И ради чего, спрашивается? Завелась ни с того ни с сего, теперь чуть ли не в истерике и несет какую-то околесицу. Филлис была ошеломлена и вместе с тем встревожена. Она положила руку на плечо Джудит, и ей вспомнилось, как она однажды пыталась успокоить нервную кобылку.
— Послушай… — Она нарочно говорила медленно и тихо. — Ну, что ты разволновалась? Конечно, я ее не брошу. С какой стати мне ее бросать? Все мы знаем миссис Сомервиль. Мы прекрасно знаем, что она любит пропустить вечером стаканчик-другой.
— Это не просто «стаканчик-другой»! — почти закричала на нее Джудит. — Как ты не понимаешь!..
— Я понимаю. И даю тебе слово. А теперь успокойся.
Это подействовало. Внезапная вспышка раздражения погасла. Джудит прикусила губу и замолчала.
— Так-то лучше, — похвалила Филлис. — Теперь давай поговорим спокойно. О тебе. Я знаю, что ты уже давно собираешься пойти служить. Но почему так вот сразу? Что за спешка? Едешь в Девоипорт завтра же. Когда ты это вздумала? Что тебя толкнуло на это решение?
— Не знаю, само собой решилось.
— Что-то стряслось?
— Да.
— Именно сейчас?
—Да.
— Тогда расскажи все своей Филлис.
Филлис говорила с ней так же, как в старые времена, когда они жили в Ривервью и Джудит болталась на кухне, донимая Филлис своими переживаниями о результатах экзаменов или жалобно сетуя на то, что ее не пригласили на какой-нибудь день рождения.
Расскажи своей Филлис.
Джудит глубоко вздохнула:
— Эдвард Кэри-Льюис погиб. Его самолет сбили над Дувром.
— О Боже…
— Джереми только что сказал мне. Поэтому мы и не пошли купаться. Я поехала домой. Захотела домой. Я так захотела к тебе… — Вдруг лицо ее по-детски скривилось. Филлис притянула ее к себе и сгребла в неуклюжие объятия; целуя Джудит в голову, принялась укачивать ее, как малого ребенка. — Мне кажется, я этого не переживу, Филлис. Не хочу, чтобы его не было. Я всегда знала, что он — где-то есть, в голове не укладывается, что теперь его нет. Теперь он — нигде…
— Тсс…
И пока Филлис качала Джудит, она вдруг поняла, Все стало на свои места. Любовью Джудит был Эдвард Кэри-Льюис, а не Джереми Уэллс. Она была так уверена, лелеяла надежды — и все время ошибалась. Джудит отдала свое сердце молодому Кэри-Льюису, и вот — он мертв.
— Тсс… ну-ну,..
— О, Филлис…
— Поплачь, поплачь.
«Жизнь так жестока, — думала Филлис, — не говоря уже о войне. Но что толку мучиться и держать горе в себе? Лучше дать волю чувствам, выплеснуть их наружу в потоке слез, пусть природа возьмет свое и пусть великий целитель время делает свое дело».
Три дня прошло, прежде чем Джудит снова появилась в Нанчерроу. Был первый день августа, и шел дождь — теплый проливной корнуолльский дождь, оживляющий сады и поля, освежающий воздух. Вздувшаяся река клокотала под мостом, цветы курослепа, растущего по зеленым берегам, скрылись под водой, на дорогах стояли лужи, и с веток градом срывались крупные капли.
В черном непромокаемом плаще, но с непокрытой головой, Джудит катила на велосипеде. От деревни на холм она поднялась пешком, у ворот Нанчерроу снова села на велосипед и поспешила дальше, по извилистой сырой аллее. Все вокруг блестело, омытое дождем, и гортензии склонили свои шапки под грузом тяжелых капель.
Добравшись до дома, она поставила велосипед у парадной двери, вошла и тут же остановилась, заметив старую детскую коляску Кэри-Льюисов, классическую, как «роллс-ройс». Коляска стояла в передней, видимо, пережидая дождь, чтобы, как только он кончится, Клементину можно было снова вывезти в сад за необходимой порцией свежего воздуха. Джудит расстегнула плащ и бросила его на деревянный резной стул; вода закапала с него на выложенный плитняком пол. Потом, подойдя к коляске и заглянув в нее, Джудит залюбовалась прелестным ребенком с пухлыми щечками-персиками и темными шелковистыми волосиками на украшенной оборками батистовой наволочке. Клементина крепко спала, замотанная в тонкую шаль, но одну ручку ей каким-то образом удалось высвободить, и, словно крошечная морская звезда, с трогательной складочкой на запястье, она лежала ладошкой кверху на розовом шерстяном одеяльце. Было что-то вневременное в безмятежном младенческом сне, над которым не имели власти никакие трагедии, уже произошедшие или происходящие в данный момент. Джудит пришло в голову, что это-то и есть невинность. Она прикоснулась к ручке Клементины, увидела крохотные безупречные ноготки, втянула в себя исходящий от малышки аромат — смесь запахов чистоты, шерсти и гигиенического талька фирмы «Джонсон и Джонсон». Один только взгляд на эту малютку утешал и ободрял несказанно.
Немного погодя она оставила спящую девочку и прошла в холл. В доме было тихо, но на круглом столе у подножия лестницы стояли цветы и, как обычно, лежала кипа писем с наклеенными марками, ждущих, когда кто-нибудь отнесет их на почту. Джудит минутку постояла, но никто так и не появился, и она двинулась по коридору к малой гостиной. Дверь была открыта, и на другом конце комнаты, в эркере, она увидела Диану, сидящую за письменным столом, который раньше находился в большой гостиной, но был переставлен сюда, когда ее закрыли на время войны.
Перед Дианой были разложены письменные принадлежности, но ее авторучка лежала на столе, а сама она просто сидела и глядела в окно на дождь.
Джудит позвала ее по имени. Диана обернулась, и какое-то мгновение ее прекрасные глаза оставались пустыми, как бы невидящими; потом прояснились — она узнала девушку.
— Джудит! — Она протянула руку. — Дорогая, ты пришла.
Джудит вошла, закрыла за собой дверь, быстрым шагом пересекла комнату и наклонилась к Диане, чтобы обнять ее и поцеловать.
— Так приятно видеть тебя.
Лицо у нее было бледное, осунувшееся, невыразимо усталое, однако выглядела она, как всегда, элегантно — в полотняной плиссированной юбке и небесного цвета шелковой рубашке, на плечи был накинут кашемировый джемпер. И ее жемчуг, и серьги, и помада, и тени для век, и духи — все было на месте, все как всегда. Джудит не могла не восхититься, а еще — не почувствовать огромного облегчения: застать Диану в неопрятном виде, растрепанную, одетую кое-как было бы равносильно концу света. С другой стороны, Джудит прекрасно понимала: то, что Диана продолжала следить за собой, было чем-то вроде брони, средством психологической защиты, и то, что она по-прежнему тратила на себя, на свой внешний вид столько времени и сил, говорило о ее большом мужестве. При одном взгляде на нее всегда душа радовалась. И теперь, ради родных, ради Неттлбедов и Мэри, она обязала себя не распускаться.
— Уж и не чаяла тебя увидеть.
— Ах, Диана, как я вам сочувствую…
— Дорогая, прошу тебя, не будем… Какая гадкая погода! Ты приехала на велосипеде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
— Послушай… — Она нарочно говорила медленно и тихо. — Ну, что ты разволновалась? Конечно, я ее не брошу. С какой стати мне ее бросать? Все мы знаем миссис Сомервиль. Мы прекрасно знаем, что она любит пропустить вечером стаканчик-другой.
— Это не просто «стаканчик-другой»! — почти закричала на нее Джудит. — Как ты не понимаешь!..
— Я понимаю. И даю тебе слово. А теперь успокойся.
Это подействовало. Внезапная вспышка раздражения погасла. Джудит прикусила губу и замолчала.
— Так-то лучше, — похвалила Филлис. — Теперь давай поговорим спокойно. О тебе. Я знаю, что ты уже давно собираешься пойти служить. Но почему так вот сразу? Что за спешка? Едешь в Девоипорт завтра же. Когда ты это вздумала? Что тебя толкнуло на это решение?
— Не знаю, само собой решилось.
— Что-то стряслось?
— Да.
— Именно сейчас?
—Да.
— Тогда расскажи все своей Филлис.
Филлис говорила с ней так же, как в старые времена, когда они жили в Ривервью и Джудит болталась на кухне, донимая Филлис своими переживаниями о результатах экзаменов или жалобно сетуя на то, что ее не пригласили на какой-нибудь день рождения.
Расскажи своей Филлис.
Джудит глубоко вздохнула:
— Эдвард Кэри-Льюис погиб. Его самолет сбили над Дувром.
— О Боже…
— Джереми только что сказал мне. Поэтому мы и не пошли купаться. Я поехала домой. Захотела домой. Я так захотела к тебе… — Вдруг лицо ее по-детски скривилось. Филлис притянула ее к себе и сгребла в неуклюжие объятия; целуя Джудит в голову, принялась укачивать ее, как малого ребенка. — Мне кажется, я этого не переживу, Филлис. Не хочу, чтобы его не было. Я всегда знала, что он — где-то есть, в голове не укладывается, что теперь его нет. Теперь он — нигде…
— Тсс…
И пока Филлис качала Джудит, она вдруг поняла, Все стало на свои места. Любовью Джудит был Эдвард Кэри-Льюис, а не Джереми Уэллс. Она была так уверена, лелеяла надежды — и все время ошибалась. Джудит отдала свое сердце молодому Кэри-Льюису, и вот — он мертв.
— Тсс… ну-ну,..
— О, Филлис…
— Поплачь, поплачь.
«Жизнь так жестока, — думала Филлис, — не говоря уже о войне. Но что толку мучиться и держать горе в себе? Лучше дать волю чувствам, выплеснуть их наружу в потоке слез, пусть природа возьмет свое и пусть великий целитель время делает свое дело».
Три дня прошло, прежде чем Джудит снова появилась в Нанчерроу. Был первый день августа, и шел дождь — теплый проливной корнуолльский дождь, оживляющий сады и поля, освежающий воздух. Вздувшаяся река клокотала под мостом, цветы курослепа, растущего по зеленым берегам, скрылись под водой, на дорогах стояли лужи, и с веток градом срывались крупные капли.
В черном непромокаемом плаще, но с непокрытой головой, Джудит катила на велосипеде. От деревни на холм она поднялась пешком, у ворот Нанчерроу снова села на велосипед и поспешила дальше, по извилистой сырой аллее. Все вокруг блестело, омытое дождем, и гортензии склонили свои шапки под грузом тяжелых капель.
Добравшись до дома, она поставила велосипед у парадной двери, вошла и тут же остановилась, заметив старую детскую коляску Кэри-Льюисов, классическую, как «роллс-ройс». Коляска стояла в передней, видимо, пережидая дождь, чтобы, как только он кончится, Клементину можно было снова вывезти в сад за необходимой порцией свежего воздуха. Джудит расстегнула плащ и бросила его на деревянный резной стул; вода закапала с него на выложенный плитняком пол. Потом, подойдя к коляске и заглянув в нее, Джудит залюбовалась прелестным ребенком с пухлыми щечками-персиками и темными шелковистыми волосиками на украшенной оборками батистовой наволочке. Клементина крепко спала, замотанная в тонкую шаль, но одну ручку ей каким-то образом удалось высвободить, и, словно крошечная морская звезда, с трогательной складочкой на запястье, она лежала ладошкой кверху на розовом шерстяном одеяльце. Было что-то вневременное в безмятежном младенческом сне, над которым не имели власти никакие трагедии, уже произошедшие или происходящие в данный момент. Джудит пришло в голову, что это-то и есть невинность. Она прикоснулась к ручке Клементины, увидела крохотные безупречные ноготки, втянула в себя исходящий от малышки аромат — смесь запахов чистоты, шерсти и гигиенического талька фирмы «Джонсон и Джонсон». Один только взгляд на эту малютку утешал и ободрял несказанно.
Немного погодя она оставила спящую девочку и прошла в холл. В доме было тихо, но на круглом столе у подножия лестницы стояли цветы и, как обычно, лежала кипа писем с наклеенными марками, ждущих, когда кто-нибудь отнесет их на почту. Джудит минутку постояла, но никто так и не появился, и она двинулась по коридору к малой гостиной. Дверь была открыта, и на другом конце комнаты, в эркере, она увидела Диану, сидящую за письменным столом, который раньше находился в большой гостиной, но был переставлен сюда, когда ее закрыли на время войны.
Перед Дианой были разложены письменные принадлежности, но ее авторучка лежала на столе, а сама она просто сидела и глядела в окно на дождь.
Джудит позвала ее по имени. Диана обернулась, и какое-то мгновение ее прекрасные глаза оставались пустыми, как бы невидящими; потом прояснились — она узнала девушку.
— Джудит! — Она протянула руку. — Дорогая, ты пришла.
Джудит вошла, закрыла за собой дверь, быстрым шагом пересекла комнату и наклонилась к Диане, чтобы обнять ее и поцеловать.
— Так приятно видеть тебя.
Лицо у нее было бледное, осунувшееся, невыразимо усталое, однако выглядела она, как всегда, элегантно — в полотняной плиссированной юбке и небесного цвета шелковой рубашке, на плечи был накинут кашемировый джемпер. И ее жемчуг, и серьги, и помада, и тени для век, и духи — все было на месте, все как всегда. Джудит не могла не восхититься, а еще — не почувствовать огромного облегчения: застать Диану в неопрятном виде, растрепанную, одетую кое-как было бы равносильно концу света. С другой стороны, Джудит прекрасно понимала: то, что Диана продолжала следить за собой, было чем-то вроде брони, средством психологической защиты, и то, что она по-прежнему тратила на себя, на свой внешний вид столько времени и сил, говорило о ее большом мужестве. При одном взгляде на нее всегда душа радовалась. И теперь, ради родных, ради Неттлбедов и Мэри, она обязала себя не распускаться.
— Уж и не чаяла тебя увидеть.
— Ах, Диана, как я вам сочувствую…
— Дорогая, прошу тебя, не будем… Какая гадкая погода! Ты приехала на велосипеде?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141