В поражении же своём они уверены заранее…
— Но вы должны иметь в виду, — говорил Нерон, — что я выступаю у вас впервые, и потому вы должны быть снисходительны ко мне. Я сделал все что мог, но меня волнует мысль, что я в Олимпии…
— Прежде всего не надо робеть, — покровительственно повторяли судьи, не без удивления глядя на владыку мира. — Победа уже наполовину выиграна, если не робеешь.
И когда в переполненном театре воцарилась тишина, почётнейшие из граждан Олимпии торжественно вынесли на сцену кифару цезаря: конечно, он выступал первым. Он овладел собою и дошёл до приготовленного для него места без приключений: он все боялся, что споткнётся и заставит улыбнуться насмешников-ахайцев. Он сел, взял кифару, театральным жестом — он думал, что это очень существенно, делать как все, — оттопырил руку и вдруг ударил по звонким струнам…
В огромном театре стояла мёртвая тишина: стоявшие всюду в проходах преторианцы обеспечивали торжественность минуты в достаточной степени. Да и всем было интересно, что даст «божественный». Но если великий артист пел и делал всякие жесты точь-в-точь так, как это делали другие, менее великие артисты, то голос его был все же и слаб и неуверен, и в исполнении его было много напыщенного, неискреннего…
Он кончил и, точь-в-точь, как настоящие артисты, оборвав последний аккорд, встал. Все вокруг заплескало в ладоши и закричало. Больше всех неистовствовали постоянные спутники Нерона, но выходили из себя и греки: до такой степени все это было необычно! Среди рёва толпы был слышен и смех, но рукоплескания покрывали все… Судьи, сидевшие в особых креслах на конистре, вокруг жертвенника Диониса, где во время представлений трагедии помещается хор, стали перешёптываться, и председатель, почтённый старик с длинной бородой в завитках, вдруг встал и поднял руку.
— В объявленном нами порядке игр произошло неожиданное изменение, граждане, — обратился он к слушателям. — После великого цезаря должен был выступать целый ряд певцов Ахайи, но все они уже признают себя побеждёнными и от участия в состязании отказываются. Случай в летописях Олимпии ещё небывалый… Такой победы, божественный цезарь, Олимпия не помнит…
Снова буря рукоплесканий, криков, смеха зашумела в огромном амфитеатре. Нерон, высоко подняв свою круглую голову, восторженно упивался неслыханной победой. Старец снова поднял руку. Все стихло.
— Божественный цезарь, — громко обратился он к Нерону, — божественный артист, пением своим равный Аполлону, все мы прибегаем к тебе с мольбой. Ты сорвал, так сказать, состязание в пении. Так не лиши же, по крайней мере, ахайцев радости ещё и ещё раз слышать тебя…
Буря рукоплесканий поддержала старика.
— С моей стороны было бы непростительной жестокостью отказать эллинам в их просьбе, — проговорил Нерон. — Я с величайшим удовольствием готов петь перед вами…
На верхних ступенях кто-то сказал что-то насмешливое, и по толпе пробежала волна весёлости. Несколько преторианцев направились к подозрительному месту. Этого было достаточно, чтобы восстановить благоговейную сосредоточенность.
Нерон запел. Нерон пел ещё и ещё. Слушатели скоро пресытились. Стали зевать. Стали посмеиваться. Кто-то продекламировал:
Общий есть у певцов недостаток, что между друзьями
Петь по просьбе они ни за что согласиться не могут,
А без просьбы не хотят замолчать…
Опять пробежала волна весёлости… Но тут же началась в одном месте амфитеатра тревожная суета: одна из тонких ценительниц искусства почувствовала родовые схватки. Её родственники обратились к преторианцам с просьбой разрешить вынести её, но те только сурово сдвинули брови: сказано, нельзя, значит, нельзя. И вот на ступенях амфитеатра начались роды. Вмешались власти. Стонущую женщину унесли. Но сейчас же в другом месте повалился со своего места какой-то молодой коринфянин.
— Умер… умер… — зашептались тревожно соседи. — Надо скорее убрать…
И когда вынесли его на площадь, «мёртвый» вдруг встал, вежливо поблагодарил всех и извинился.
— Я больше не мог, — сказал он. — Ещё бы немного — и я действительно умер бы от… наслаждения.
И, сопровождаемый общим смехом, «мёртвый» пошёл домой. Те, кто его вынесли, тоже постояли, подумали и — пошли по домам.
А цезарь пел. Слушатели изнемогали. Судьи и представители города начали тревожиться, как бы не было каких нелепых выступлений со стороны утомлённых слушателей. Но старец снова нашёлся.
— Божественный цезарь, великий артист, — вкрадчиво сказал он, когда после очередного выступления слабеющие уже рукоплескания смолкли. — Ты утомился… Мы молим тебя отдохнуть…
— Нисколько, — живо отозвался Нерон. — Я готов петь для вас хоть до утра…
— Не делай этого, божественный… Не напрягай так своих сил, — заговорили судьи. — Ты нужен и другим. Мы, судьи, не можем взять на себя такой ужасающей ответственности, мы должны показать пример самоотвержения и сказать: мы жаждем твоего пения ещё и ещё, но мы решительно говорим: довольно!
— Да, да… — раздалось со всех сторон. — Божественный, пощади!..
Старец сделал знак. На орхестру тотчас же выступил красивый отрок, который на золотом блюде нёс венок из оливковой ветви. Он преклонил колени перед цезарем, тот принял венок и сам увенчал себя им перед ревущим театром.
— Раз победа моя так необыкновенна, — слегка уже осипшим голосом проговорил Нерон к судьям и представителям города, — то я предлагаю вам, о ахайцы, стереть всякую память тут о прежних победителях: чтобы навсегда запечатлеть в истории этот день, я предложил бы вам сбросить со своих пьедесталов всех прежних победителей Олимпии…
Разразилась бешеная, перемешанная с неудержимым хохотом овация, и тотчас же молодёжь из свиты Нерона бросилась валить с пьедесталов статуи победителей и под свист и хохот точно сошедшего с ума амфитеатра поволокла их в отхожие места…
— Вот и не верь оракулам, — проговорил Нерон. — Нет, я всегда говорил, что тут что-то такое есть…
Театр шумел. Римляне хохотали.
— Нет, а слышали, как Веспасиан-то опять оскандалился?..
— Что такое?..
— Заснул!..
— Он решительно невозможен!..
— Но какое счастье, что божественный не заметил этого!
— А наверху во время исполнения божественным своих пьес многие из публики дулись в очко… Я то и дело слышал: «Venus!.. Canis!..» Смотрите, смотрите, как Веспасиан-то теперь за божественным ухаживает!.. Ха-ха-ха…
— Хитрый старик!..
Начался бешеный пир в честь победителя.
В это время к Коринфу одна за другой подходили галеры: то из Иудеи подвозили пленных, набранных римскими военачальниками в боях с повстанцами-зелотами, для работ по прорытию перешейка…
LV. ИДОЛ
Вернувшийся из далёкого путешествия Иоахим — он был доволен положением дел в провинциях — с удовольствием узнал, что все затруднения между сыном и его избранницей кончены и что можно будет отпраздновать свадьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
— Но вы должны иметь в виду, — говорил Нерон, — что я выступаю у вас впервые, и потому вы должны быть снисходительны ко мне. Я сделал все что мог, но меня волнует мысль, что я в Олимпии…
— Прежде всего не надо робеть, — покровительственно повторяли судьи, не без удивления глядя на владыку мира. — Победа уже наполовину выиграна, если не робеешь.
И когда в переполненном театре воцарилась тишина, почётнейшие из граждан Олимпии торжественно вынесли на сцену кифару цезаря: конечно, он выступал первым. Он овладел собою и дошёл до приготовленного для него места без приключений: он все боялся, что споткнётся и заставит улыбнуться насмешников-ахайцев. Он сел, взял кифару, театральным жестом — он думал, что это очень существенно, делать как все, — оттопырил руку и вдруг ударил по звонким струнам…
В огромном театре стояла мёртвая тишина: стоявшие всюду в проходах преторианцы обеспечивали торжественность минуты в достаточной степени. Да и всем было интересно, что даст «божественный». Но если великий артист пел и делал всякие жесты точь-в-точь так, как это делали другие, менее великие артисты, то голос его был все же и слаб и неуверен, и в исполнении его было много напыщенного, неискреннего…
Он кончил и, точь-в-точь, как настоящие артисты, оборвав последний аккорд, встал. Все вокруг заплескало в ладоши и закричало. Больше всех неистовствовали постоянные спутники Нерона, но выходили из себя и греки: до такой степени все это было необычно! Среди рёва толпы был слышен и смех, но рукоплескания покрывали все… Судьи, сидевшие в особых креслах на конистре, вокруг жертвенника Диониса, где во время представлений трагедии помещается хор, стали перешёптываться, и председатель, почтённый старик с длинной бородой в завитках, вдруг встал и поднял руку.
— В объявленном нами порядке игр произошло неожиданное изменение, граждане, — обратился он к слушателям. — После великого цезаря должен был выступать целый ряд певцов Ахайи, но все они уже признают себя побеждёнными и от участия в состязании отказываются. Случай в летописях Олимпии ещё небывалый… Такой победы, божественный цезарь, Олимпия не помнит…
Снова буря рукоплесканий, криков, смеха зашумела в огромном амфитеатре. Нерон, высоко подняв свою круглую голову, восторженно упивался неслыханной победой. Старец снова поднял руку. Все стихло.
— Божественный цезарь, — громко обратился он к Нерону, — божественный артист, пением своим равный Аполлону, все мы прибегаем к тебе с мольбой. Ты сорвал, так сказать, состязание в пении. Так не лиши же, по крайней мере, ахайцев радости ещё и ещё раз слышать тебя…
Буря рукоплесканий поддержала старика.
— С моей стороны было бы непростительной жестокостью отказать эллинам в их просьбе, — проговорил Нерон. — Я с величайшим удовольствием готов петь перед вами…
На верхних ступенях кто-то сказал что-то насмешливое, и по толпе пробежала волна весёлости. Несколько преторианцев направились к подозрительному месту. Этого было достаточно, чтобы восстановить благоговейную сосредоточенность.
Нерон запел. Нерон пел ещё и ещё. Слушатели скоро пресытились. Стали зевать. Стали посмеиваться. Кто-то продекламировал:
Общий есть у певцов недостаток, что между друзьями
Петь по просьбе они ни за что согласиться не могут,
А без просьбы не хотят замолчать…
Опять пробежала волна весёлости… Но тут же началась в одном месте амфитеатра тревожная суета: одна из тонких ценительниц искусства почувствовала родовые схватки. Её родственники обратились к преторианцам с просьбой разрешить вынести её, но те только сурово сдвинули брови: сказано, нельзя, значит, нельзя. И вот на ступенях амфитеатра начались роды. Вмешались власти. Стонущую женщину унесли. Но сейчас же в другом месте повалился со своего места какой-то молодой коринфянин.
— Умер… умер… — зашептались тревожно соседи. — Надо скорее убрать…
И когда вынесли его на площадь, «мёртвый» вдруг встал, вежливо поблагодарил всех и извинился.
— Я больше не мог, — сказал он. — Ещё бы немного — и я действительно умер бы от… наслаждения.
И, сопровождаемый общим смехом, «мёртвый» пошёл домой. Те, кто его вынесли, тоже постояли, подумали и — пошли по домам.
А цезарь пел. Слушатели изнемогали. Судьи и представители города начали тревожиться, как бы не было каких нелепых выступлений со стороны утомлённых слушателей. Но старец снова нашёлся.
— Божественный цезарь, великий артист, — вкрадчиво сказал он, когда после очередного выступления слабеющие уже рукоплескания смолкли. — Ты утомился… Мы молим тебя отдохнуть…
— Нисколько, — живо отозвался Нерон. — Я готов петь для вас хоть до утра…
— Не делай этого, божественный… Не напрягай так своих сил, — заговорили судьи. — Ты нужен и другим. Мы, судьи, не можем взять на себя такой ужасающей ответственности, мы должны показать пример самоотвержения и сказать: мы жаждем твоего пения ещё и ещё, но мы решительно говорим: довольно!
— Да, да… — раздалось со всех сторон. — Божественный, пощади!..
Старец сделал знак. На орхестру тотчас же выступил красивый отрок, который на золотом блюде нёс венок из оливковой ветви. Он преклонил колени перед цезарем, тот принял венок и сам увенчал себя им перед ревущим театром.
— Раз победа моя так необыкновенна, — слегка уже осипшим голосом проговорил Нерон к судьям и представителям города, — то я предлагаю вам, о ахайцы, стереть всякую память тут о прежних победителях: чтобы навсегда запечатлеть в истории этот день, я предложил бы вам сбросить со своих пьедесталов всех прежних победителей Олимпии…
Разразилась бешеная, перемешанная с неудержимым хохотом овация, и тотчас же молодёжь из свиты Нерона бросилась валить с пьедесталов статуи победителей и под свист и хохот точно сошедшего с ума амфитеатра поволокла их в отхожие места…
— Вот и не верь оракулам, — проговорил Нерон. — Нет, я всегда говорил, что тут что-то такое есть…
Театр шумел. Римляне хохотали.
— Нет, а слышали, как Веспасиан-то опять оскандалился?..
— Что такое?..
— Заснул!..
— Он решительно невозможен!..
— Но какое счастье, что божественный не заметил этого!
— А наверху во время исполнения божественным своих пьес многие из публики дулись в очко… Я то и дело слышал: «Venus!.. Canis!..» Смотрите, смотрите, как Веспасиан-то теперь за божественным ухаживает!.. Ха-ха-ха…
— Хитрый старик!..
Начался бешеный пир в честь победителя.
В это время к Коринфу одна за другой подходили галеры: то из Иудеи подвозили пленных, набранных римскими военачальниками в боях с повстанцами-зелотами, для работ по прорытию перешейка…
LV. ИДОЛ
Вернувшийся из далёкого путешествия Иоахим — он был доволен положением дел в провинциях — с удовольствием узнал, что все затруднения между сыном и его избранницей кончены и что можно будет отпраздновать свадьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128