Что делать? Как же он будет теперь? Представить себе, что между ним и Нивой все кончено, он не мог, это была какая-то несообразность, пустота… Он вдруг страстно начал убеждать себя, что все неправда. Пускай Лобанов сейчас гуляет с Ниной, что из того? Надо держать себя в руках и не поддаваться на провокацию всяких отсталых элементов вроде Морозова.
Вдруг в соседней аллее Саша увидел темно-голубое платье Нины. Он побежал к ней через газон. Нина остановилась, нетерпеливо похлестывая себя прутиком по ногам. Лицо ее было надменное, застывшее, волосы сбились, она дышала тяжело и нервно, как будто за ней кто-то гнался.
— Что с тобой? — спросил Саша. Она посмотрела на него с ненавистью.
— Тебя кто-нибудь обидел?
Ее запекшиеся губы ответили недоброй улыбкой. Саша набрал воздуха и спросил напрямик:
— А где… Андрей Николаевич?
— Отстань, — сквозь зубы сказала она. — Отстаньте вы все. — Она подняла руку, готовая ударить прутом, если он попробует задержать ее. Краска медленно сходила с Сашиного лица.
— Нина… он что, обидел тебя?.. Не может быть. Нина уходила не отвечая.
Возле эстрады она встретила Борисова и рассказала ему, как она вырезала заметку из стенгазеты. Ей хотелось до конца испытать всю горечь унижения, отрезать себе все пути возврата в лабораторию… Ничего сейчас ее не пугало: чем больше несчастий, тем лучше. Пусть соберут комсомольское бюро, пусть ее исключат из комсомола…
Глаза ее налились слезами. Она стояла, боясь пошевельнуться.
По своему родительскому опыту Борисов знал, что в такие минуты утешение ведет к плачу. Поэтому он грубовато и сухо спросил Нину: с какой стати она разоткровенничалась? Бессвязно, не таясь, не щадя себя, она рассказала все.
«Молодец Андрей», — подумал Борисов.
— Ну, за что тебя разбирать на бюро? — сказал он. — Это его надо разобрать, как он смеет не любить такую дивчину? Значит, взяла и резанула газету бритвой? Сильно!.. — Он вдруг рассмеялся и с уважением посмотрел на Нину. — Честное слово, не ожидал от тебя. Я, признаться, не думал, что ты способна на такое чувство… А ну их всех к черту! — Он весело махнул рукой.
— Не дам тебя обижать. Но сам-то я тебя отчитаю…
К концу дня все собрались на пароходе, загорелые, охрипшие, усталые, поэтому на обратном пути было тихо. На нижней палубе лежали в шезлонгах, лениво переговариваясь. Пека, скрестив ноги, сидел на полу и донимал Лобанова немыслимыми вопросами: можно ли выдрессировать китов так, чтобы они таскали за собой баржи, до какой длины можно отрастить ногти, зачем писать новые книги?
Мысли его прыгали непостижимым образом. Вопросы он задавал для того, чтобы поспорить. Если с ним соглашались, ему становилось скучно. По любому поводу он выдвигал собственную теорию. Он имел свою теорию медицины, свою теорию использования Луны. Относительно книг он доказывал, что уже написано так много всяких романов и стихов, что старых прочитать некогда, зачем же новые писать.
— Ишь ты! — благодушно удивился Борисов.
— Это, конечно, чепуха, — сказал Андрей, — но интересно другое. Вы задумывались когда-нибудь, сколько книг может прочитать человек за свою жизнь?
— Тысяч сто, — немедленно ответил Пека.
— Тысяч тридцать, — сказал Ванюшкин.
Стали рассуждать, какие книги, по сколько страниц. Андрей предложил вычислить. Допустим, вот Пека в среднем читает в день пятьдесят страниц.
— Да, допустим, — согласился польщенный такой цифрой Пека.
— Читает он одну книжку в месяц, — фыркнул Ванюшкин.
— Средняя книга имеет, ну, триста страниц, — продолжал Андрей, — значит, одна книга в шесть дней. Значит, за триста шестьдесят дней…
— Шестьдесят книг, — вычислил Пека.
— Так, а за пятьдесят лет?
— Три тысячи, — выговорив эту цифру, Пека разочарованно посмотрел на Андрея, потом на ребят. Получалось что-то маловато.
— Три тысячи за всю жизнь, — говорил Андрей, — считая и учебники. А в Библиотеке Ленина больше пяти миллионов книг. Представляете себе, как надо тщательно отбирать, чтобы успеть прочитать самое хорошее.
Заинтересованные разговором, ребята придвинулись ближе к Андрею.
Подошли Воронько с Верой Сорокиной, Новиков, Соня Манжула.
Наблюдая за Андреем, Борисов с удовольствием убеждался, что тот ледок отчуждения, который существовал еще вчера, незаметно подтаивал, ребята с Андреем спорили, его перебивали, спрашивали. Пека теребил его за рукав. За минувшие сутки ребята сдружились с Лобановым больше, чем за полгода.
— Есть такие книги, которые несколько раз перечитываешь, — сказал Воронько. — Вот «Петр Первый», например.
— Если книгу не стоит читать два раза, то ее вовсе не стоит читать, — внушительно изрек Новиков.
Ребята наперебой перечисляли любимые книги. Андрей старался заранее угадать, кто что назовет, и большей частью ошибался. Для него было открытием, что Борисов любит Тургенева, а Соня Манжула — «Далеко от Москвы»; ему казалось, что должно быть наоборот. Когда очередь дошла до Пеки, тот неуверенно сказал:
— Роман в двух частях «Тайна синего замка». Автор оборван.
— А у вас, Андрей Николаевич? — спросила Вера Сорокина.
— У меня по настроению, — сказал Андрей. — Последнее время я две книжки перечитываю — «Сын рыбака» и Джека Лондона «Мартин Идеи».
Вдруг раздался резкий голос Саши:
— А «Иудушку Головлева» вы перечитывать не любите?
Все повернулись в его сторону. Он курил, облокотясь о поручни, пуская дым уголком искривленного рта. Андрей внимательно всмотрелся в его потемневшие глаза.
— Давно не перечитывал, — сказал он. Саша сплюнул за борт.
— Зря…
Новиков вынул гребешок, стал причесываться, Воронько густо откашлялся, никто больше не смотрел на Сашу.
— Почему это наши писатели мало пишут про любовь? — сказала Вера Сорокина, стараясь нарушить неприятное молчание.
— Теперь редко встречается несчастная любовь, — начал Новиков. — Нетипично. Так, Ванюшкин?
— Точно, — выпалил Ванюшкин. Все знали, что он женился год назад, был счастлив и ждал через несколько недель рождения сына.
Никто не заметил, откуда появилась Нина Цветкова. Волосы ее были гладко зачесаны назад и повязаны газовой косынкой. Густо припудренное под глазами лицо стало строже. Ей уступили плетеное кресло.
— Практически встречаются у нас безобразные факты, — говорил Ванюшкин.
— Есть такие жучки, охмурят девушку, а потом бросят. А то, например, считают: гулять с ней можно, а жениться — нет. Как так — он техник, а она простая работница. Конечно, с приближением к коммунизму такие пережитки будут выдыхаться.
— Да, при коммунизме люди будут честные, без подлости, — сказал Саша.
Выставив нижнюю челюсть, он в упор смотрел на Лобанова.
Вера Сорокина вздохнула:
— Неужели при коммунизме будут несчастные люди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Вдруг в соседней аллее Саша увидел темно-голубое платье Нины. Он побежал к ней через газон. Нина остановилась, нетерпеливо похлестывая себя прутиком по ногам. Лицо ее было надменное, застывшее, волосы сбились, она дышала тяжело и нервно, как будто за ней кто-то гнался.
— Что с тобой? — спросил Саша. Она посмотрела на него с ненавистью.
— Тебя кто-нибудь обидел?
Ее запекшиеся губы ответили недоброй улыбкой. Саша набрал воздуха и спросил напрямик:
— А где… Андрей Николаевич?
— Отстань, — сквозь зубы сказала она. — Отстаньте вы все. — Она подняла руку, готовая ударить прутом, если он попробует задержать ее. Краска медленно сходила с Сашиного лица.
— Нина… он что, обидел тебя?.. Не может быть. Нина уходила не отвечая.
Возле эстрады она встретила Борисова и рассказала ему, как она вырезала заметку из стенгазеты. Ей хотелось до конца испытать всю горечь унижения, отрезать себе все пути возврата в лабораторию… Ничего сейчас ее не пугало: чем больше несчастий, тем лучше. Пусть соберут комсомольское бюро, пусть ее исключат из комсомола…
Глаза ее налились слезами. Она стояла, боясь пошевельнуться.
По своему родительскому опыту Борисов знал, что в такие минуты утешение ведет к плачу. Поэтому он грубовато и сухо спросил Нину: с какой стати она разоткровенничалась? Бессвязно, не таясь, не щадя себя, она рассказала все.
«Молодец Андрей», — подумал Борисов.
— Ну, за что тебя разбирать на бюро? — сказал он. — Это его надо разобрать, как он смеет не любить такую дивчину? Значит, взяла и резанула газету бритвой? Сильно!.. — Он вдруг рассмеялся и с уважением посмотрел на Нину. — Честное слово, не ожидал от тебя. Я, признаться, не думал, что ты способна на такое чувство… А ну их всех к черту! — Он весело махнул рукой.
— Не дам тебя обижать. Но сам-то я тебя отчитаю…
К концу дня все собрались на пароходе, загорелые, охрипшие, усталые, поэтому на обратном пути было тихо. На нижней палубе лежали в шезлонгах, лениво переговариваясь. Пека, скрестив ноги, сидел на полу и донимал Лобанова немыслимыми вопросами: можно ли выдрессировать китов так, чтобы они таскали за собой баржи, до какой длины можно отрастить ногти, зачем писать новые книги?
Мысли его прыгали непостижимым образом. Вопросы он задавал для того, чтобы поспорить. Если с ним соглашались, ему становилось скучно. По любому поводу он выдвигал собственную теорию. Он имел свою теорию медицины, свою теорию использования Луны. Относительно книг он доказывал, что уже написано так много всяких романов и стихов, что старых прочитать некогда, зачем же новые писать.
— Ишь ты! — благодушно удивился Борисов.
— Это, конечно, чепуха, — сказал Андрей, — но интересно другое. Вы задумывались когда-нибудь, сколько книг может прочитать человек за свою жизнь?
— Тысяч сто, — немедленно ответил Пека.
— Тысяч тридцать, — сказал Ванюшкин.
Стали рассуждать, какие книги, по сколько страниц. Андрей предложил вычислить. Допустим, вот Пека в среднем читает в день пятьдесят страниц.
— Да, допустим, — согласился польщенный такой цифрой Пека.
— Читает он одну книжку в месяц, — фыркнул Ванюшкин.
— Средняя книга имеет, ну, триста страниц, — продолжал Андрей, — значит, одна книга в шесть дней. Значит, за триста шестьдесят дней…
— Шестьдесят книг, — вычислил Пека.
— Так, а за пятьдесят лет?
— Три тысячи, — выговорив эту цифру, Пека разочарованно посмотрел на Андрея, потом на ребят. Получалось что-то маловато.
— Три тысячи за всю жизнь, — говорил Андрей, — считая и учебники. А в Библиотеке Ленина больше пяти миллионов книг. Представляете себе, как надо тщательно отбирать, чтобы успеть прочитать самое хорошее.
Заинтересованные разговором, ребята придвинулись ближе к Андрею.
Подошли Воронько с Верой Сорокиной, Новиков, Соня Манжула.
Наблюдая за Андреем, Борисов с удовольствием убеждался, что тот ледок отчуждения, который существовал еще вчера, незаметно подтаивал, ребята с Андреем спорили, его перебивали, спрашивали. Пека теребил его за рукав. За минувшие сутки ребята сдружились с Лобановым больше, чем за полгода.
— Есть такие книги, которые несколько раз перечитываешь, — сказал Воронько. — Вот «Петр Первый», например.
— Если книгу не стоит читать два раза, то ее вовсе не стоит читать, — внушительно изрек Новиков.
Ребята наперебой перечисляли любимые книги. Андрей старался заранее угадать, кто что назовет, и большей частью ошибался. Для него было открытием, что Борисов любит Тургенева, а Соня Манжула — «Далеко от Москвы»; ему казалось, что должно быть наоборот. Когда очередь дошла до Пеки, тот неуверенно сказал:
— Роман в двух частях «Тайна синего замка». Автор оборван.
— А у вас, Андрей Николаевич? — спросила Вера Сорокина.
— У меня по настроению, — сказал Андрей. — Последнее время я две книжки перечитываю — «Сын рыбака» и Джека Лондона «Мартин Идеи».
Вдруг раздался резкий голос Саши:
— А «Иудушку Головлева» вы перечитывать не любите?
Все повернулись в его сторону. Он курил, облокотясь о поручни, пуская дым уголком искривленного рта. Андрей внимательно всмотрелся в его потемневшие глаза.
— Давно не перечитывал, — сказал он. Саша сплюнул за борт.
— Зря…
Новиков вынул гребешок, стал причесываться, Воронько густо откашлялся, никто больше не смотрел на Сашу.
— Почему это наши писатели мало пишут про любовь? — сказала Вера Сорокина, стараясь нарушить неприятное молчание.
— Теперь редко встречается несчастная любовь, — начал Новиков. — Нетипично. Так, Ванюшкин?
— Точно, — выпалил Ванюшкин. Все знали, что он женился год назад, был счастлив и ждал через несколько недель рождения сына.
Никто не заметил, откуда появилась Нина Цветкова. Волосы ее были гладко зачесаны назад и повязаны газовой косынкой. Густо припудренное под глазами лицо стало строже. Ей уступили плетеное кресло.
— Практически встречаются у нас безобразные факты, — говорил Ванюшкин.
— Есть такие жучки, охмурят девушку, а потом бросят. А то, например, считают: гулять с ней можно, а жениться — нет. Как так — он техник, а она простая работница. Конечно, с приближением к коммунизму такие пережитки будут выдыхаться.
— Да, при коммунизме люди будут честные, без подлости, — сказал Саша.
Выставив нижнюю челюсть, он в упор смотрел на Лобанова.
Вера Сорокина вздохнула:
— Неужели при коммунизме будут несчастные люди?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125