– улыбнулся он.
– Не лягушек гонять, а воевать!.. Фашистов бить! – обидчиво ответил Юра.
– Тоже вояка нашелся! От горшка два вершка! – засмеялся Лука Лукич и нахлобучил Юре шапку так, что почти закрыл ему лицо.
Юра поправил шапку, утер нос рукавом и решительно заявил:
– Да, вояка!.. Вот давайте побежим!.. Увидите, я вас обгоню!.. Ну, давайте!..
– Хороший ты паренек, Юра, – Лука Лукич похлопал мальчика по спине. – Надо родителей твоих разыскать да вернуть тебя к ним. Учиться тебе нужно, вот что!.. – Он толкнул Юру в сани и сунул ему в руки вожжи.
В этот день все валилось у Юры из рук. Колол ли он в кухне сухие чурки, чистил ли картошку, он думал только о том, как ему попасть на передовую. Он решил, что сегодня же понесет обед командиру батальона и поговорит с ним, упросит, чтобы послали его в разведку или назначили к пулемету. «Во всех войнах дети всегда помогали, – скажу командиру… Вот и Лука Лукич поет: „Сынишка на позицию ползком патрон принес…“ И учитель в школе рассказывал, как дети участвовали в революции и в гражданской войне… При Советской власти все равны, – сам с собой разговаривал Юра. – Так кто же мне может запретить?.. Вот так поставлю перед комбатом котелки с обедом и доложу: „Товарищ комбат, воспитанник Юрий Железнов…“ Назвав свою фамилию, Юра тут же спохватился. „Нет, свою фамилию никому не скажу!.. Товарищ комбат, воспитанник Юрий Рыжиков желает… то есть Юрий Рыжиков просит разрешения обратиться к вам с просьбой“. Сам себе басом ответил: „Разрешаю!“ – и снова заговорил обычным голосом: „Прошу вас зачислить меня на передовую в ваш батальон разведчиком или возчиком пулемета. А если возчиком нельзя, то просто к пулемету…“
Для того чтобы казаться повыше, Юра сбегал в сарай, набрал там соломы и наложил ее в валенки. Правда, ходить стало неудобно, но зато Юра себя чувствовал высоким и более взрослым.
– Чего ты сегодня копаешься? – закричал на Юру Гребенюк. – Наши части уже три деревни заняли и на Марьинский большак вышли, а ты все еще с подтопками возишься… Смотри, люди уже вперед за войском двинулись, – показал Гребенюк на соседний двор, где обоз уже выезжал из ворот на дорогу.
Но Юра глядел совсем в другую сторону, туда, где все слабее слышались звуки удаляющегося боя. И ему представилось, что там ведет вперед свои войска его отец… И, как ни странно, Юра не ошибался. Именно в той стороне был Железнов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
С утра 7 декабря Железнов снова поехал на левый фланг дивизии, в полк Карпова.
Карпов был на месте. Он самовольно ушел из госпиталя.
Железнов горячился, бранил его, однако, волнуясь за исход предстоящего боя, который должен был вести его полк, согласился ограничить Карпова в работе и оставить его под надзором полкового врача.
– Эх, Петр Семенович! – со вздохом сказал Железнов, пряча забинтованную руку Карпова под его полушубок и застегивая на нем крючки. – В Азию тебя отправлять надо!.. А меня за такое дело – из дивизии.
Они без адъютантов пошли ходом сообщения на левый фланг полка.
Противник в это время вел себя на редкость тихо. Ни одного выстрела. Казалось, он притаился и высматривает. Настроение у советских бойцов на передовой было приподнятое. Хотя командование ничего не говорило о начавшемся наступлении наших войск (да и ночное сообщение Информбюро было сдержанным), каждый по-своему готовился к скорому наступлению: наблюдатели, вплотную прижавшись к стенкам окопов, зорко смотрели в сторону врага. А позади них скрежетали лопатки: кто выдалбливал в промерзших стенках окопов ступеньки, чтобы в случае необходимости можно было быстрее выскочить на бруствер; кто делал дополнительные ниши для боеприпасов. В землянках, позади окопа, солдаты чинили обмундирование, чистили оружие, подгоняли снаряжение.
Командиры же со своих наблюдательных пунктов просматривали всю местность впереди. Хотя им здесь был уже знаком каждый клочок земли, они теперь на все смотрели по-новому, придавали значение любому намету, сугробу, запорошенному кусту. Еще и еще раз продумывали, как будут действовать во время прорыва.
Железнов и Карпов вошли в землянку командира роты. Люди, сидевшие за столом, мгновенно натянули на босу ногу сапоги.
У чугунки сушились портянки. Слабо освещая землянку, еле мерцала коптилка.
– Чем занимаетесь? – спросил Железнов стоящего ближе к нему рослого пожилого солдата.
Это был секретарь парторганизации Звездин, рабочий электрозавода, прибывший с московским пополнением.
– Да вот у нас третий взвод – новички, еще не обстрелянные, – ответил Звездин. – У комсомольцев же задору много, да боевого опыта никакого. Вот мы и решаем взвод укрепить…
– Думаем нашей ротой прорвать всю глубину позиции немцев, – продолжил политрук Скворцов и стал рассказывать Железнову о том, как расставлены в роте коммунисты и комсомольцы, стараясь двумя-тремя словами охарактеризовать каждого из них.
Железнов вернулся к себе в сумерках. Наскоро поев и немного отдохнув, он направился в деревню, где размещался штаб дивизии, на совещание со своими заместителями и начальниками служб.
Там все были уже в сборе. Майор Бойко доложил обстановку, а Железнов сообщил задачу, поставленную командармом перед дивизией.
Сложность задачи заключалась в том, что на правом фланге в стыке с соседней дивизией в прорыв будет вводиться гвардейский конный корпус генерала Доватора. Затем конники повернут и поведут наступление на Сафониху. Дивизия же должна наступать прямо на Рузу. Следовательно, правый фланг дивизии почти сразу же обнажится. Левый фланг тоже беспокоил Железнова: там был большой разрыв с соседней дивизией.
Дело осложнялось еще и тем, что на этом фланге гитлеровцы немного оживились.
Решение этой задачи обсуждали горячо. Больше всего спорили о направлении главного удара, а в связи с этим и о построении боевого порядка. Бойко предлагал наступать двумя эшелонами, сосредоточив второй эшелон на левом фланге. Он исходил из того, что гитлеровцы, стараясь сорвать наше наступление, обязательно предпримут слева мощную контратаку под основание группировки дивизии. Против этого возражал Добров. Он считал, что у гитлеровцев здесь нет достаточных сил и они не рискнут наступать. Он предлагал «рвать оборону на широком фронте сразу тремя полками». Горячо отстаивая свое предложение, Добров по привычке размахивал рукой, как будто рассекал воздух клинком.
– Такая попрет мощь! – говорил он. – Полковник Куликов ударит изо всех жерл по фашистскому переднему краю, и мы сразу же навалимся лавой… На первой траншее устроим им такой кордебалет, что чертям станет тошно! Не выдержав штыка, они сами драпанут из второй, а у кухонь и копыта вверх поднимут.
Куликов был осторожен в своих решениях и поэтому придерживался мнения Бойко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Не лягушек гонять, а воевать!.. Фашистов бить! – обидчиво ответил Юра.
– Тоже вояка нашелся! От горшка два вершка! – засмеялся Лука Лукич и нахлобучил Юре шапку так, что почти закрыл ему лицо.
Юра поправил шапку, утер нос рукавом и решительно заявил:
– Да, вояка!.. Вот давайте побежим!.. Увидите, я вас обгоню!.. Ну, давайте!..
– Хороший ты паренек, Юра, – Лука Лукич похлопал мальчика по спине. – Надо родителей твоих разыскать да вернуть тебя к ним. Учиться тебе нужно, вот что!.. – Он толкнул Юру в сани и сунул ему в руки вожжи.
В этот день все валилось у Юры из рук. Колол ли он в кухне сухие чурки, чистил ли картошку, он думал только о том, как ему попасть на передовую. Он решил, что сегодня же понесет обед командиру батальона и поговорит с ним, упросит, чтобы послали его в разведку или назначили к пулемету. «Во всех войнах дети всегда помогали, – скажу командиру… Вот и Лука Лукич поет: „Сынишка на позицию ползком патрон принес…“ И учитель в школе рассказывал, как дети участвовали в революции и в гражданской войне… При Советской власти все равны, – сам с собой разговаривал Юра. – Так кто же мне может запретить?.. Вот так поставлю перед комбатом котелки с обедом и доложу: „Товарищ комбат, воспитанник Юрий Железнов…“ Назвав свою фамилию, Юра тут же спохватился. „Нет, свою фамилию никому не скажу!.. Товарищ комбат, воспитанник Юрий Рыжиков желает… то есть Юрий Рыжиков просит разрешения обратиться к вам с просьбой“. Сам себе басом ответил: „Разрешаю!“ – и снова заговорил обычным голосом: „Прошу вас зачислить меня на передовую в ваш батальон разведчиком или возчиком пулемета. А если возчиком нельзя, то просто к пулемету…“
Для того чтобы казаться повыше, Юра сбегал в сарай, набрал там соломы и наложил ее в валенки. Правда, ходить стало неудобно, но зато Юра себя чувствовал высоким и более взрослым.
– Чего ты сегодня копаешься? – закричал на Юру Гребенюк. – Наши части уже три деревни заняли и на Марьинский большак вышли, а ты все еще с подтопками возишься… Смотри, люди уже вперед за войском двинулись, – показал Гребенюк на соседний двор, где обоз уже выезжал из ворот на дорогу.
Но Юра глядел совсем в другую сторону, туда, где все слабее слышались звуки удаляющегося боя. И ему представилось, что там ведет вперед свои войска его отец… И, как ни странно, Юра не ошибался. Именно в той стороне был Железнов.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
С утра 7 декабря Железнов снова поехал на левый фланг дивизии, в полк Карпова.
Карпов был на месте. Он самовольно ушел из госпиталя.
Железнов горячился, бранил его, однако, волнуясь за исход предстоящего боя, который должен был вести его полк, согласился ограничить Карпова в работе и оставить его под надзором полкового врача.
– Эх, Петр Семенович! – со вздохом сказал Железнов, пряча забинтованную руку Карпова под его полушубок и застегивая на нем крючки. – В Азию тебя отправлять надо!.. А меня за такое дело – из дивизии.
Они без адъютантов пошли ходом сообщения на левый фланг полка.
Противник в это время вел себя на редкость тихо. Ни одного выстрела. Казалось, он притаился и высматривает. Настроение у советских бойцов на передовой было приподнятое. Хотя командование ничего не говорило о начавшемся наступлении наших войск (да и ночное сообщение Информбюро было сдержанным), каждый по-своему готовился к скорому наступлению: наблюдатели, вплотную прижавшись к стенкам окопов, зорко смотрели в сторону врага. А позади них скрежетали лопатки: кто выдалбливал в промерзших стенках окопов ступеньки, чтобы в случае необходимости можно было быстрее выскочить на бруствер; кто делал дополнительные ниши для боеприпасов. В землянках, позади окопа, солдаты чинили обмундирование, чистили оружие, подгоняли снаряжение.
Командиры же со своих наблюдательных пунктов просматривали всю местность впереди. Хотя им здесь был уже знаком каждый клочок земли, они теперь на все смотрели по-новому, придавали значение любому намету, сугробу, запорошенному кусту. Еще и еще раз продумывали, как будут действовать во время прорыва.
Железнов и Карпов вошли в землянку командира роты. Люди, сидевшие за столом, мгновенно натянули на босу ногу сапоги.
У чугунки сушились портянки. Слабо освещая землянку, еле мерцала коптилка.
– Чем занимаетесь? – спросил Железнов стоящего ближе к нему рослого пожилого солдата.
Это был секретарь парторганизации Звездин, рабочий электрозавода, прибывший с московским пополнением.
– Да вот у нас третий взвод – новички, еще не обстрелянные, – ответил Звездин. – У комсомольцев же задору много, да боевого опыта никакого. Вот мы и решаем взвод укрепить…
– Думаем нашей ротой прорвать всю глубину позиции немцев, – продолжил политрук Скворцов и стал рассказывать Железнову о том, как расставлены в роте коммунисты и комсомольцы, стараясь двумя-тремя словами охарактеризовать каждого из них.
Железнов вернулся к себе в сумерках. Наскоро поев и немного отдохнув, он направился в деревню, где размещался штаб дивизии, на совещание со своими заместителями и начальниками служб.
Там все были уже в сборе. Майор Бойко доложил обстановку, а Железнов сообщил задачу, поставленную командармом перед дивизией.
Сложность задачи заключалась в том, что на правом фланге в стыке с соседней дивизией в прорыв будет вводиться гвардейский конный корпус генерала Доватора. Затем конники повернут и поведут наступление на Сафониху. Дивизия же должна наступать прямо на Рузу. Следовательно, правый фланг дивизии почти сразу же обнажится. Левый фланг тоже беспокоил Железнова: там был большой разрыв с соседней дивизией.
Дело осложнялось еще и тем, что на этом фланге гитлеровцы немного оживились.
Решение этой задачи обсуждали горячо. Больше всего спорили о направлении главного удара, а в связи с этим и о построении боевого порядка. Бойко предлагал наступать двумя эшелонами, сосредоточив второй эшелон на левом фланге. Он исходил из того, что гитлеровцы, стараясь сорвать наше наступление, обязательно предпримут слева мощную контратаку под основание группировки дивизии. Против этого возражал Добров. Он считал, что у гитлеровцев здесь нет достаточных сил и они не рискнут наступать. Он предлагал «рвать оборону на широком фронте сразу тремя полками». Горячо отстаивая свое предложение, Добров по привычке размахивал рукой, как будто рассекал воздух клинком.
– Такая попрет мощь! – говорил он. – Полковник Куликов ударит изо всех жерл по фашистскому переднему краю, и мы сразу же навалимся лавой… На первой траншее устроим им такой кордебалет, что чертям станет тошно! Не выдержав штыка, они сами драпанут из второй, а у кухонь и копыта вверх поднимут.
Куликов был осторожен в своих решениях и поэтому придерживался мнения Бойко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123