Выбив гитлеровцев из Ляхова, Яков Иванович доложил Лелюкову по телефону:
– Ляхово взято. Гоним врага дальше. Взял пленных дивизии СС.
Обрадованный успехом, Лелюков все же стал журить Железнова:
– Я тебя посылал не взводом, а отрядами командовать. А ты, выходит, комвзводом заделался!.. Запрещаю!.. Слышишь ты? Запрещаю ходить в атаку! О твоем поведении донесу Военному совету! Ясно?
– Ясно, товарищ полковник, – несколько обиженно ответил Железнов.
– А ты не обижайся!.. Должен сам понимать. Если еще раз так поступишь – отстраню!
Когда Яков Иванович положил трубку, он вдруг увидел, что кустами кто-то пробирается. Посмотрел в бинокль. Сухощавая, сгорбившаяся фигура командира показалась ему знакомой.
– Удирает, трус! – пробормотал Яков Иванович и послал связного остановить беглеца.
Когда офицер повернул свое лицо к подбежавшему связному, Железнов узнал в нем исчезнувшего на Мухавце «капитана Еремина».
Вытаскивая на ходу из кобуры пистолет, Яков Иванович бросился на помощь связному. Но в это время впереди разорвался снаряд, закрыв от Якова Ивановича и «капитана» и связного.
Слева, где вихрилась поднятая разрывом пыль, мелькнула фигура женщины в синем берете с немецким автоматом в руке.
– Вы зачем сюда? Стойте! – окликнул Валентинову Яков Иванович.
– Я должна… – И Валентинова побежала вперед.
– Назад! – крикнул Яков Иванович.
Ирина Сергеевна на секунду обернулась:
– Я должна отомстить!..
– Валентинова! Назад! Я приказываю!..
Валентинова вздрогнула и остановилась. А Яков Иванович побежал туда, где сквозь туман разрыва маячили две фигуры, но не добежал: его скосило осколком. Опираясь на слабеющие руки, он приподнялся и, тяжело дыша и уже невнятно произнося слова, пытался объяснить подбежавшим бойцам:
– Там… связной…
– Яков Иванович! – Склонилась над носилками Ирина Сергеевна.
Позади кто-то крикнул: «Лелюков!» Все повернулись навстречу несшейся по дороге «эмке». Валентинова бросилась к выскочившему из машины Лелюкову:
– Скорей!.. Скорей, Александр Ильич!..
– Ирина Сергеевна, какими судьбами? – Лелюков схватил обеими руками ее руку и вдруг увидел носилки: – Что случилось?.. Яша!.. Как же это так?..
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В этот день Вера удивила всех своим поведением. Утром на комсомольском собрании она потребовала немедленной отправки девушек в школу летчиков-истребителей. Когда же комиссар сказал, что он возмущен ее непродуманными требованиями, Вера назвала его позицию местнической. Особенно разозлили ее слова комиссара о том, что необходимо учитывать физиологические особенности женщин.
– …Сейчас не это главное, товарищ Рыжов, – горячилась Вера. – Главное в том, чтобы каждый, кто желает воевать, шел туда, куда он стремится. И раз мы хотим быть летчиками-истребителями, вы должны нас направить в школу! – Она обвела девушек взволнованным взглядом, и они шумно поддержали ее.
Раздраженный этим, комиссар пытался доказать безрассудность их доводов, но его слова лишь вызвали новую бурю негодования. Больше всех бушевала обычно спокойная и уравновешенная Вера.
– Довольно! – Рыжов выпрямился во весь свой гвардейский рост, и его лицо залилось румянцем. Румянец сравнял красные пятна на его лице – следы от ожогов, полученных в воздушном бою. – Эти вопросы решает командование, а не комсомольское собрание! – И прекратил прения.
Вера не выдержала, сорвалась с места и демонстративно ушла с собрания.
Девушки переглянулись: теперь комиссар закатит ей «на полную железку»! Они побежали за Верой и стали уговаривать ее извиниться перед Рыжовым. Вера этого не сделала и потом ходила как в воду опущенная, сама осуждала свой поступок.
Однако среди дня ее настроение опять резко изменилось. Произошло это после заправки самолетов, когда на аэродроме к ней подбежал Урванцев и, еле переводя дух, просто, без обычного балагурства задал ей вопрос:
– Вера, твое отчество Яковлевна?
Вера вспыхнула и, готовая услышать от него очередную насмешку, хотела уже было ответить: «Нет, Петровна!» – но, встретив сияющий взгляд Кости, увидела в его руках раскрытую газету и растерялась.
– Яковлевна, – ответила она.
– Отец твой полковник?
– Полковник.
– Тогда пляши! – Костя звонко хлопнул газетой по ладони. Вера потянулась к газете. – Э, нет. Пляши! – Урванцев спрятал газету за спину и, притопывая ногою, весело запел «Барыню».
– Это жестоко, Урванцев, – прерывающимся голосом сказала Вера. – Ведь я об отце ничего не знаю…
Костя виновато взглянул на нее.
– Прости, Вера Яковлевна!.. – И, развернув газету, громко прочитал вслух, подражая интонациям радиодиктора:
– «За образцовое выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество… наградить орденом Ленина полковника Железнова Якова Ивановича».
Вера вырвала у него из рук газету, прочла имя отца и бросилась Косте на шею.
– Спасибо, Костенька! Какой ты хороший!.. – Потом отстранилась от него и, крикнув: «Подожди меня здесь минутку!», побежала к себе в палатку.
Вернулась она, неся в подоле гимнастерки пачки «Казбека», «Дели», «Нашей марки», и все высыпала в руки Урванцева: – Вот, берегла для папы! Бери, пожалуйста!
Костя отказывался, совал пачки обратно, ронял наземь. Но Вера заставила его рассовать их по карманам, а что не поместилось, запихала ему за пазуху.
– Ну что ж… – благодарю. – Урванцев развел руками. – Откровенно говоря, это кстати. – Он распечатал пачку «Казбека», задымил и пошел к самолету. По пути Урванцев обернулся и помахал Вере.
Вера крепко сжала в руках газету. Ей казалось, что газета невидимыми нитями снова соединила ее с отцом, с семьей. Она взглянула на обозначенное в газете число и подумала, что прошло уже три месяца войны. И тут же вспомнила: ведь сегодня день ее рождения! Ей исполнилось ровно двадцать лет!
Вера хотела крикнуть об этом Косте, но он уже был далеко, на другом конце аэродрома, там, где среди кудрявых берез прятались от взора врага их самолеты.
Радостное известие об отце и день рождения Вера решила отпраздновать. Она попросила, чтобы каждая из девчат принесла свой обед, а сама купила в военторге колбасы, консервов, вина и конфет.
На обед пришли почти все свободные от полетов девушки эскадрильи: краснощекая южанка Валя Борщева, ярая волейболистка; стройная, веселая Гаша Сергеева, любительница игры на баяне; мускулистая, с загорелой, цвета меди, кожей спортсменка Нюра Остапенко, веселая певунья (что бы она ни делала, всегда тихонько при этом напевала); черноволосая, черноглазая Тамара Каначадзе, необыкновенно быстрая в движениях. Не хватало только Люси Астаховой, еще не вернувшейся из полета.
Вера постелила в тени берез на траве плащ-палатку, расставила на ней закуску и вино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123