И в отставку он ушел позже меня, и сразу сплочением ветеранов вокруг коммерции занялся. Но это не потому он был такой активный и хваткий, что на нем почти десяток лишних лет не висел - характер у него другой, на мой непохожий, организаторский характер, я бы и в тридцать лет никакое торговое дело не поднял, а он, я думаю, и в восемьдесят мог бы процветающую фирму создать... Вот как эта цифирка, восемь десятков, в голове мелькнула, так совсем тошно стало. Меньше месяца Васильич до шестидесятилетия не дотянул! И все из-за этих подонков... Ведь крепкий был мужик, не надорвали бы ему сердце - ещё много прожил бы! Вон, какую дочь соорудил! Валентина она ведь, почитай по нашим меркам, поздний ребенок, Васильичу сорок два года было, когда она родилась, а Настюхе за тридцать. Ну, правда, Настюха баба крепкая, и у неё это второй брак был, а у него первый, мы уж все думали, что он так бобылем и доживет свой век, как многие из нас... От первого брака у неё сын остался, который, припомнил я, сейчас где-то в Карелии служит, тоже по следам родителей пошел. А Васильича любил как отца родного, потому что десять лет ему было, как Васильич на его мамке женился, и с тех пор заботой не оставлял... Пометил я мысленно, чтобы ему телеграмму дать, а для этого адрес найти.
Что у Васильича день рождения двадцать второго февраля, это я помнил, мы ведь всегда его день рождения совместно с днем нашей родной Красной Армии отмечали, который бывает на следующий день, и уж было, чего вспомнить! А вот что из Караганды он родом, я впервые прознал. То есть, может и говорил он мне когда-нибудь, а я запамятовал, но, казалось мне, он никогда и не заикался об этом, будто это запретная тема для него была.
Почему запретная, я понял, когда залез в конверт со старыми бумажками и разворошил его. Там справочка нашлась, пятьдесят шестым годом датированная, что полковник Пигарев, расстрелянный как немецкий шпион двадцать седьмого ноября тридцать восьмого года, полностью реабилитирован и все правительственные боевые ордена и награды ему посмертно возвращены, а также письмецо от генерала какого-то, я подписи не разобрал, что теперь он лично берется исхлопотать Феликсу все рекомендации для поступления в офицерское училище, и что его теперь туда на "ура" возьмут, потому как многие его отца помнят, Василия Авдеевича. Вот так так, думаю! Выходит, его отец до рождения сына не дожил, а мать, надо полагать, на положении ссыльной в Караганде оказалась. Я знал, что очень многих родственников расстрелянных военных именно в Караганду высылали...
Это ж надо, думаю, чтоб такая судьба! То-то Васильич о своем детстве помалкивал... И совсем мне стало обидно, так сердце горечью захолонуло, что я испугался, как бы мне самому на больничную койку не загреметь, с инфарктом хорошим... Сколько лет человек свою жизнь выстраивал, и счастье нашел, и с трудностями справлялся, и тут из-за какой-то шпаны все оборвалось! Такая ярость во мне стала подниматься, что готов я был бить этих гадов и бить, чтобы земля под ними горела и чтобы больше никто из них наш белый свет не пакостил.
Вы спросите, может, понимал ли я, что уже одно уголовное преступление совершил, человека убив, и что совсем тяжкие преступления замышляю? Может, умом и понимал, но не думал в тот момент, и меня это не касалось. И я вам вот что скажу: я ведь жизнь свою без крови не прожил, и если награды получал за то, что доводилось убивать людей, которые лично мне ничего плохого не сделали, но которые вооруженными врагами нашего государства были, то уж могло дозволить мне это государство расправиться с теми, кто мне словно острый нож в сердце мне воткнул, жизнь близких мне людей поломав. Приблизительно так я размышлял, если вспомнить. Может, и неправильно, но так. И угрызений совести никаких не чувствовал, да и сейчас не чувствую. Для угрызений совести ко мне другие мертвецы являются, из-за которых, вроде бы, мне угрызаться по долгу службы не положено...
Да, отвлекся я. Вы уж простите старика за болтливость. Нашло-наехало, сами понимаете. Это я, чтобы вы лучше поняли, какие чувства мной владели. И не удержался я, открыл холодильничек, вынул початую бутылку водки, которую Настасья на травках выстаивала, да и выпил разом полстакана в память Васильича.
- Вечная, - говорю, - тебе память, Феликс Васильевич, и не волнуйся ни о чем, я за тебя поквитаюсь, и семью твою от всех бед огражу, насколько сам жив буду...
Тут мне другая мысль в голову пришла. А не мог паспорт в машине остаться, в "бардачке"? Ведь и прав, и техпаспорта я нигде не вижу. Нет, думаю, скорее, он все эти документы при себе носил, но уточнить не мешает. Позвонил я в больницу, позвал Петра Ильича, спрашиваю у него:
- Скажите, а какие-нибудь документы у Васильича были?
- Права и техпаспорт мы у него в кармане пиджака нашли, - отвечает врач. - И ещё кой-какие бумаги, до его предпринимательства относящиеся. Накладные там, доверенность одна имеется нотариальная... Все уже в отдельный пакет сложили, чтобы родным вернуть. Паспорта там не было, уверяю вас. Что, найти не можете?
- Не могу, - признался я. - Вот, свидетельство о рождении нашел, пенсионную книжку, военные дела... Может, они паспорт заменят? Очень не хочется его жену тревожить...
- Я посоветуюсь, - отвечает врач. - Может, и позволят по свидетельству о рождении все бумаги выписать. Но вы продолжайте искать. Может, ещё какие-нибудь места припомните, где его паспорт может находиться.
- Погодите, - говорю я. - Вы сказали, там доверенность есть, на кого-то им выписанная? В доверенности всегда паспортные данные указываются. Может, вы перепишете их оттуда, для всех ваших бумаг, чтобы дело не стояло? Якобы с паспорта списали... А потом и паспорт найдется, не мог же он сквозь землю провалиться.
- Ничего идея, - говорит врач. - Знаете, если нас трясти начнут, чтобы мы поскорей все бумаги о смерти оформляли, то мы так и сделаем.
Попрощался я с ним, положил трубку, малость успокоившись. Хоть дело задвижется, не будет Васильич ждать в морге, когда всю волокиту с его документами утрясут, по-человечески похороним, в должный срок... Ведь и вся организация похорон на меня ложится.
А почему только на меня, думаю? Неужели его друзья-ветераны, вместе с которыми он торговлю вел, устранятся?
И, представьте, только подумал, как в дверь звонят. Я сразу пистолет за пояс, свитер одернул, пиджак застегнул, и только потом дверь открыл. Двое на пороге стоят - те, которых я вместе с Васильичем у палатки видел, они тоже товар разгружать помогали. Одного, помню, Борисом зовут, Павловичем, кажется, а как второго - запамятовал.
- Заходите, - говорю. - Я тут потихоньку в квартире прибираюсь, да прикидываю, как похороны организовывать. Не поверите, но только о вас подумал, а вы уже здесь, легки на помине!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93