Галина Еремеевна и Захар Петрович вошли в комнату сына. Он лежал на коврике, что-то чертя на листе ватмана. Рядом сидел журавль на старом пальто Захара Петровича и вертел головой на длинной шее.
- Курлыка? - спросил Володя. - Подходит! В самый раз!
- А мы-то голову ломали, - сказала Галина Еремеевна. - Какие только клички ни придумывали...
Измайлов не удержался, погладил птицу по голове. Потом присел на корточки возле сына.
- Что это ты изобретаешь? - спросил он сына.
- Протез. Для Курлыки, - кивнул он на журавля. - Понимаешь, он должен быть легкий, крепкий и удобный.
- И гигиеничный, - добавила Галина Еремеевна.
- Вот эту часть, - показал Володя на чертеж, - сделаем металлической. А низ - деревянный.
- А какой именно металл? - уточнил отец.
- У меня есть алюминиевая трубка. Как раз нужного сечения. А для подпятника, что ли, простую пробку из-под шампанского.
- Скользить будет. По-моему, нужно мягкую резину, - сказал Захар Петрович.
Володя подумал и кивнул:
- Да, ты прав.
- Ладно, обсудите потом, когда отец вернется из командировки, сказала Галина Еремеевна. - А сейчас быстренько за стол! Не то, Захар, опоздаешь на поезд.
За столом Измайлов рассказал, что на приеме у него была Будякова.
- Боже мой, вот несчастная женщина! - переживала Галина Еремеевна. Я как чувствовала! Аркаша сегодня должен был дежурить в нашем "Белом Биме" и не пришел. Я попросила девочек зайти к нему, узнать, не заболел ли. А он, оказывается, сбежал из дому. - Она покачала головой. - Я обязательно зайду сегодня к Будяковым.
- Зайди, зайди, - одобрил Захар Петрович. - Она очень переживает. Да и каждый бы на ее месте... Сын ведь...
- А что с него взять - ненормальный, - сказал вдруг Володя. - На Богдановку его, чтобы не бегал...
- Не смей так говорить! - взорвалась мать. - Да, он не совсем здоров. Но не издеваться надо, а сострадать!..
Аркаша был действительно не совсем полноценный, как считали врачи, в результате отцовского алкоголизма. Его оставляли на второй год два раза в одном классе, стоял даже вопрос о переводе Будякова в спецшколу, которая находилась на Богдановской улице. Но Галина Еремеевна отстояла его: там, по ее мнению, окончательно затормозилось бы его развитие.
- Но ведь о нем все так говорят! - удивился Володя.
- Вот и плохо, что все! А ты не должен! - продолжала возмущаться мать. - Пойми, это не вина, а беда. Горе! И откуда у тебя такое бессердечие?
Володя демонстративно встал.
- Сиди... Ладно, будет вам, - примирительно сказал Захар Петрович; ему не нравилось, как говорит о мальчике Володя, но не хотелось уезжать с испорченным настроением.
Однако проводы были все-таки скомканы. Володя, обиженный, ушел к себе в комнату. Галина Еремеевна тоже была раздражена.
- Вот пижама, - показывала она мужу, что где лежит в чемодане. - Вот рубашки... Не понимаю, Захар, почему сейчас подростки такие жестокие?
- Может, просто безапелляционные? - успокаивал жену Измайлов.
Галина Еремеевна вздохнула.
- Наверное, ты прав. - Она понизила голос, чтобы не услышал сын: Может, зря я на него накричала? Надо было просто объяснить...
- Конечно, - с облегчением сказал Захар Петрович; ему было бы в отъезде не по себе, зная, что жена с сыном в конфликте. - Постой, ну зачем мне так много рубашек?
- На смену, - ответила Галина Еремеевна. - Кто тебя знает, вдруг захочется в ресторан с какой-нибудь молодкой... Еще скажет, что жена плохо присматривает...
- Какая там молодка! - фыркнул Захар Петрович. - Скажешь же...
Измайлов знал, что жена насчет молодки пошутила, но такие шутки задевали его.
* * *
По дороге на вокзал Май рассказал Захару Петровичу об одном английском палаче по имени Джеймс Берри, который оставался джентльменом даже при исполнении своих обязанностей: прежде чем отправить приговоренного к смерти на тот свет, предъявлял ему свою визитную карточку.
Но Захара Петровича мало заинтересовал чудаковатый палач, он думал о сыне. То, что произошло за столом, на кухне, оставило в душе гнетущий осадок.
Что истинное, настоящее в Володе? Сострадание, доброта, которая проявляется, например, к увечным животным, попадающим в их дом? Или эгоизм, небрежение к человеческому горю, которое промелькнуло в его высказывании об Аркаше Будякове? Может быть, второе идет от того, что он у родителей один? И весь заряд любви Захара Петровича и Галины Еремеевны, обрушенный на Володю, делает его нечувствительным к нуждам и заботам других?
Неуемная родительская любовь может принести не только добро, но и зло - Измайлов это понимал. Знал и то, что Галина Еремеевна балует сына. Сама воспитанная в многодетной семье, старшая из своих братьев и сестер, она, наверное, в какой-то степени была в детстве обделена вниманием и лаской, потому не хочет, чтобы сын познал то же самое.
В последнее время Володя изменился - возраст, видимо. Пришла пора расставания с детскими играми и представлениями. Раньше, бывало, его не выгонишь из дому: легко мог променять шумные забавы со сверстниками во дворе на интересную книгу, рисование или просто отдых на тахте перед телевизором. Причем любил познавательные передачи: "Очевидное невероятное", "Что? Где? Когда?", "В мире науки". Жена говорила Измайлову, что мальчик тянется к науке. Теперь же его трудно было вечером затащить домой - хороводился с такими же подростками, как и он, допоздна, завел гитару, собирал магнитофонные записи модных эстрадных ансамблей, по "телеку" (его выражение) смотрел лишь спортивные передачи да многосерийные детективы. Очень много времени и внимания Володя отдавал одежде. Нашивал на джинсы и рубашку разные эмблемы, бляхи, декоративные заплаты.
"Полная бездуховность! - сокрушалась мать. - Весь во власти вещизма!" И срывалась по любому поводу, как сегодня за обедом. Правда, тут же отходила и искала примирения с сыном, что, по мнению Измайлова, ни к чему хорошему не вело: Володя, в конце концов, оставался уверенным в своей правоте.
Захар Петрович не раз спрашивал жену, как это она, педагог, может вести себя так непоследовательно? Неужели в школе то же самое?
- Наверное, прав был Ликург - легендарный законодатель в Древней Спарте, - сказала со вздохом Галина Еремеевна. - Он считал, что родитель не вправе распоряжаться воспитанием своего ребенка. Это должны делать другие... Поверь, Захар, в школе я знаю, как вести себя. А с Володей... Понимаешь, он для меня сын. Сын, а не ученик! И я забываю, что я педагог...
"Да, - думал Захар Петрович, - чтобы быть наставником, нужна, видимо, объективность. Может ли она быть у родителей?.."
Приехали на вокзал за пять минут до отхода поезда. Измайлов поднялся в нагретый солнцем и дыханием вагон. По коридору ходили горячие сквозняки, и двери во всех купе были открыты.
Проходя по коридору, Захар Петрович увидел своего шофера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142