— Да ладно уж, — отмахнулся Бычков. — Чего там, свои люди — сочтёмся. Надо будет — заходи. Выручу.
Так у Петра появился первый клиент. А обслужить он мог многих…
Посреди задней комнаты теперь стоял большой жестяной чан — литров на двадцать. Сверху его прикрывала крышка. Это и был самогонный аппарат.
Сам Бычков не решался продавать свою продукцию, а делал это через бабку Ефросинью из соседнего села. Это была довольно бойкая старуха лет семидесяти. Любители выпить хорошо знали её дом. Постоянным клиентам самогон отпускался даже в кредит.
Многие знали, что бабка продаёт самогон, но смотрели на это сквозь пальцы. Бычков же оставался в тени.
— Петя, а может быть, не надо! — говорила Анна. — Ведь нам и без того хватает.
— Ты только помалкивай, — предупредил Пётр. — И сыну Славке надо сказать, чтобы не проболтался. Для него и тебя стараюсь, чтоб жизнь сделать вольготную.
И жизнь в доме с каждым месяцем становилась «вольготней»: купили радиоприёмник, Славке Бычков подарил велосипед.
Сын не очень хорошо понимал слово «самогон». Самолёт, самокат — это ему было понятно. Это были привычные вещи, о которых люди говорили открыто, не таясь. А вот при слове «самогон» отец почему-то обязательно понижал голос:
— Ты, сынок, помалкивай про заднюю комнату. Чтоб никому…
— А почему, бать?
— Вырастешь — поймёшь. А пока это тайна. Ты тайны хранить умеешь?
— Умею, — серьёзно отвечал Славка.
Так в его маленькую жизнь вошла первая тайна. Нехорошая, грязная.
Как только из задней комнаты начинало тянуть сладким запахом, отец посылал его на улицу.
— Поди погуляй. Если кто-нибудь подойдёт, прибеги и скажи.
Славке это напоминало игру в войну. Когда кто-нибудь приближался к их калитке, сердце его замирало. «Ну войди, войди же…»
Но никто не входил. Проходил один час, другой. Славке становилось скучно.
И однажды Славка не выдержал и убежал, ничего не сказав. Мимо шли ребята кататься с ледяной горки.
«Прокачусь разок и обратно», — решил Славка и помчался к горке.
Но так уж получилось, что домой он вернулся только поздно вечером.
— Где был? — мрачно спросил отец.
— Я, бать, на минуточку… — начал было Славка.
— На минуточку, — взорвался Пётр. — А если кто-нибудь пришёл бы в эту минуточку — тогда что?
— А что, бать? — переспросил Славка.
— Посадили бы меня, вот что.
В беззаботную мальчишескую жизнь вошло ещё одно слово — «посадили». Слово это вызывало страх.
Ночью Славка проснулся от ужаса. Ему приснилось, будто отца арестовали. Мальчик сел на кровати и заплакал. Ему было страшно.
За закрытой дверью разговаривали. Славка приоткрыл дверь. За столом сидели отец и бригадир Кузьмич, и ещё один дядька, которого он не знал. На скрип двери все трое мгновенно повернулись.
— А-а… наследник! — Отец был какой-то красный, взлохмаченный. Таким его Славка видел в первый раз. — Входи, входи. Значит, хочешь узнать, что такое самогон? Сейчас узнаешь.
Анны в комнате не было. Ей нужно было рано идти на ферму, и она легла спать. Да и не любила она этих ночных сборищ.
— На, попробуй, — отец поднёс к Славкиному лицу стакан с мутной жидкостью.
Славка отхлебнул глоток. В нос ударил противный запах, обожгло горло. Славка закашлялся, на глазах его выступили слезы.
— Какой же ты мужик, если водку не умеешь пить? Учись, малец, — пробасил незнакомый дядька и, опрокинув в рот полный стакан самогона, аппетитно закусил салом. Славке вдруг стало весело.
— И я так могу, — он одним махом проглотил оставшуюся жидкость и задохнулся. Он чувствовал, как в рот ему стараются запихнуть что-то мокрое и солёное.
— Огурцом закуси, — шептал Пётр, перепуганный внезапно побледневшим лицом сына, — легче станет.
Славка начал жевать огурец. В голове у него стоял шум, а стены избы начали плавно покачиваться.
К горлу подступил ком. Его начало тошнить. Славка корчился, держась за живот. Казалось, что внутренности выворачиваются наружу. Рядом топтался насмерть перепуганный Пётр.
— Анна! Анна! Со Славкой плохо!..
Славка болел почти неделю. Чувствуя себя виноватым, Пётр приносил ему гостинцы, рассказывал, сидя у Славкиной постели, разные истории. Анна все эти дни почти не разговаривала с мужем.
Бычков-старший съездил на базар, накупил Анне и Славке подарков.
— Ну не мучь, хозяюшка, — заглядывая Анне в глаза, он набрасывал на плечи жены цветастую шаль. — Виноват, каюсь! Но ведь выпивши был. Винюсь! А повинную голову и меч не сечёт.
— Тоже выдумал, — сдаваясь, ворчала Анна, — ребёнка самогоном поить. Хорошо ещё — все обошлось, а то в жизни не простила бы…
Пётр виновато смотрел на Анну.
— Вот и Славик на меня не обижается. Не обижаешься?
— Не, бать. Только я теперь водки и в рот не возьму, — серьёзно заявил Славка.
— Ах ты умница моя, — умилилась Анна. — Правильно. И в рот её не бери, проклятую…

* * *
Свидетельница. Бычкова я, Анна Васильевна Бычкова, жена его…
Судья. Что вы можете показать по делу?
Свидетельница. Да что показывать? Правда все: гнал он самогонку. Чего отпираться. Уж я душой изболелась. Все корысть проклятая, как трясина: машешь руками, ан уже ряска над головой сомкнулась…
Судья (подсудимому). Вот видите, Бычков, жена-то ваша не отрицает.
Подсудимый. Баба не мужик: её запугать легко. А я вам правду как на духу: невиновен…
Из протокола судебного заседания
Однажды Бычков уже собирался ложиться спать, когда в дверь постучали. На крыльце стоял внук бабки Ефросиньи, двадцатилетний нескладный парень с помятым лицом и водянистыми глазами. Он работал шофёром в районном отделении милиции и изредка наведывался в Сосновку.
— Слушай, Гаврилыч, — возбуждённо зашептал он на ухо Петру. — Кто-то на тебя капнул, что ты самогон гонишь. Прячь свою бандуру, не то погоришь. Лучше прямо сейчас, могут и сегодня прийти. Не мешает и сахар припрятать, не то все поймут.
Спиридон попрощался и побежал домой. Пётр смотрел ему вслед.
— Не было печали, так черти накачали… — вздохнул Бычков. Затем резко повернулся и быстро зашагал в избу.
Большой чан Пётр вынес во двор, змеевик закопал в надёжном месте. «Теперь пусть приходят», — подумал Пётр.
Анна спала тревожно и просыпалась от малейшего шума. Предупреждённая Петром об обыске, она ежеминутно ждала милицию.
Пётр лежал, отвернувшись к стене, но чувствовалось, что он не спит.
— Петя, а Петя… — трогала она мужа за плечо.
— Чего тебе? — недовольно откликался он.
— Прекратил бы ты это дело. Что у нас — денег не хватает, что ли? Слава богу, живём лучше многих.
— Отстань ты, — отмахивался тот. — Мелет всякую чепуху, противно слушать. Когда это деньги были лишними?
— Да ты посмотри на себя, издёргался весь. С работы приходишь — и за аппарат. Пожалел бы хоть себя. Боюсь я, Петя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63