По логике вещей его преемнику предстояло лишь осуществить последний завершающий этап: дойти до конца дороги, вымостить её соответствующим образом оформленными документами и открыть шлагбаум перед судом. Вилутису оставалось только завершить начатое. Но он предпочёл, выражаясь словами Кочарова и Фролова, удалиться от цели, чтобы к ней приблизиться. Наверно, психологически это было довольно трудно. Над Вилутисом довели не только гипотезы его предшественника, но и документы, к которым принято всегда присоединять прилагательное «объективные». Ведь он не начинал работу над делом, он её продолжал. Слово «продолжать» само по себе обладает гипнотизирующей силой. «Продолжать» — значит действовать в старом направлении, работать в прежнем ключе. Положение усугублялось ещё и тем, что Вилутис отнюдь не считал, что его предшественник ошибся. Нет.
Когда мы спросили у Вилутиса, как он первоначально представлял себе перспективу принятого к производству дела, он ответил:
— Я старался не делать прогнозов.
— Почему?
— Прогнозы обычно сковывают, ограничивают обзор. Следователь-прогнозист как бы сам себе надевает на глаза шторы, он видит не все происходящее, а только часть. Прогнозами чаще всего увлекаются на первых порах после окончания университета, в своё время я тоже отдал дань прогнозам. Но у меня это продолжалось недолго.
— Однако вы сомневались в версии своего предшественника?
— Вообще-то говоря, я сомневался во всем, — сказал Вилутис. — Но версия моего предшественника представлялась мне вначале наиболее убедительной.
— А отказ Ракитина от сделанного им признания?
— Это произошло после того, как обвиняемого перевели в тюрьму. Такие отказы — явление обычное: в общей камере всегда найдутся «тюремные юристы», которые убедят новичка ничего не признавать, даже очевидное. А признание Ракитиным, как я убедился, было сделано без какого-либо давления со стороны следователя или милиции. Кроме того, учтите, что свой отказ он ничем не мотивировал; отказался, и все. И хотя признание не является царицей доказательств, как указывается в учебниках по уголовному процессу, сбрасывать со счётов его никак нельзя. А признание Ракитина не было «голым», оно подтверждалось другими объективными данными.
— Значит, вначале вы все-таки исходили из того, что ваш предшественник прав?
— Опять нет, — покачал головой Вилутис. — И вначале, и потом я старался исходить только из того, что у меня не было предшественника. Убедить себя в этом, конечно, было сложно, но зато меня ничто потом не связывало: ни прогнозы, ни тенденции, ни гипотезы. Я был во всем первооткрывателем. Я вернулся к исходной точке и от неё начал прокладывать свой путь. При этом, разумеется, совершенно не исключалось, что моя дорога полностью совпадёт с дорогой, проложенной моим предшественником. Но это будет моя дорога к истине, а не его.
— И вы отступили к исходной точке?
— Можно сформулировать и так…
У ИСХОДНОЙ ТОЧКИ
«Исходная точка» — это не признание Ракитина и даже не убийство Коликова. Исходная точка — это обнаруженный в реке труп неизвестного и его опознание. Затем идут обстоятельства, предшествовавшие исчезновению убитого, и, само собой разумеется, версии, множество версий — более или менее правдоподобных, возможных, проблематичных, реальных и сомнительных. Среди них и версия об убийстве Коликова Ракитиным. Вилутис не исключает её, но зато она не имеет у него и никаких преимуществ перед другими. Равная среди равных. На таком же положении находилась и другая версия, которая возникла из одного несоответствия. На него Вилутис обратил внимание, изучая обстоятельства опознания трупа. Как известно, труп, пробывший в воде восемь дней, изменяется до неузнаваемости. Между тем, Коликова опознала мужа, едва взглянув на его лицо («туалет» лица не производился, а тело было прикрыто простыней). Странно. Весьма странно. Могло создаться впечатление, что… не опознала ли она мужа по характеру ранений?
Только предположение? Да. Шаткое? Безусловно. Но отбрасывать его нельзя. В конце концов, сделать это никогда не поздно. И Вилутис наряду с остальными версиями разрабатывает и эту, может быть, самую сомнительную. Но так ли уж она сомнительна? Конечно, скорей всего, Коликова убил Ракитин. Но, во-первых, очень странное опознание. Во-вторых, соседи утверждают, что Коликовы жили плохо, часто ссорились и дрались. А в-третьих… Впрочем, «в-третьих» появилось не сразу. Но появилось… Приблизительно через неделю Вилутис отметил весьма многозначительную деталь с прививкой сирени. На допросе Коликова сказала, что муж второго июня должен был прививать сирень. Об этом же говорил и лесничий. Но он утверждал, что Коликов узнал о задании первого июня. Ту же дату называли и рабочие…
Откуда же Ванда Коликова, видевшая мужа в тот день, по её заявлению, лишь утром, до работы, узнала об этом? Чудес не бывает, всему есть своё объяснение. И самым естественным объяснением является здесь то, что Коликова говорит неправду: в день убийства она видела мужа не только утром, но и днём, в обеденное время, а может быть, и вечером.
Из каких же соображений она отрицает это? Боится бросить на себя тень? Возможно. Но как тогда объяснить, что сразу после исчезновения мужа она интересовалась у лесничего, застраховал ли Коликов свою жизнь? Муж и прежде, бывало, не ночевал дома, а то и пропадал у приятелей день или два, никого дома об этом не предупреждая. Какие же у неё были основания предполагать, что он погиб, и спрашивать о страховке?
И в завершение — история с фанерным ящиком. Как выяснилось, покойный увлекался пчеловодством, из ящиков он делал ульи. Если он просил у продавщицы ящик, следовательно, он собирался ехать из магазина домой, а не пьянствовать на берегу реки…
И все же это не улики, а тени улик, которые, легко появившись, могут точно так же легко и исчезнуть, не оставив после себя никакого следа ни в деле, ни в памяти. И действительно, по мере работы Вилутиса над делом «тени» исчезали. Но не бесследно… Их заменяли улики, вначале разрозненные, затем спаянные в неразрывную цепь. «Сомнительная версия», обрастая доказательствами, становилась все менее и менее сомнительной…
Во время обыска в доме Коликовых Вилутис нашёл железнодорожную фуражку убитого и ремень от его полевой сумки. Обыск и допрос Коликовой после него свидетельствуют о том, что цель, казавшаяся ещё десять дней назад очень далёкой, теперь, видимо, близка…
Вилутис. Что было на голове у вашего мужа, когда он первого июня утром уехал на работу?
Коликова. Синяя шапка.
Вилутис. Вы в этом уверены?
Коликова. Конечно. Я это точно помню.
Вилутис. Но ведь эту шапку, как свидетельствуют все родственники и все ваши знакомые, он никогда на работу не надевал, а носил только с выходным костюмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63