Благодушное равнодушие их и ленивое сочувствие были страшнее и оскорбительнее всего, что ей доводилось испытать в жизни, позорнее даже бесцеремонных ощупываний и поглаживаний, от которых невозможно было укрыться, и, чтобы только не слышать своих истязателей, она начала орать так, что, казалось, душа ее вот-вот вырвется вместе с криком и вознесется к небесному престолу Кен-Канвале.
И, верно, часть души в самом деле улетела, потому что проведенные в камере дни она почти не помнила и вид четырех развалившихся в низких креслах мужчин, с любопытством и затаенной похотью взиравших на ее распятое обнаженное тело, совершенно не трогал Марикаль. Хуже, чем было, уже не будет. Если только этот морщинистый. подлец не придумает какой-нибудь новой лжи про ее брата. Но что бы он ни придумал, она все равно не станет слушать. Ведь не мог же Азани поверить, что они позволят ей вернуться домой после того, что она здесь видела и пережила. Не так он глуп, чтобы поддаться на их посулы…
— Введите насмешницу! — велел Базурут, и не успели его сподвижники насладиться стоящими перед ними на столике фруктами и винами, как бритые жрецы втащили в зал Дорогих гостей упирающуюся Сокаму.
— А вот и верная служанка Тимилаты. Блюстительница ее опочивальни. — Хранитель веры махнул рукой, и жрецы отпустили пленницу. — Известно ли тебе, что нет ни одного семейства высокородных в Ул-Патаре, которое не шепталось бы о том, что сыновей, отцов и братьев их, посланных ай-даной в Золотую раковину, дабы освободить империю от сына рабыни, предала некая Сокама? А ведь она тоже не в сточной канаве родилась, и род Вихвельтов считается одним из древнейших в Махаили!
Ай-ай-ай!
Ошеломленная его словами девушка на миг окаменела, затем, переступив босыми ногами по каменному полу, нервно оправила красное с золотым шитьем платье из тяжелой парчи, свидетельствующее о том, что она принадлежит к ближайшим прислужницам ай-даны, и, вскинув голову, спросила:
— Кто поверит лживым слухам, распускаемым хладнокровным убийцей? Кому не ведомо, что именно ты заманил высокородных в Золотую раковину и натравил на Баржурмала, надеясь их руками избавиться от него? — Она впилась горящим взором в обрюзгшее лицо Базуру-та, на котором, однако, все еще угадывались следы былой красоты. — Но ты оказался слишком бездарен, чтобы заговор твой увенчался успехом, и теперь ищешь, на кого бы свалить вину за собственную тупость!
— Он и не мог кончиться успехом, если Блюстительница опочивальни ай-даны предала свою госпожу, — ласково улыбаясь, сообщил Базурут.
— Нет, это ты, ты предал ее и всех остальных! — Сокама шагнула к подиуму и вытянула руку в обличающем жесте.
— Чего достойна служанка, предавшая свою госпожу? — обратился Базурут к Уагадару.
— Смерти, конечно. Но, быть может, прежде чем покинуть этот мир, ты еще погримасничаешь? Попередразниваешь нас? У тебя это так славно получалось! — У а-гадар криво ухмыльнулся и бросил в девушку огрызок яблока. Не ожидавшая этого Сокама не успела увернуться, и огрызок угодил ей в щеку.
— А ты!.. — Она захлебнулась от ненависти и возмущения. — Ты жирный земляной червь!..
Сокама оглянулась, ища глазами предмет, который мож-. но было бы запустить в толстого жреца, и увидела наконец распятую на стене Марикаль. И в тот самый миг, когда глаза их встретились, сестра фора поняла, что вся эта перебранка всего лишь прелюдия к чему-то еще более ужасному, чем то, что произошло с ней самой. То же самое, по-видимому, пришло в голову и Сокаме, потому что гневный румянец разом сошел с ее лица, и она попятилась прочь от подиума, на котором восседали Хранитель веры и его соратники.
— Отлично, у нашей малышки больше нет слов. За коротенькую свою жизнь она столько раз оскорбляла служителей Кен-Канвале, что он призвал-таки ее к молчанию. Но если нет слов, послушаем просто крики.
Повинуясь знаку Базурута, бритоголовые, подобно коршунам, бросились на девушку. Она взвизгнула и метнулась в дальний конец зала, но, запнувшись за подставленную ей ногу, рухнула на каменные плиты. Один из жрецов ухватил ее за волосы, другой рванул халат. Драгоценная ткань треснула, обнажая покатые плечи.
— Жаль красотку, но Фалипай разговаривал с ней и пришел к выводу, что это бросовый материал, не поддающийся ни переплавке, ни перековке, — пробормотал Ба-зурут, вытягивая шею, чтобы лучше видеть, как жрецы рвут с девушки одежду. — Единственное утешение, что мученическая смерть ее смягчит Предвечного и тот простит ей все совершенные прегрешения, коих, увы, насчитывается ох как немало.
Жрецы подтащили извивающуюся Сокаму к подиуму и швырнули на пол. Ваджирол привстал, чувствуя, как кровь колотится в виски. Он не мог больше смотреть на то, как высокородную госпожу таскают за волосы, пинают и ломают у него на глазах. Ее молящий взгляд и это божественное тело… Полная, созданная для любви грудь, округлый живот и эти бедра, этот покрытый пушком холмик…
— Чего это ты вскочил? Представление только начинается. Оставьте ее! Быть может, ты считаешь, что Фалипай неправ? Быть может, ты думаешь, что она способна исправиться и возлюбить Предвечного и служителей его?
— Я… я не знаю…— Ваджирол стиснул руки, с надеждой провожая взглядом покидавших зал бритоголовых, утаскивавших зачем-то с собой одеяние Сокамы.
— Чего ты не знаешь? Тебе жаль эту девку? — Базурут улыбнулся Ваджиролу, как добрый дядюшка глупой выходке неразумного племянника, и тот вдруг с ужасом почувствовал, что старый изверг видит их всех насквозь и слабый его протест не только предусмотрен Хранителем веры, но и является неотъемлемой частью тщательно продуманного представления, которое непременно закончится кровью.
— Ну так что, Блюстительница опочивальни ай-даны, может, урок и впрямь пошел тебе на пользу? Покаяться в своих грехах и начать служить Предвечному так, как учат ярунды, никогда не поздно.
— Чего тебе нужно? Чего хочешь ты от меня? — вопросила сотрясаемая крупной дрожью девушка, стараясь прикрыться ладонями и по-прежнему глядя на Хранителя веры горящими ненавистью глазами.
— Самого простого. Напиши свидетельство о том, что слышала, как ай-дана велела высокородным зарезать Бар-журмала. Или отравить. Ведь именно об этом она и говорила с ними накануне пира в Золотой раковине?
— Это и без того всем известно.
— Вот и напиши о том, что известно всему Ул-Патару.
— Напиши… — прошептал Ваджирол так тихо, что сам себя не услышал. И еще до того, как Сокама сказала «нет», понял: ничего-то она Хранителю веры не напишет. Ненависть и уязвленная гордость помешают ей увидеть, что Базуруту как раз и нужен ее отказ, а не какая-то дурацкая бумажка, подделать которую любой базарный писец может. Да и зачем писать то, о чем все знают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
И, верно, часть души в самом деле улетела, потому что проведенные в камере дни она почти не помнила и вид четырех развалившихся в низких креслах мужчин, с любопытством и затаенной похотью взиравших на ее распятое обнаженное тело, совершенно не трогал Марикаль. Хуже, чем было, уже не будет. Если только этот морщинистый. подлец не придумает какой-нибудь новой лжи про ее брата. Но что бы он ни придумал, она все равно не станет слушать. Ведь не мог же Азани поверить, что они позволят ей вернуться домой после того, что она здесь видела и пережила. Не так он глуп, чтобы поддаться на их посулы…
— Введите насмешницу! — велел Базурут, и не успели его сподвижники насладиться стоящими перед ними на столике фруктами и винами, как бритые жрецы втащили в зал Дорогих гостей упирающуюся Сокаму.
— А вот и верная служанка Тимилаты. Блюстительница ее опочивальни. — Хранитель веры махнул рукой, и жрецы отпустили пленницу. — Известно ли тебе, что нет ни одного семейства высокородных в Ул-Патаре, которое не шепталось бы о том, что сыновей, отцов и братьев их, посланных ай-даной в Золотую раковину, дабы освободить империю от сына рабыни, предала некая Сокама? А ведь она тоже не в сточной канаве родилась, и род Вихвельтов считается одним из древнейших в Махаили!
Ай-ай-ай!
Ошеломленная его словами девушка на миг окаменела, затем, переступив босыми ногами по каменному полу, нервно оправила красное с золотым шитьем платье из тяжелой парчи, свидетельствующее о том, что она принадлежит к ближайшим прислужницам ай-даны, и, вскинув голову, спросила:
— Кто поверит лживым слухам, распускаемым хладнокровным убийцей? Кому не ведомо, что именно ты заманил высокородных в Золотую раковину и натравил на Баржурмала, надеясь их руками избавиться от него? — Она впилась горящим взором в обрюзгшее лицо Базуру-та, на котором, однако, все еще угадывались следы былой красоты. — Но ты оказался слишком бездарен, чтобы заговор твой увенчался успехом, и теперь ищешь, на кого бы свалить вину за собственную тупость!
— Он и не мог кончиться успехом, если Блюстительница опочивальни ай-даны предала свою госпожу, — ласково улыбаясь, сообщил Базурут.
— Нет, это ты, ты предал ее и всех остальных! — Сокама шагнула к подиуму и вытянула руку в обличающем жесте.
— Чего достойна служанка, предавшая свою госпожу? — обратился Базурут к Уагадару.
— Смерти, конечно. Но, быть может, прежде чем покинуть этот мир, ты еще погримасничаешь? Попередразниваешь нас? У тебя это так славно получалось! — У а-гадар криво ухмыльнулся и бросил в девушку огрызок яблока. Не ожидавшая этого Сокама не успела увернуться, и огрызок угодил ей в щеку.
— А ты!.. — Она захлебнулась от ненависти и возмущения. — Ты жирный земляной червь!..
Сокама оглянулась, ища глазами предмет, который мож-. но было бы запустить в толстого жреца, и увидела наконец распятую на стене Марикаль. И в тот самый миг, когда глаза их встретились, сестра фора поняла, что вся эта перебранка всего лишь прелюдия к чему-то еще более ужасному, чем то, что произошло с ней самой. То же самое, по-видимому, пришло в голову и Сокаме, потому что гневный румянец разом сошел с ее лица, и она попятилась прочь от подиума, на котором восседали Хранитель веры и его соратники.
— Отлично, у нашей малышки больше нет слов. За коротенькую свою жизнь она столько раз оскорбляла служителей Кен-Канвале, что он призвал-таки ее к молчанию. Но если нет слов, послушаем просто крики.
Повинуясь знаку Базурута, бритоголовые, подобно коршунам, бросились на девушку. Она взвизгнула и метнулась в дальний конец зала, но, запнувшись за подставленную ей ногу, рухнула на каменные плиты. Один из жрецов ухватил ее за волосы, другой рванул халат. Драгоценная ткань треснула, обнажая покатые плечи.
— Жаль красотку, но Фалипай разговаривал с ней и пришел к выводу, что это бросовый материал, не поддающийся ни переплавке, ни перековке, — пробормотал Ба-зурут, вытягивая шею, чтобы лучше видеть, как жрецы рвут с девушки одежду. — Единственное утешение, что мученическая смерть ее смягчит Предвечного и тот простит ей все совершенные прегрешения, коих, увы, насчитывается ох как немало.
Жрецы подтащили извивающуюся Сокаму к подиуму и швырнули на пол. Ваджирол привстал, чувствуя, как кровь колотится в виски. Он не мог больше смотреть на то, как высокородную госпожу таскают за волосы, пинают и ломают у него на глазах. Ее молящий взгляд и это божественное тело… Полная, созданная для любви грудь, округлый живот и эти бедра, этот покрытый пушком холмик…
— Чего это ты вскочил? Представление только начинается. Оставьте ее! Быть может, ты считаешь, что Фалипай неправ? Быть может, ты думаешь, что она способна исправиться и возлюбить Предвечного и служителей его?
— Я… я не знаю…— Ваджирол стиснул руки, с надеждой провожая взглядом покидавших зал бритоголовых, утаскивавших зачем-то с собой одеяние Сокамы.
— Чего ты не знаешь? Тебе жаль эту девку? — Базурут улыбнулся Ваджиролу, как добрый дядюшка глупой выходке неразумного племянника, и тот вдруг с ужасом почувствовал, что старый изверг видит их всех насквозь и слабый его протест не только предусмотрен Хранителем веры, но и является неотъемлемой частью тщательно продуманного представления, которое непременно закончится кровью.
— Ну так что, Блюстительница опочивальни ай-даны, может, урок и впрямь пошел тебе на пользу? Покаяться в своих грехах и начать служить Предвечному так, как учат ярунды, никогда не поздно.
— Чего тебе нужно? Чего хочешь ты от меня? — вопросила сотрясаемая крупной дрожью девушка, стараясь прикрыться ладонями и по-прежнему глядя на Хранителя веры горящими ненавистью глазами.
— Самого простого. Напиши свидетельство о том, что слышала, как ай-дана велела высокородным зарезать Бар-журмала. Или отравить. Ведь именно об этом она и говорила с ними накануне пира в Золотой раковине?
— Это и без того всем известно.
— Вот и напиши о том, что известно всему Ул-Патару.
— Напиши… — прошептал Ваджирол так тихо, что сам себя не услышал. И еще до того, как Сокама сказала «нет», понял: ничего-то она Хранителю веры не напишет. Ненависть и уязвленная гордость помешают ей увидеть, что Базуруту как раз и нужен ее отказ, а не какая-то дурацкая бумажка, подделать которую любой базарный писец может. Да и зачем писать то, о чем все знают?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134