— Обыщите соседние залы. Обезвредьте остальных чернокожих, а потом пусть эта высокородная дама и ее подружка удовлетворят вас тем же способом, которым они ублажали друг друга, — распорядился Баржурмал, вспомнив изрубленных у Золотой раковины хвангов. Те умерли за своего друга и командира. За человека, поклявшегося им, что не позволит разорить и отдать на поругание все то, что они привыкли любить и почитать с детства. За что будут умирать эти суки, когда на смену девятерым, вдосталь натешившимся ими молодцами придут те, что уже пробираются по подземному ходу, и те, что еще только садятся в бурхавы?..
Сделав Кевенгу знак взять на себя зал Ста знамен, через который тоже можно было попасть в Красную гостиную и откуда еще предстояло выковыривать чернокожих охранниц Тимилаты, он поманил к себе Лилитомба.
— Взломай двери в зал Грез и проверь, нет ли кого поблизости от опочивальни ай-даны.
— Момент! — пообещал гигант и, кинув завистливый взгляд на вяжущих пленниц товарищей, двинулся к изукрашенным позолоченной резьбой дверям. Потрогал створки пальцем и, удостоверившись, что открываются они внутрь, навалился на них плечом. Двинул раз, другой, третий…
— Ладно тебе деликатничать! — Устиф разбежался и ударил ногой чуть повыше дверных ручек. Створки дверей распахнулись. В то же мгновение растворились двери, ведущие в зал Ста знамен, и тяжелый кулак Кевенга ударил в висок выскочившей из них чернокожей воительнице.
— За мной, парни! Вычистим соседние залы, чтобы уж никаких сюрпризов не было! — позвал он товарищей, и джанги бесшумно скрылись в зале Ста знамен, оставив Лилитомба и Баржурмала в Красной гостиной.
— Пошли, — яр-дан хлопнул гиганта по плечу. — Осмотри эти три комнаты, а я пока наведаюсь к сестричке.
Он знал, что поднятый ими шум разбудил Тимилату и та непременно выйдет из спальни, чтобы выяснить, в чем дело. И она действительно сама распахнула перед ним дверь. Ахнула, узнав сводного брата, попыталась захлопнуть дверь перед его носом, но, заметив высящегося за спиной Баржурмала джанга, отступила в глубь спальни.
Яр-дан шагнул следом и притворил за собой дверь. Мельком оглядел широкую, всю в пене бело-розовых кружев кровать, огромный, вполстены, шкаф, кресло с высокой спинкой, столик с кисточками для письма и крохотными флакончиками для цветной туши, раскрытый манускрипт, стопку чистых листков, изящный шандал с пятью тонкими ароматными свечами, из которых горело всего две. Не обращая внимания на Тимилату, Баржурмал подошел к столику, зажег тонкую лучинку, поднес к фитилькам свечей в шандале и настенных канделябрах, открыл заглавную страницу манускрипта и прочитал вслух:
— «Наставления любомудрым потомкам об устроении державы благолепной, в коей каждый, себя на благо ближних своих утруждающий, счастие поиметь сподобится». Здравствуй, сестрица. Поучительные книги на сон грядущий почитываешь.
— Вот уж не думала, что сын рабыни умеет читать! Говорят, при желании и дурбара грамоте обучить можно, но чтобы сына рабыни — о таком не слыхивала!
— Ты, сестричка, о многом не думала и не слыхивала, и чести это тебе не делает, хвастаться тут нечем. — Скрестив руки на груди, яр-дан с интересом разглядывал Тимилату.
Маленького роста, в накинутом поверх просвечивающей кружевной рубашки бордово-золотом халате, в махоньких туфельках с кокетливо загнутыми носами, окутанная облаком вьющихся черных волос, она была бы очень даже недурна, если бы не обезьянье личико. Широкий рот с пухлыми губами можно было бы при желании назвать чувственным, но все остальное…
— Чего тебе здесь надобно, сын рабыни?
— Тебя. Я намерен жениться на тебе и пришел просить твоей руки. Только не говори, что ты об этом не думала и не слыхала и раньше чем через год ответа мне дать не можешь.
— Нет, отчего же, могу. И дам прямо сейчас. Пошел вон, сын рабыни! Эй, стража!
Дверь приоткрылась, и в спальню ай-даны заглянул Лилитомб:
— Вокруг все чисто. Парни прочесали ближайшие залы, и вас никто не потревожит до рассвета.
— Спасибо, Лилитомб.
Джанг кивнул и скрылся за дверью.
— Ты!.. Ты!.. — Тимилата задохнулась от гнева и двинулась на Баржурмала, протягивая к нему руки со скрюченными пальцами.
— Да? — подбодрил ее яр-дан.
— Да я тебя собственными руками!.. — Она бросилась на него, норовя вкогтиться в лицо, но Баржурмал вовремя отшатнулся и, рванув за ворот халата, до пояса обнажил ай-дану. Запутавшись в широких рукавах, она дернулась, споткнулась, яростно взвизгнула, и яр-дан, брезгливо морщась, наступил на подол богато расшитого золотом халата, после чего тот окончательно сполз с Тимилаты. Ночная рубашка повисла клочьями, обнажив красно-коричневое тело, слишком темное даже для мланго, маленькие груди и узкие прямые плечи.
— Что ты сделал?! Скотина! Раб! Выродок! — Тимилата стремительно обернулась, попыталась натянуть остатки рубашки на плечи и, видя, что из этого едва ли получится что-нибудь путное, нырнула под одеяло, не переставая осыпать Баржурмала бранью. — Раб! Вонючий подонок! Негодяй! Сын шлюхи!..
Яр-дан пододвинул к себе кресло и покосился на мерцающие за окном звезды. До похода на Чивилунг он не сумел бы спокойно выслушать все это. Не сумел бы отдать Уго и Найваль джангам на потеху, не смог бы любоваться звездами, зная, что завтра решается его судьба и судьба вверенной ему Манангом империи. Но кровь, боль и смерть, которые видел он на каждом шагу в течение полугода, что-то изменили в нем. Это невозможно было объяснить, и все же ему казалось, что он как будто прозрел и, став жестче и равнодушнее, сделался в то же время мудрее и терпимее и, приобщившись к таинству смерти, начал видеть дальше, глубже и яснее. Видеть, что малому, равно как и великому, есть место под солнцем и добро и зло, любовь и ненависть уживаются как под солнцем, так и в его душе, дополняя друг друга и помогая выжить в этом сумасшедшем мире.
— Ты все сказала? — спросил Баржурмал, и затихшая было ай-дана вновь заорала:
— Вон! Вон отсюда, раб! Сучий сын! Безмозглая тварь! Ублюдок!..
Баржурмал склонил голову набок, наблюдая за натянувшей одеяло до подбородка Тимилатой, и решил, что, если характер ее после свадьбы не изменится, он велит перерезать ей глотку. Наверно, можно терпеть глупую и некрасивую жену — Пананат прав, он вовсе не обязан видеть ее часто, — но жену, терзающую его слух мерзкими воплями, следует порешить при первом же удобном случае. Вынув из шандала свечу, яр-дан положил ее на край ай-дановой постели. Кружевные простыни начали чернеть, обугливаться, потом вспыхнули ярким, веселым пламенем…
— Мерзавец! Что ты затеял?! Зверь! Глег! Ты сожжешь меня, сожжешь дворец! Эй, кто-нибудь, на помощь! Пожар!.. — Поорав еще немного, Тимилата опомнилась и, бросив на вспыхнувшее белье кружевное одеяло, заколотила по нему босыми пятками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134