— Значит, она все же просматривает твои бумаги?
— Просматривает. Так же, как и ты. Но не заметить, что поступление налогов из Дзобу и Западных пределов уменьшилось на треть, не смог бы только слепой. — Пананат вспомнил, как пытался объяснить Тимилате всю гибельность создавшегося положения, однако ай-дана, кажется, и к двадцати четырем годам не усвоила, что для управления империей цифры и чиновники не менее важны, чем копья, осадные машины и лихие наездники. Ибо за цифрами стоят золото, мука, кожа, мясо и ткани, которые взимаются, хранятся и распределяются именно чиновниками. Увы, оба наследника Богоравного Мананга не доросли еще, по-видимому, до осознания того, что горсть монет и кисточка для письма порой могут быть несравнимо эффективней тысячи восседающих на горячих дур-барах копейщиков…
— Я изъявил желание ознакомиться с этими бумагами не потому, что в самом деле надеюсь вот так, с ходу, разобраться в них. — Баржурмал положил руку на стопку отчетов и отодвинул их к краю стола — поближе к Па-нанату. — Мне нужен был предлог, чтобы остаться с тобой с глазу на глаз. И прежде всего дабы извиниться за все то нелестное, что сказал и подумал я о тебе в прежние времена.
Имперский казначей прищурился, испытующе глядя на яр-дана. Была ли это очередная насмешка, пытался ли юнец, по совету Вокама, подольститься к нему, или…
— Я относился к твоей работе без должного уважения, — продолжал Баржурмал, и видно было, что слова эти даются ему нелегко. — Тогда я не понимал моего отца, сказавшего как-то раз, что двух человек я должен всегда чтить и слушать, как его самого. Тебя и Вокама. Мне казалось, что считать деньги может любой, а соглядатаи в хорошо устроенном государстве не нужны. Однако едва мой отец покинул этот мир, как Вокам спас мне жизнь, и вскоре я понял, что советы его дороже золота, а сам он послан мне Предвечным. Вокам неоднократно втолковывал мне, что ты самый честный и умный из всех, кто окружает меня. Он говорил, что твоими стараниями процветает империя, но постичь я этого не мог, пока не повел войско в поход. И только в Чивилунге мне открылось, что ты с бумагой и кисточкой делаешь то же, что я с мечом и копьем в руках. Только более искусно, более умело и мудро. Твои победы не столь заметны, ибо нет ни убитых, ни раненых, но тем больших похвал они заслуживают. Спасибо тебе за то, что ты сохранил империи Дзобу и Западные пределы. Я не представляю, как удалось тебе сделать это, не выходя из своего кабинета или, во всяком случае, не покидая Ул-Патара. Это чудо! Настоящее чудо, и я прошу тебя научить меня творить подобные чудеса!
— Ты сказал много больше, чем я хотел бы и надеялся когда-либо услышать. Благодарю. — Пананат вновь стиснул несчастную пряжку и замолчал, боясь, как бы голос его не дрогнул. «Ай-да мальчишка! Мало того, что сумел понять и оценить, так ведь еще и сказать решился! — расстроганно подумал он. — Верно Вокам предрекал: этот поход либо ожесточит его и превратит в хладнокровного убийцу, либо выкует для империи нового Правителя».
До имперского казначея доходили слухи о том, что войско души не чает в молодом вожде, но одно дело — отвага, проявленная в сражении, и совсем другое — мужество, необходимое для того, чтобы смирить гордость и повиниться в своих ошибках. На такое способен далеко не каждый, особенно из тех, кому достаточно просто сделать вид, что никаких ошибок не было и в помине. Да, молодость, искренность и отвага сослужили Баржурмалу хорошую службу, снискав любовь войска, и если у него хватит осмотрительности и желания прислушаться к советам своих сторонников, то высокородные тоже признают его права на престол и грудью защитят от происков ай-даны и Базурута.
При мысли о Тимилате сердце Пананата привычно сжалось. Сознавать, что наступает время выступить против той, которую он любил больше жизни, против той, за кого готов был отдать по капле всю свою кровь, было невыносимо. Однако имперский казначей умел смирять свои чувства и, сознавая, что Баржурмал способен привлечь на свою сторону высокородных, был преисполнен решимости поддержать его всеми доступными ему способами. А способов этих у Пананата было немало…
— Когда-нибудь я попрошу тебя растолковать мне содержание всех этих бумаг и буду учиться управлять империей с помощью кисти и бумаги, а не копий и боевых топоров.
Баржурмал видел, как просветлело жесткое лицо имперского казначея, которого он за глаза называл, помнится, казнокрадом и дармоедом, и поразился детской своей глупости. Как мог он не понимать, что человек этот, из влиятельного и обеспеченного семейства высокородных, меньше всего печется о собственной корысти, затевая бесконечные склоки и требуя выделения денег то на строительство дорог, то на укрепление приграничных крепостей, настаивая на неукоснительной выплате жалованья войскам, строителям, поставщикам зерна, дерева и камня любой ценой? Что делает он это не из стремления продемонстрировать свою власть, унизив Базурута, ай-дану или его самого — молодого наивного яр-дана? Неужели, чтобы признать справедливость его доводов, необходимо было самому вытаскивать из грязи тяжелые стенобитные орудия, жрать вместе с солдатами гнилое мясо и хоронить трупы тех, кто еще многие лета мог бы служить империи верой и правдой, если бы крепостипы их были вовремя отстроены, как должно, и завезено .в них было достаточно продовольствия?
— Клянусь, я буду примерным учеником, — продолжал яр-дан, — но сейчас документы, принесенные тобой, кажутся мне столь же непонятными, как связь между людскими судьбами и положением звезд, по которым служители Кен-Канвале любят делать предсказания. И потому я прошу тебя и впредь блюсти имперскую казну с прежним тщанием, а со мной поделиться теми выводами, которые ты сделал из отчетов наместников и сведений, принесенных тебе сборщиками налогов. Какие, по твоему мнению, неприятности ожидают меня в ближайшее время, что предпримет Хранитель веры и ай-дана в связи с моим возвращением в столицу?
— О том, что мне доподлинно известно, я уже сообщил Вокаму, а он, разумеется, посвятил тебя в свои планы. «Тысячеглазый» бдительно следит за твоими недоброжелателями, и лучше бы ты задал все эти вопросы ему.
— Ему я их тоже задавал! — Яр-дан вскочил с кресла и прошелся по кабинету. — Но ты любишь Тимилату и знаешь ее лучше других, а чиновники твои бывают там, куда не добираются даже соглядатаи «тысячеглазого». Да и сам ты от бессловесных цифр способен узнать больше, чем иные от заключенных в камере пыток.
— Ты ждешь от меня догадок и предсказаний? — Па-нанат потер ладонью острый, раздвоенный подбородок и, помолчав, согласился: — Ну хорошо. Исполняя твою волю, я попробую выступить в качестве провидца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134