«В город Бельско прибыли из города Бреславль три дивизии СС численностью 44 тысячи, сформированные из добровольцев. Национальный состав: немцы, украинцы, чехи. Направляются на русский фронт. В городе Тешине находится дивизия юнггитлеровцев № 262-Б.
Отдельные дивизионы ПВО Елесня, юго-восточнее 10 километров Живец один дивизион 126, северо-западнее Бельска 20 километров дивизион 121 РАД, 4 километра севернее Освенцим тяжелая артиллерия 1 дивизион 123 РАД. Прибыли из города Ганновер…»
Чтобы немцы не могли запеленговать радиостанцию, я передавала сведения в разное время. Всегда наготове, упакованная в сумку, лежала рация. Теперь уже немыслимой казалась нам жизнь без разговора с Москвой, без сводок Совинформбюро.
— Ты не бойся, Ася, — говорили мне партизаны, — если что случится, мы тебя защитим. Надейся на нас.
— Надеюсь, — отвечала я. А про себя уже давно решила в плен живой не сдаваться. Если придет такая минута, — последний выстрел в висок.
Поздним октябрьским вечером пришли к нам в бункер Юзеф, Карел и Юрек. Вероятно, они еще раньше договорились об этом, потому что ни майор, ни Людвик не удивились их приходу. Спустя несколько дней я спросила майора, почему же они оставили нас тогда одних? Майор махнул рукой:
— Да ну их! Помнишь, «кукурузник» летал над нами?
И я вспомнила, что однажды над лесом кружил учебный немецкий самолет, а Юзеф и Карел все поглядывали на него и тихо о чем-то перешептывались.
— Ну и что?
— Они решили, что тебя запеленговали, испугались облавы.
— И решили бросить нас?
— Так говорят. А я лично этому не верю. По-моему, что-то другое у них на уме.
— Зачем же они опять пришли?
— Кто их знает! Это все Юзеф крутит… Ничего, Ася. Может быть, фронт скоро двинется.
А фронт не двигался вот уже третий месяц. Так и не удалось нам нигде в округе отыскать следы разведчиков, прыгавших вместе с нами. Где они сейчас?
Иногда к нам в бункер приходит жена Юзефа — женщина лет тридцати, худощавая, симпатичная, черноволосая. Она рассказывает партизанам деревенские новости и как-то очень хорошо, ласково смеется. Юзеф ухаживает за ней и напоминает в это время провинившегося школьника. Карел молча посматривает на них. Шестеро детей — самому старшему двенадцать лет — вот что ждет его дома. А жену замучили немцы, недавно, полгода тому назад. Иногда ему кажется, что прошла уже целая вечность темных, бессонных ночей. Он нес на плечах раненого Юрека, когда услыхал ее крик. Остановившись на опушке леса, Карел видел издали, как немцы волокли ее от дома на веревке, слышал плач детей, а Юрек в беспамятстве стонал у него на руках.
Желтые листья буков покрыли склоны гор, лес оголился, стал чужим, неприглядным. Тише, приглушеннее звучали голоса партизан в бункере. Я заболела и пролежала целый день. Вечером, собираясь с партизанами на выпад, майор сказал:
— Нужно кому-нибудь остаться с Асей.
— Может быть, ты, Людвик, не пойдешь сегодня? — спросил Юзеф.
— Я останусь, — не дав ответить Людвику, сказал Юрек.
Партизаны ушли. Юрек приготовил ужин, заправил постели, подмел пол. Прикрыв глаза, я наблюдала за ним. Удивительно черны были его глаза, брови, волосы, а лицо — белое. Особенно интересно выражение лица: делает все, словно не думая. Вернее, думает, только о чем-то своем, далеком, будто видит его сквозь черную толщу земли за стеной бункера. Справившись с делами, Юрек подошел ко мне.
— Ася, как ты себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Ася…
— Что, Юрек, говори!
— Ася, расскажи… какая она — Москва?
— Москва?
Я хотела рассказать ему о театре Красной Армии, о Красной площади… О том, как накануне 22 июня 1941 года мы с сестрой катались на катере по Москве-реке и город — шумный, нарядный, самый любимый на земле — смотрел на нас ярко освещенными окнами домов.
— Москва… — повторила я, и вспомнились зарева пожаров на предрассветном небе, пустынные дворы, фанера в окнах, иней на стенах нетопленых комнат, мешки с песком, уложенные в баррикады, и оставленный посреди улицы узкий проход для трамвая.
Может быть, он понял, что мне трудно ответить на его вопрос, и сказал:
— Ну ладно, Ася. Я сам все узнаю… Когда придет Красная Армия, я поеду с вами в Москву. Пойду по Красной площади, схожу в Мавзолей, увижу Ленина. Я мечтаю об этом с тех пор, как вы здесь появились… Скажи, Ася, это может быть?..
Шел четвертый месяц нашей жизни в Бескидах. Вернулся с задания Зайонц и сообщил о линии обороны вокруг города, о подземном ходе от этой линии в город. А я целый час промучилась с передатчиком. В который раз проверяла пробником всю цепь, но никак не могла обнаружить неисправность. Партизаны сочувственно посматривали в мою сторону.
— Ну как, панна Ася? — подошел Юзеф. — Может, знакомого техника пригласить, чтобы он посмотрел?
«Ишь какой хитрый! Аппаратура-то секретная», — мгновенно мелькнуло подозрение.
— Никого приглашать не надо, — грубо ответила я и изо всей силы кинула сумку с рацией в угол.
Забралась в свой уголок, закрыла глаза и начала по памяти восстанавливать схему передатчика. Сомнения вызвали конденсатор и сопротивление. Я решила еще раз проверить их. Майор принес мне рацию. Раскрыв сумку, я подключила антенну и заземление. Включив приемник, сразу услышала в наушниках многоголосую музыку эфира. Переключилась на передачу — загорелась индикаторная лампочка! Я засмеялась и начала выстукивать позывные. Засмеялись и все вокруг.
— Ну вот…— полушутя-полусердито сказал майор. — Разве это порядок?
Через несколько дней из центра нам сообщили, что наши бомбардировщики совершили налет на линию обороны у города Б. Операция прошла успешно.
— Что скажешь? — спросил майор, перечитывая радиограмму. — Не зря сидим мы здесь, товарищ радист!
Очень тяжелыми становились длинные осенние ночи. Я уже несколько раз просила майора взять меня с собой на задание, но он только отмахивался.
— Сиди, отвечай за свое дело и не лезь куда не следует.
Партизаны принесли мне письмо. Оно было написано на украинском языке. «Дорогая товаришка Ася! — писала неизвестная Катерина. — Я такая же советская девушка, как и ты! Только тебе посчастливилось попасть к партизанам, а я работаю у бауэра. Мне очень тяжело. Он бьет меня, а кормит плохо. Я чуть хожу. Мне хочется повидаться с тобой, но в лес идти я боюсь. Теперь буду знать, что я не одна здесь советская девушка. Я буду ждать от тебя письма. А в другой раз напишу побольше. Твоя товаришка Катерина».
Может быть, у меня черствое сердце, но это письмо не тронуло меня. И когда на другой день партизаны, собираясь в деревню, спросили, буду ли я писать ответ, я сказала:
— Если она такая же советская девушка, пусть идет к нам, в лес, а не работает на немца.
— Ты неправа, Ася, — возразил майор. — Напиши ей что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38