«наши».
Меня пугала его порывистость, и в то же время как хотелось поверить ему!
— Скоро, Юрек, скоро…
Стояла хорошая погода. Я работала на рации, передавая командованию данные о дислокации воинских частей в ближайших городах и селах.
Юзеф познакомил майора с коммунистами из города Устронь. Руководителю группы Рудольфу Шуберту удалось связаться с начальником станции, и ко мне регулярно поступали сведения о движении немецких эшелонов по линиям Катовице — Краков, Катовице — Тешин.
Местные партизаны стали нашими ближайшими помощниками. Многие из них радовались этому. Но были среди партизан разные люди.
Больше всего меня интересовали три брата: Юзеф, Карел и Юрек. Юзеф относился к нам очень внимательно, как бы предупреждая любое наше желание. Но какое-то внутреннее чувство заставляло настораживаться при каждом его слове, каждом поступке.
Анализируя отношения между братьями, я сделала некоторые выводы. Юзеф и Карел — это что-то одно, хотя вели они себя по-разному. Юзефу тридцать четыре года. Карел — на два года моложе. Просыпаясь по утрам, он, лениво потягиваясь, рассказывает сны, балагурит за едой. Но, выслушивая распоряжения Юзефа, сразу становится серьезным, собранным, все, что бы тот ни приказал, выполняет немедленно. А Юрек?.. Он больше молчит. По вечерам, когда партизаны перед выходом на задание собираются в бункере в тесный кружок и запевают, как звучит его мягкий грудной голос!
Гуралю, чи ти не жаль?
Гуралю, врацай до галь!.
Когда Юрек поет эту протяжную, тоскливую песню, мне кажется, что он рассказывает о чем-то своем, наболевшем… О чем он тоскует?..
Юреку двадцать один год. Он молча слушает разговоры братьев, кивает головой и почти никогда не спорит с ними. Когда он уходит на задание, в его потемневших глазах мне чудится какая-то покорность. Нет, он не похож на братьев, совсем не похож.
На задания, или «выпады», как их называли здесь, партизаны ходили главным образом для того, чтобы обеспечить отряд продовольствием и одеждой. С вечера намечалось, куда идти, вернее, выбирался дом немца или фольксдойча, конечно такого, который известен особыми заслугами перед фашистами. А таких в округе было немало.
Предварительно обрезав телефонные провода и выставив охрану, партизаны заходили в дом, брали продукты и необходимую для партизан одежду. Муку оставляли в селе у знакомых женщин, которые пекли для них хлеб. Один раз в неделю партизаны приносили выстиранное, выглаженное белье. Я никогда не видела женщин, выполнявших эту работу, но понимала, что в деревне у нас много друзей.
Эти первые дни нашей жизни с партизанами были заполнены мелкими, но интересными событиями, всегда сопутствующими знакомству, сближению. Вырабатывался общий разговорный язык, в основном польский, но с примесью немецких, русских и чешских слов. Недалеко проходила граница с Чехословакией, и партизаны иногда заходили на ее территорию.
Я присматривалась к окружающим меня людям, разговаривала с ними и в каждом находила что-то хорошее. Только у некоторых оно на виду: бери, пожалуйста, а у других скрыто глубоко: попробуй подыщи ключ.
Часто по вечерам молодежь окружала майора, и все подолгу слушали его рассказы о наших советских партизанах, о боях с немцами, о первом боевом крещении дивизии имени Костюшко. Юзеф издали смотрел на нас. Глаза его темнели, брови сдвигались. О чем думал он в такие минуты?
Однажды вместе с партизанами с задания пришел Антон Шовкалюк. До войны он жил в Винницкой области, работал в колхозе бригадиром. На фронте попал в плен. Через двадцать дней бежал и некоторое время скрывался дома. При отступлении немцы забрали его на окопы и оттуда угнали в лагерь. Из лагеря его взял к себе в работники какой-то «бауэр». Антон был таким тихим, что я удивилась, как он осмелился сбежать от хозяина. Украинец, земляк Петруся и Василия, Антон любил рассказывать о доме, о работе в колхозе.
Партизаны вместе с нашими разведчиками уходили от Бренны в разные стороны, доставали необходимые нам сведения. Я передавала в центр: «22 августа 1944 года. В районе города Живец производятся оборонительные работы. Железобетонные доты и дзоты, окопы полного профиля. Мобилизовано местное население. В местечке Тржинец, западнее города Живец 40 километров , военный завод. Выпускает танки всех типов…»
Казалось, что теперь уже все встало на свои места, нужно только работать.
Как-то утром, проснувшись, я удивилась тишине. Посмотрела на нары и почувствовала, как похолодели руки и ноги, а сердце стало стучать гулко и редко.
В бункере никого из партизан не было. Только около печки, аккуратно сложенные, лежали хлеб, крупа, жиры, сахар — примерно четырех-пятидневный запас. Я разбудила товарищей.
— Да-а-а, — невесело усмехнувшись, протянул майор. — Дела…
Мы не понимали, что произошло.
Поправляя подушку, я нащупала под ней что-то твердое. Незаметно для остальных достала большое румяное яблоко. Это Юрек, вероятно, оставил мне свой прощальный привет. Стало почти до слез обидно.
— И он ушел… Зачем же нужно было притворяться?
Этот случай как бы встряхнул нас, заставил пристально взглянуть на создавшееся положение. Что за люди здешние партизаны? Они против фашистов — это, кажется, ясно. Но если они покинули нас, с кем же они?
9
День прошел в гнетущем молчании. Николай, покачав головой, принялся за приготовление пищи. Майор долго лежал в углу, дымя папиросой. Говорили мало и все о пустяках. Вечером майор надел куртку, затянул потуже ремень и, положив в кобуру заряженную обойму, подошел ко мне:
— Ну что, курносая?
Я поняла: ему страшно идти сейчас в лес, в горы, неизвестно куда. Но нужно. И никому другому он не разрешит сделать это.
— Ничего, — с вызовом ответила я.
— То-то же! — Майор засмеялся, резко повернулся и вылез из бункера.
Я настроила приемник рации на Москву. Антон лег спать. Николай и Василий о чем-то разговаривали.
Вернулся майор под утро. Я сделала вид, что сплю. Николай ждал его. Ничего не сказав, майор разделся, закрылся с головой одеялом и затих, — вероятно, уснул. Николай сидел, глядя в открытое окошко бункера на голубеющее в верхушках деревьев небо, и думал.
Разведчики и партизаны часто поверяли мне свои тайны, и я хорошо знала жизнь моих товарищей.
Высокий, коренастый, обладающий недюжинной силой в молодости, Николай был заводилой среди парней. И когда ему приглянулась красавица Ольга, ее бывшие поклонники без боя отступили. Вскоре он заявил отцу и матери, что женится на Ольге. Родители всячески пытались отговорить его от женитьбы на бесприданнице, но Николай, стукнув кулаком по столу, сказал:
— Женюсь на Ольге! И только на ней! Возражать будете — в примаки уйду…
А куда было идти в примаки, когда у Ольги в домишке хоть шаром покати…
Через год после свадьбы Ольга родила дочь, через два года — вторую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Меня пугала его порывистость, и в то же время как хотелось поверить ему!
— Скоро, Юрек, скоро…
Стояла хорошая погода. Я работала на рации, передавая командованию данные о дислокации воинских частей в ближайших городах и селах.
Юзеф познакомил майора с коммунистами из города Устронь. Руководителю группы Рудольфу Шуберту удалось связаться с начальником станции, и ко мне регулярно поступали сведения о движении немецких эшелонов по линиям Катовице — Краков, Катовице — Тешин.
Местные партизаны стали нашими ближайшими помощниками. Многие из них радовались этому. Но были среди партизан разные люди.
Больше всего меня интересовали три брата: Юзеф, Карел и Юрек. Юзеф относился к нам очень внимательно, как бы предупреждая любое наше желание. Но какое-то внутреннее чувство заставляло настораживаться при каждом его слове, каждом поступке.
Анализируя отношения между братьями, я сделала некоторые выводы. Юзеф и Карел — это что-то одно, хотя вели они себя по-разному. Юзефу тридцать четыре года. Карел — на два года моложе. Просыпаясь по утрам, он, лениво потягиваясь, рассказывает сны, балагурит за едой. Но, выслушивая распоряжения Юзефа, сразу становится серьезным, собранным, все, что бы тот ни приказал, выполняет немедленно. А Юрек?.. Он больше молчит. По вечерам, когда партизаны перед выходом на задание собираются в бункере в тесный кружок и запевают, как звучит его мягкий грудной голос!
Гуралю, чи ти не жаль?
Гуралю, врацай до галь!.
Когда Юрек поет эту протяжную, тоскливую песню, мне кажется, что он рассказывает о чем-то своем, наболевшем… О чем он тоскует?..
Юреку двадцать один год. Он молча слушает разговоры братьев, кивает головой и почти никогда не спорит с ними. Когда он уходит на задание, в его потемневших глазах мне чудится какая-то покорность. Нет, он не похож на братьев, совсем не похож.
На задания, или «выпады», как их называли здесь, партизаны ходили главным образом для того, чтобы обеспечить отряд продовольствием и одеждой. С вечера намечалось, куда идти, вернее, выбирался дом немца или фольксдойча, конечно такого, который известен особыми заслугами перед фашистами. А таких в округе было немало.
Предварительно обрезав телефонные провода и выставив охрану, партизаны заходили в дом, брали продукты и необходимую для партизан одежду. Муку оставляли в селе у знакомых женщин, которые пекли для них хлеб. Один раз в неделю партизаны приносили выстиранное, выглаженное белье. Я никогда не видела женщин, выполнявших эту работу, но понимала, что в деревне у нас много друзей.
Эти первые дни нашей жизни с партизанами были заполнены мелкими, но интересными событиями, всегда сопутствующими знакомству, сближению. Вырабатывался общий разговорный язык, в основном польский, но с примесью немецких, русских и чешских слов. Недалеко проходила граница с Чехословакией, и партизаны иногда заходили на ее территорию.
Я присматривалась к окружающим меня людям, разговаривала с ними и в каждом находила что-то хорошее. Только у некоторых оно на виду: бери, пожалуйста, а у других скрыто глубоко: попробуй подыщи ключ.
Часто по вечерам молодежь окружала майора, и все подолгу слушали его рассказы о наших советских партизанах, о боях с немцами, о первом боевом крещении дивизии имени Костюшко. Юзеф издали смотрел на нас. Глаза его темнели, брови сдвигались. О чем думал он в такие минуты?
Однажды вместе с партизанами с задания пришел Антон Шовкалюк. До войны он жил в Винницкой области, работал в колхозе бригадиром. На фронте попал в плен. Через двадцать дней бежал и некоторое время скрывался дома. При отступлении немцы забрали его на окопы и оттуда угнали в лагерь. Из лагеря его взял к себе в работники какой-то «бауэр». Антон был таким тихим, что я удивилась, как он осмелился сбежать от хозяина. Украинец, земляк Петруся и Василия, Антон любил рассказывать о доме, о работе в колхозе.
Партизаны вместе с нашими разведчиками уходили от Бренны в разные стороны, доставали необходимые нам сведения. Я передавала в центр: «22 августа 1944 года. В районе города Живец производятся оборонительные работы. Железобетонные доты и дзоты, окопы полного профиля. Мобилизовано местное население. В местечке Тржинец, западнее города Живец 40 километров , военный завод. Выпускает танки всех типов…»
Казалось, что теперь уже все встало на свои места, нужно только работать.
Как-то утром, проснувшись, я удивилась тишине. Посмотрела на нары и почувствовала, как похолодели руки и ноги, а сердце стало стучать гулко и редко.
В бункере никого из партизан не было. Только около печки, аккуратно сложенные, лежали хлеб, крупа, жиры, сахар — примерно четырех-пятидневный запас. Я разбудила товарищей.
— Да-а-а, — невесело усмехнувшись, протянул майор. — Дела…
Мы не понимали, что произошло.
Поправляя подушку, я нащупала под ней что-то твердое. Незаметно для остальных достала большое румяное яблоко. Это Юрек, вероятно, оставил мне свой прощальный привет. Стало почти до слез обидно.
— И он ушел… Зачем же нужно было притворяться?
Этот случай как бы встряхнул нас, заставил пристально взглянуть на создавшееся положение. Что за люди здешние партизаны? Они против фашистов — это, кажется, ясно. Но если они покинули нас, с кем же они?
9
День прошел в гнетущем молчании. Николай, покачав головой, принялся за приготовление пищи. Майор долго лежал в углу, дымя папиросой. Говорили мало и все о пустяках. Вечером майор надел куртку, затянул потуже ремень и, положив в кобуру заряженную обойму, подошел ко мне:
— Ну что, курносая?
Я поняла: ему страшно идти сейчас в лес, в горы, неизвестно куда. Но нужно. И никому другому он не разрешит сделать это.
— Ничего, — с вызовом ответила я.
— То-то же! — Майор засмеялся, резко повернулся и вылез из бункера.
Я настроила приемник рации на Москву. Антон лег спать. Николай и Василий о чем-то разговаривали.
Вернулся майор под утро. Я сделала вид, что сплю. Николай ждал его. Ничего не сказав, майор разделся, закрылся с головой одеялом и затих, — вероятно, уснул. Николай сидел, глядя в открытое окошко бункера на голубеющее в верхушках деревьев небо, и думал.
Разведчики и партизаны часто поверяли мне свои тайны, и я хорошо знала жизнь моих товарищей.
Высокий, коренастый, обладающий недюжинной силой в молодости, Николай был заводилой среди парней. И когда ему приглянулась красавица Ольга, ее бывшие поклонники без боя отступили. Вскоре он заявил отцу и матери, что женится на Ольге. Родители всячески пытались отговорить его от женитьбы на бесприданнице, но Николай, стукнув кулаком по столу, сказал:
— Женюсь на Ольге! И только на ней! Возражать будете — в примаки уйду…
А куда было идти в примаки, когда у Ольги в домишке хоть шаром покати…
Через год после свадьбы Ольга родила дочь, через два года — вторую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38