— И сразу бомбу бросать.
— Серьезный человек. Уважает себя.
— Теперь у меня ни дома, ни денег, — плаксиво заключил Юрик.
Федор Иванович вкусно отхлебывал чай. После некоторых раздумий спросил:
— Чем тебе помочь? Лимона я не знаю. Из новых. Скорее всего — залетный. Нигде не засвечивается. С таким всегда опасно. Вам лучше больше не встречаться.
— Он уверен, что взорвал меня к чертовой бабушке.
— Тем лучше для тебя. А говоришь — не повезло. Езжай в Подмосковье, купи маленький домик и жируй потихоньку. Прошло наше время.
Юрик затрясся от возмущения:
— Вы, Федор Иванович, издеваетесь надо мной? Пока Лимон разгуливает на свободе, у меня поджилки трястись будут. Возникла одна идея.
Юрик многозначительно посмотрел на Хромого. Тот никак не отреагировал.
— Решил я, Федор Иванович, сдать Лимона ментам. Хромой ответил равнодушным молчанием. Отхлебывал чай, барабанил пальцем по столу, чему-то усмехался. Посмотрел в горящие нетерпением глаза старого сутенера:
— Значит, не все твои деньги спалил Лимон. Поторопился.
Юрик не стал отнекиваться. Наклонился через стол к Хромому:
— Помоги. Из последних крох, но отблагодарю.
Хромой отодвинулся.
— Я же объявил тебе, что завязал. Старость, она покоя требует. А покой — отсутствие случайностей. Хватит. Все мои беды от ханыги-случая.
— В нашем возрасте в философию от тоски ударяются. Опасное занятие. Можно того… сковырнуться.
Юрик успокоился. Он знал, что Хромой перед деньгами не устоит.
Поэтому принял более-менее достойный вид, шмыгнул носом, вытер рукой липкие слезы и уверенно сказал:
— Предлагаю три тысячи «зеленых».
Хромой не отреагировал. Юрик повторил:
— Три тысячи.
Хромой три раза ударил пальцем по столу. Вздохнул:
— А ханыга-случай?
— Я же не банк предлагаю брать — пса паршивого ментам сдать.
— За это можно и орден заработать. Посмертно, — заметил Хромой.
Юрик почувствовал, что пора переходить в наступление.
— Хромой, риск нулевой. Лимон наверняка крутит или будет крутить шашни с моей девкой. Наша задача — его отследить и, когда он заявится к ней, дать информацию по телефону.
— Мне на старости лет в шестерках бегать? — Не без раздражения заметил Хромой.
— Не глупи! Я не могу светиться. А ты найдешь способ.
— Найду, — кивнул головой Федор Иванович. — Но за пять Юрик закатил глаза:
— Побойся Бога!
— Я — Бога, а ты — Лимона, — согласился Хромой. — Представляешь, как он обрадуется, узнав, что ты оклемался после его бомбы?
В подтверждение этому он с удовольствием чмокнул губами. Хромой оставался верен себе. Ему только посули, уж он не упустит. Юрик знал, к кому обращался с просьбой. Но решил не сдаваться.
— Четыре — и по рукам.
— А ханыга-случай? — повторил резко хозяин, но вдруг передумал и согласился. — Хрен с тобой. Некогда торговаться. Сейчас начинают транслировать сессию. Заходи на днях. Я пока поспрошаю, что за фрукт твой Лимон.
Давая понять, что разговор окончен, уселся возле телевизора. Юрику пришлось прощаться со спиной Хромого.
* * *
Странное ощущение — сплю, и знаю, что сплю. Просыпаться не хочется. Легко и радостно иду в своем сне. Впереди белый город. Не могу вспомнить его название, но уверена, что в нем найду ее. Наташку. Ей обязательно нужно рассказать про Пата. Он сошел с ума и ждет конца света. А там, возле городских ворот, меня останавливает седой человек с длинной белой бородой.
Серый плащ до самой земли скрывает его босые ноги. О чем-то спрашивает меня.
Ничего не слышу. Просить старика говорить громче как-то неудобно. В ответ почти кричу. Он пугается. Машет на меня руками. Но тоже кричит мне, что все женщины сейчас у Овечьей купели. Моют овец. Неужели Наташка тоже занимается овцами?
— Зачем? — спрашиваю я у старика. Он долго глядит на меня и, не ответив, уходит. Псих. Кричу ему вслед:
— Где я?
Оказывается, старик уже стоит за мной и толкает меня в спину.
Слышу его тихий, похожий на шелест песка, носимого по каменистой дороге, голос:
— Вошедши через Овчие врата, не вопрошай, куда ведет дорога, дабы не гневить Иегове…
Подталкиваемая стариком, иду вперед. От него пахнет горькой микстурой. Улица пустынна. Дома без окон. Высокие белые заборы и зеленые пальмы. В канаве для стока воды сидит человек. Непонятно, мужчина или женщина.
С головой закутан в рыжую тряпку. Перед ним лежат камни разных размеров и форм.
Прохожу мимо, думаю про себя: «Наверное, алмазы». Дальше все больше попадается сидящих и стоящих людей, закутанных с головой в разноцветные тряпки. Завидя меня, начинают кричать и тянуть ко мне руки. Мне не до них. Я спешу. Улица обрывается. Дальше пустырь, на котором стоят огромные пальмы на мощных морщинистых ногах. Ужасно высокие. Их кроны колышутся на ветру и, кажется, вот-вот взлетят. И я, стоящая под ними, тоже полечу. За пальмами горой возвышается многоугольное здание, вокруг которого кишат люди. На его башнях, террасах, куполах — везде — видимо-невидимо птиц и людей. Все кричат, и такое впечатление, будто ругаются. Но попадаются только улыбающиеся лица. Неподалеку от храма слышу блеяние овец. Спешу туда. Действительно, женщины и дети хватают за холку овцу или ягненка, окунают в прозрачные воды источника и промывают курчавую шерсть. Другие несут мокрых брыкающихся животных к грубому каменному столу, где несколько мужчин в красных халатах взрезают им горло. Пар от горячей крови висит над этим местом. Дальше, во дворе храма, кадильное благоухание от жертвенников, на которые кладут туши агнцев. Жертвенное всесожжение в разгаре.
Вокруг слышно предсмертное блеяние н нестройное скандирование:
— Как завещали нам отцы наши Авраам, Исаак, Иаков…
Хочу спросить, что происходит. Но никто меня не слушает. Ветер уносит слова. Пепел из-под жертвенников кружит в воздухе, ложится на белые одежды. Дым клубами плавает по небу. Потом, влекомый воздушным потоком, вытягивается в длинную извилистую черную полосу и уходит куда-то за гору. Туда же вдруг устремляется качнувшаяся и загалдевшая еще больше толпа. Иду, вернее, уже бегу со всеми. Того, кто взволновал и повел за собой народ, не видно. Но за ним гуськом идут какие-то люди. Среди них вижу и женщин. Сразу узнаю Наташку.
Она идет последняя. На ней легкие развевающиеся одежды, и только голова повязана черным шелковым платком. Как ни стараюсь, не могу пробиться к ней через толпу. Кричу. Она не слышит. Идет медленно, достойно. Ни на кого не обращает внимания. Смотрит поверх голов на того, который идет впереди.
Оглядываюсь и замечаю почти рядом старика в плаще. Показываю рукой на Наташку.
Умоляю сказать, кто она такая… Он снова долго глядит на меня. Порыв ветра доносит его тихий голос:
— Это женщина, пришедшая из пределов Магдалинских.
Ничего не понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Серьезный человек. Уважает себя.
— Теперь у меня ни дома, ни денег, — плаксиво заключил Юрик.
Федор Иванович вкусно отхлебывал чай. После некоторых раздумий спросил:
— Чем тебе помочь? Лимона я не знаю. Из новых. Скорее всего — залетный. Нигде не засвечивается. С таким всегда опасно. Вам лучше больше не встречаться.
— Он уверен, что взорвал меня к чертовой бабушке.
— Тем лучше для тебя. А говоришь — не повезло. Езжай в Подмосковье, купи маленький домик и жируй потихоньку. Прошло наше время.
Юрик затрясся от возмущения:
— Вы, Федор Иванович, издеваетесь надо мной? Пока Лимон разгуливает на свободе, у меня поджилки трястись будут. Возникла одна идея.
Юрик многозначительно посмотрел на Хромого. Тот никак не отреагировал.
— Решил я, Федор Иванович, сдать Лимона ментам. Хромой ответил равнодушным молчанием. Отхлебывал чай, барабанил пальцем по столу, чему-то усмехался. Посмотрел в горящие нетерпением глаза старого сутенера:
— Значит, не все твои деньги спалил Лимон. Поторопился.
Юрик не стал отнекиваться. Наклонился через стол к Хромому:
— Помоги. Из последних крох, но отблагодарю.
Хромой отодвинулся.
— Я же объявил тебе, что завязал. Старость, она покоя требует. А покой — отсутствие случайностей. Хватит. Все мои беды от ханыги-случая.
— В нашем возрасте в философию от тоски ударяются. Опасное занятие. Можно того… сковырнуться.
Юрик успокоился. Он знал, что Хромой перед деньгами не устоит.
Поэтому принял более-менее достойный вид, шмыгнул носом, вытер рукой липкие слезы и уверенно сказал:
— Предлагаю три тысячи «зеленых».
Хромой не отреагировал. Юрик повторил:
— Три тысячи.
Хромой три раза ударил пальцем по столу. Вздохнул:
— А ханыга-случай?
— Я же не банк предлагаю брать — пса паршивого ментам сдать.
— За это можно и орден заработать. Посмертно, — заметил Хромой.
Юрик почувствовал, что пора переходить в наступление.
— Хромой, риск нулевой. Лимон наверняка крутит или будет крутить шашни с моей девкой. Наша задача — его отследить и, когда он заявится к ней, дать информацию по телефону.
— Мне на старости лет в шестерках бегать? — Не без раздражения заметил Хромой.
— Не глупи! Я не могу светиться. А ты найдешь способ.
— Найду, — кивнул головой Федор Иванович. — Но за пять Юрик закатил глаза:
— Побойся Бога!
— Я — Бога, а ты — Лимона, — согласился Хромой. — Представляешь, как он обрадуется, узнав, что ты оклемался после его бомбы?
В подтверждение этому он с удовольствием чмокнул губами. Хромой оставался верен себе. Ему только посули, уж он не упустит. Юрик знал, к кому обращался с просьбой. Но решил не сдаваться.
— Четыре — и по рукам.
— А ханыга-случай? — повторил резко хозяин, но вдруг передумал и согласился. — Хрен с тобой. Некогда торговаться. Сейчас начинают транслировать сессию. Заходи на днях. Я пока поспрошаю, что за фрукт твой Лимон.
Давая понять, что разговор окончен, уселся возле телевизора. Юрику пришлось прощаться со спиной Хромого.
* * *
Странное ощущение — сплю, и знаю, что сплю. Просыпаться не хочется. Легко и радостно иду в своем сне. Впереди белый город. Не могу вспомнить его название, но уверена, что в нем найду ее. Наташку. Ей обязательно нужно рассказать про Пата. Он сошел с ума и ждет конца света. А там, возле городских ворот, меня останавливает седой человек с длинной белой бородой.
Серый плащ до самой земли скрывает его босые ноги. О чем-то спрашивает меня.
Ничего не слышу. Просить старика говорить громче как-то неудобно. В ответ почти кричу. Он пугается. Машет на меня руками. Но тоже кричит мне, что все женщины сейчас у Овечьей купели. Моют овец. Неужели Наташка тоже занимается овцами?
— Зачем? — спрашиваю я у старика. Он долго глядит на меня и, не ответив, уходит. Псих. Кричу ему вслед:
— Где я?
Оказывается, старик уже стоит за мной и толкает меня в спину.
Слышу его тихий, похожий на шелест песка, носимого по каменистой дороге, голос:
— Вошедши через Овчие врата, не вопрошай, куда ведет дорога, дабы не гневить Иегове…
Подталкиваемая стариком, иду вперед. От него пахнет горькой микстурой. Улица пустынна. Дома без окон. Высокие белые заборы и зеленые пальмы. В канаве для стока воды сидит человек. Непонятно, мужчина или женщина.
С головой закутан в рыжую тряпку. Перед ним лежат камни разных размеров и форм.
Прохожу мимо, думаю про себя: «Наверное, алмазы». Дальше все больше попадается сидящих и стоящих людей, закутанных с головой в разноцветные тряпки. Завидя меня, начинают кричать и тянуть ко мне руки. Мне не до них. Я спешу. Улица обрывается. Дальше пустырь, на котором стоят огромные пальмы на мощных морщинистых ногах. Ужасно высокие. Их кроны колышутся на ветру и, кажется, вот-вот взлетят. И я, стоящая под ними, тоже полечу. За пальмами горой возвышается многоугольное здание, вокруг которого кишат люди. На его башнях, террасах, куполах — везде — видимо-невидимо птиц и людей. Все кричат, и такое впечатление, будто ругаются. Но попадаются только улыбающиеся лица. Неподалеку от храма слышу блеяние овец. Спешу туда. Действительно, женщины и дети хватают за холку овцу или ягненка, окунают в прозрачные воды источника и промывают курчавую шерсть. Другие несут мокрых брыкающихся животных к грубому каменному столу, где несколько мужчин в красных халатах взрезают им горло. Пар от горячей крови висит над этим местом. Дальше, во дворе храма, кадильное благоухание от жертвенников, на которые кладут туши агнцев. Жертвенное всесожжение в разгаре.
Вокруг слышно предсмертное блеяние н нестройное скандирование:
— Как завещали нам отцы наши Авраам, Исаак, Иаков…
Хочу спросить, что происходит. Но никто меня не слушает. Ветер уносит слова. Пепел из-под жертвенников кружит в воздухе, ложится на белые одежды. Дым клубами плавает по небу. Потом, влекомый воздушным потоком, вытягивается в длинную извилистую черную полосу и уходит куда-то за гору. Туда же вдруг устремляется качнувшаяся и загалдевшая еще больше толпа. Иду, вернее, уже бегу со всеми. Того, кто взволновал и повел за собой народ, не видно. Но за ним гуськом идут какие-то люди. Среди них вижу и женщин. Сразу узнаю Наташку.
Она идет последняя. На ней легкие развевающиеся одежды, и только голова повязана черным шелковым платком. Как ни стараюсь, не могу пробиться к ней через толпу. Кричу. Она не слышит. Идет медленно, достойно. Ни на кого не обращает внимания. Смотрит поверх голов на того, который идет впереди.
Оглядываюсь и замечаю почти рядом старика в плаще. Показываю рукой на Наташку.
Умоляю сказать, кто она такая… Он снова долго глядит на меня. Порыв ветра доносит его тихий голос:
— Это женщина, пришедшая из пределов Магдалинских.
Ничего не понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62