Тут подбежал Вадим и стал вырывать из Ромкиных рук ракетницу — приближался Александр Федорович и надо было спрятать оружие. Ромка хотел заплакать, но передумал: к его сердечку вдруг подкралась сладкая мысль — вот будет он большим, как Вадим или Гриха, обязательно раздобудет себе настоящий наган.
Он тихонько отошел в сторону и присел на чурбачок, и что он стал на нем обдумывать, было известно одному разве что господу богу.
При виде теней, солнечных бликов, которые днем отражались от стекол или водной глади пруда, высокого неба и солнца на нем, несметного количества деревьев и разномастья трав, жуков, стрекоз и птиц, росы и засохшей глины, при ощущении тишины и своей затерянности в ней Ромка начинал маяться и страдать от переполненности чувств. Какая-то тревожная и вместе с тем сладостная музыка слышалась ему — но только ему одному, ибо ни для Тамарки, ни для Верки, ни тем более для вечно занятых какими-то кознями Вадима с Грихой она была недосягаема.
Он видел каждую травинку и дружил с каждым муравьем, и если разорял пчелиные гнезда, то делал это исключительно от недостатка глюкозы в крови.
Сидя в одиночестве на чурбаке, он вдруг почувствовал, что в избе мама Оля разговаривает о нем с беженцем. Ромка подхватился и побежал в хату.
Карданов сидел за столом и тяжелым тесаком рубил табак. Зажмурив один глаз, чтобы дым от зажатой в зубах самокрутки не попал в него, бородач, не торопясь, что-то рассказывал.
— Иду, иду, а кругом — все вымерло. Не деревня, а какое-то кладбище. В одну избу постучал, так оттуда старуха мне через окно машет рукой, чтобы я убирался… Правда, один паренек дал напиться, но сильно разговорчивый попался — кто я да откуда, да почему я, мол, такой старый, а борода такая черная. Стал и я его пытать — у кого, мол, могут быть коровы, так этот леший от меня бегом, словно я с ума сошел… Не знаю, о чем думал Штак, когда начинал это дело с быком… Ну о чем он думал?
— Чтоб ты без дела не слонялся, — Ольга вытерла о фартук нож.
— Наверно, так и есть… В следующий раз возьму с собой кого-нибудь из ребят, все веселей будет. — Карданов взглянул на Ромку. — Пойдешь со мной? Мир поглядишь и на тебя, на такого орла, пусть люди посмотрят.
Волчонок энергично закивал головой.
— Как, Ольга, отпустишь своего шпингалета? С ним ко мне вроде бы доверия больше будет.
— Идите, только куда-нибудь поблизости, а то он не выдюжит…
— Выдюжит, я его, в случае чего, на спину Адольфу устрою. Пусть бугай поработает.
Карданов стал сгребать в кучку нарубленный табак.
Ромка уже сидел на лавке, болтал ногами и радовался: предстоящему путешествию.
Но недолгой была радость — его вдруг озарило: уж не пойдут ли они опять в Дубраву? Он соскочил с лавки и бегом — к матери. Затормошил ее за плечо и стал оживленно что-то ей объяснять. При этом его глаза, словно два синих костерка, горели страхом. Мама Оля, ничего не поняв из его лопотанья, прикрикнула: «Не лезь на ножик… Отойди, кому говорят…»
Ромка выбежал во двор, чтобы найти там Тамарку и все ей выложить… Но вместо тетки он увидел спину Вадима — присев на корточки, тот что-то вышаривал под самым нижним венцом пуньки.
Зорок глаз у Волчонка — засек он в руке городского какую-то рубчатую, похожую на семенной огурец штуковину. С небольшим на «рыльце» колечком.
Вадим тоже не промах: заметив Ромку, он как ни в чем не бывало поднялся, руку со штуковиной засунул в карман штанов и, насвистывая, отошел от пуньки. Но Вадим был бы не Вадим, если бы не воздал Ромке за его излишнее любопытство.
— Чего табакерку открыл? — прикрикнул он на него, да еще и замахнулся. Обидно.
Волчонок юркнул в сени и спрятался за бочками. Посидел там, пообдумывал, как разгадать тайну и, убедившись, что Вадима поблизости нет, побежал к пуне. Высмотрел под балкой еле заметное отверстие, просунул в него руку и стал там елозить всей пятерней. Ничего — одна сенная труха. А в ней небольшое углубление, точно жаворонковое гнездо. Экая жалость, не получилась у него разгадка…
Глава седьмая
Рано утром Ромка с Кардановым и быком Адольфом спустились по дорожке на большак и отправились в путь. Мама Оля смотрела с завора им вслед и негромко хныкала — без слез, как будто исполняла необходимый ритуал.
Ночью прошел сильный дождь, и копыта Адольфа скользили по раскисшей глине, оставляя в ней незатягивающиеся каверны. В связи с холодной погодой Александр Федорович Ольге попенял: «Куды ты отпустила свово карандыша? В такую погоду и борона домой просится…» Ольге возражать не хотелось, и она в утешение своей совести перекрестилась: «Даст бог, все обойдется…»
У Лосиной канавы они свернули на еле заметную тропку — однако убойную, петляющую среди разнотравья.
Вскоре у Ромки замерзли ноги, и он уже дважды отогревал их в парных лепешках, оброненных Адольфом.
На Волчонке был суконный Гришкин пиджак, подпоясанный бечевкой, а на голове вылинявшая солдатская пилотка, неизвестно откуда и как появившаяся на хуторе. Самому Ромке было тепло, вот только ноги зябли…
Вначале он вприпрыжку бежал впереди Карданова, на вскоре, видимо, притомился и все чаще стал плестись в хвосте у Адольфа.
Они шли в деревню Верено, что лежала почти на самой границе враждующих зон.
Не прошло и пару часов, как впереди показались серые избы с соломенными крышами. Их встретила набухшая влагой широкая деревенская улица, а вдоль нее — понурые, словно изготовившиеся к худшим непогодам тополя.
Карданов шел вдоль буйно разросшихся палисадников, в которых больше было чертополоха да лопухов, нежели цветов, и на чем свет ругал Штака.
В четвертой или пятой избе скрипнула дверь и на мокром, накренившемся на один бок крыльце появился человек. Он был на костылях, в старой телогрейке, надетой на голое тело. Мужчина без видимого интереса разглядывал приближающихся гостей. Остановился и Карданов, подыскивая подходящую зацепку для разговора. Однако повода не понадобилось — его самого окликнули:
— Эй, человече, что слышно на белом свете? — Голос был твердый, с металлическими отголосками.
— Какие же у нас могут быть новости? — ответил Карданов, — весь наш свет начинается и кончается в Горюшине. Мы сами с Ромашкой, — кивок в сторону Волчонка, — надеемся тут чем-нибудь поживиться… в смысле, конечно, новостей…
Карданов подошел с быком к оградке и уже мог хорошенько рассмотреть хозяина избы. Узкий лысый череп, клыкастый беззубый рот, зеленоватые, смотрящие в упор глаза. Не мигающие. На правой руке, что уперлась в перекладину костыля, не хватает двух пальцев — указательного и мизинца. Особенно поразила Карданова огромная босая нога — запущенная, с пальцами без ногтей…
— Скажи, человече, — одноногий глянул Карданову в глаза, — кто сейчас в Горюшине за хозяина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48