Генеральный не был ни обвиняемым, ни свидетелем, но, тем не менее, нужно изобразить легкое смущение, граничащее с извинениями. Собеседник требовал полной откровенности, на которую я не имел права. Ну, что ж, он получит суррогат, ничем не отличающийся от полноценного продукта.
Пришлось стыдливо опустить глаза, вызвать на щеки румянец.
— Ни то, ни другое. Просто раньше, чем через полмесяца, у меня в руках не будет необходимых доказательств.
— Простите, но мне наплевать с высоты нашего башенного крана на ваши доказательства…
Пантелеймонов требовал, настаивал, переходил от крика к просьбе и, наоборот, от просьбы к возмущению. Я стоял на своем. Извинительно улыбаясь и неловко пожимая плечами. Дескать, рад вам услужить, но, прошу меня правильно понять, — не могу. В ваших же интересах. Наступит время — все скажу, все выложу на ваш стол, а сейчас не мучьте безответного подчиненного, не выдавливайте из него последние соки.
— Ладно, — наконец сдался директор. — Будь по вашему. Полмесяца и ни днем позже. И ещё одна просьба: прежде чем передавать дело в милицию вы посоветуетесь со мной.
Пришлось согласиться, хотя предварительное согласование с генеральным по многим причинам меня не устраивает. В первую очередь, из-за нераскрытости воротного стража. Престарелый сторож висит надо мной железобетонной плитой, готовой вот-вот обрушиться на голову.
Успокаиваясь, прогулялся по территории. Возле разгрузочно-погрузочной эстакады стояло два панелевоза, мостовой кран устанавливал на них стеновые панели, строповщики, беззлобно матерясь, увязывали их между собой. Мастер дневной смены перекрикивался с кокетливой крановщицей. Дама из отдела технического контроля расчерчивала мелком панели, требующие доводки. Две девицы несли в лабораторию бетонные кубики, их конвоировала дебелая Соломина.
Производственная обстановка, как обычно, действовала на меня успокаивающе, ослабляла натянутые нервы, замедляла сумасшедший хоровод мыслей.
Через полчаса, заглянув по дороге в технологический отдел и убедившись в «сохранности» Светки, я направился в депозитарий.
В конце коридора, неподалеку от кабинета главного экономиста, находится мощная дверь, оббитая нержавейкой. За ней — небольшой тамбур отделяет посетителей от святая святых акционерного общества Росбетон. Обе двери открыты. В просторной комнате — столы с установленными на них компьютерами, за крайним, играя на клавиатуре, будто на рояле, восседает главный хранитель акций — немолодая женшина с подведенными глазами и ярконакрашенными губами. Ефросинья Никитишна Слепцова.
Когда я впервые перешагнул порог завода, административный корпус дрожал от сдерживаемых эмоций, невероятные слухи перекатывались по этажам, потрясая слабые души женского пола. Причина — Слепцова, два года тому назад похоронившая мужа. Взрослые дети разлетелись из материнского гнезда, оставив родительнице трехкомнатную квартиру с балконом и телефоном. Ефросинья Никитишна сдала одну комнату азербайджанцу, торгующему дарами природы на Кунцевском рынке. Вторую комнату заселила молодая женщина, тоже — торгашка, но с Киевского рынка.
Азербайджанец свел близкое знакомство с дамой родственной профессии, но не оставил без внимания и квартирную хозяйку. Солидный её возраст и внешность, далекая от идеалов женской красоты, не остановили страстного предприимчивого воздыхателя. Он разработал нечто вроде графика, предусматривающего очередность ночных посещений двух женщин.
Иногда, под влиянием очередных неудач, в целях успокоения взбудораженной нервной системы, торгаш умудрялся посещать сразу двоих: в первую половину ночи — квартирантку, во вторую — хозяйку. Естественно, сохраняя тайну и удовлетворяя женщин.
Так и жил предприимчивый южанин со своим «гаремом».
Не прошло и двух месяцев, как обоим дамам стало известно коварство южанина. Возник перевернутый любовный треугольник со всеми его атрибутами: слезами, скандалами, драками между соперницами. После одной из них, изрядно помятая Слепцова очутилась на больничной койке, любвеобильный азербайджанец — в тюрьме, квартирантка сменила место жительства.
Скандальная новость облетела весь город, но особую реакцию вызвала в Росбетоне. Секретарши, бухгалтерши, инженерши, медсестрички, крановщицы, сверкая накрашенными глазами и глотая голодные слюнки, азартно обсуждали и, конечно же, осуждали моральное падение Фроси, но по всему было видно — они не прочь повторить её «подвиг».
Пантелеймонов со вкусом рассказывал посетителем и про сексуальную могучесть азербайджанца и про не менее горячую активность своей бухгалтерши. Но слова словами, а какие-то меры надо было принимать. Из заместительницы главного бухгалтера пострадавшую женщину перевели заведовать депозитарием. Оклад чуточку пониже, зато занятость не сравнить.
В то время, когда я с помощью Светки и Вартаньяна занял ответственный пост пожаро-сторожа, страсти уже улеглись. Слепцова, словно подраненный мышонок, забилась в свою «оцинкованную» нору.
Никогда даже помыслить не мог, что эта пожилая женщина с морщинистым лицом и застенчивыми глазами могла быть любовницей торгаша, драться с соперницей, выкрикивать в её адрес бранные слова, позаимствованные у работяг Росбетона.
В эту комнату я заглянул впервые — раньше не было ни необходимости, ни особого желания. Поэтому помещение представлялось мне этаким огромным хранилищем, уставленным сейфами, в которых стопками лежат акции. Типа банковских кладовых с кипами банкнот и ящиками с золотом и драгоценностями. К вящему своему удивлению не увидел ни сейфов, ни ящиков, ни бухгалтерских документов, подшитых в специальные папки. Четыре компьютера, на столе у Слепцовой — амбарная книга и стопки бланков.
— Разрешите, Ефросинья Никитишна? — скромно, с оттенком подхалимажа, почти прошептал я. — Не помешаю?
Женщина поспешно спрятала в ящик стола снятые очки, обеими руками прошлась по прическе, проверяя её порядок и ухоженность.
— Пожалуйста, Константин Сереевич, заходите… Присаживайтесь…
Честно говоря, боюсь взрывоопасных женщин, по возможности стараюсь избагать общения с ними. Но необходимость превыше всего. Я уселся по другую сторону письменного стола на краешек жесткого стула, изобразил улыбку опытного ловеласа.
Надо сказать, что моя внешность далека от облика дамского угодника — высокий, нескладный, костлявый, нос — картохой, брови — густые и всегда растрепанные. Неизвестно почему женщины — и молодые, и не очень молодые — при встречах краснеют и расплываются. Еще большей тайной окутана причина падения перед уродом первой красавицы Росбетона, Алферовой.
Такой же интерес к моей особе я подметил и у Фроси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Пришлось стыдливо опустить глаза, вызвать на щеки румянец.
— Ни то, ни другое. Просто раньше, чем через полмесяца, у меня в руках не будет необходимых доказательств.
— Простите, но мне наплевать с высоты нашего башенного крана на ваши доказательства…
Пантелеймонов требовал, настаивал, переходил от крика к просьбе и, наоборот, от просьбы к возмущению. Я стоял на своем. Извинительно улыбаясь и неловко пожимая плечами. Дескать, рад вам услужить, но, прошу меня правильно понять, — не могу. В ваших же интересах. Наступит время — все скажу, все выложу на ваш стол, а сейчас не мучьте безответного подчиненного, не выдавливайте из него последние соки.
— Ладно, — наконец сдался директор. — Будь по вашему. Полмесяца и ни днем позже. И ещё одна просьба: прежде чем передавать дело в милицию вы посоветуетесь со мной.
Пришлось согласиться, хотя предварительное согласование с генеральным по многим причинам меня не устраивает. В первую очередь, из-за нераскрытости воротного стража. Престарелый сторож висит надо мной железобетонной плитой, готовой вот-вот обрушиться на голову.
Успокаиваясь, прогулялся по территории. Возле разгрузочно-погрузочной эстакады стояло два панелевоза, мостовой кран устанавливал на них стеновые панели, строповщики, беззлобно матерясь, увязывали их между собой. Мастер дневной смены перекрикивался с кокетливой крановщицей. Дама из отдела технического контроля расчерчивала мелком панели, требующие доводки. Две девицы несли в лабораторию бетонные кубики, их конвоировала дебелая Соломина.
Производственная обстановка, как обычно, действовала на меня успокаивающе, ослабляла натянутые нервы, замедляла сумасшедший хоровод мыслей.
Через полчаса, заглянув по дороге в технологический отдел и убедившись в «сохранности» Светки, я направился в депозитарий.
В конце коридора, неподалеку от кабинета главного экономиста, находится мощная дверь, оббитая нержавейкой. За ней — небольшой тамбур отделяет посетителей от святая святых акционерного общества Росбетон. Обе двери открыты. В просторной комнате — столы с установленными на них компьютерами, за крайним, играя на клавиатуре, будто на рояле, восседает главный хранитель акций — немолодая женшина с подведенными глазами и ярконакрашенными губами. Ефросинья Никитишна Слепцова.
Когда я впервые перешагнул порог завода, административный корпус дрожал от сдерживаемых эмоций, невероятные слухи перекатывались по этажам, потрясая слабые души женского пола. Причина — Слепцова, два года тому назад похоронившая мужа. Взрослые дети разлетелись из материнского гнезда, оставив родительнице трехкомнатную квартиру с балконом и телефоном. Ефросинья Никитишна сдала одну комнату азербайджанцу, торгующему дарами природы на Кунцевском рынке. Вторую комнату заселила молодая женщина, тоже — торгашка, но с Киевского рынка.
Азербайджанец свел близкое знакомство с дамой родственной профессии, но не оставил без внимания и квартирную хозяйку. Солидный её возраст и внешность, далекая от идеалов женской красоты, не остановили страстного предприимчивого воздыхателя. Он разработал нечто вроде графика, предусматривающего очередность ночных посещений двух женщин.
Иногда, под влиянием очередных неудач, в целях успокоения взбудораженной нервной системы, торгаш умудрялся посещать сразу двоих: в первую половину ночи — квартирантку, во вторую — хозяйку. Естественно, сохраняя тайну и удовлетворяя женщин.
Так и жил предприимчивый южанин со своим «гаремом».
Не прошло и двух месяцев, как обоим дамам стало известно коварство южанина. Возник перевернутый любовный треугольник со всеми его атрибутами: слезами, скандалами, драками между соперницами. После одной из них, изрядно помятая Слепцова очутилась на больничной койке, любвеобильный азербайджанец — в тюрьме, квартирантка сменила место жительства.
Скандальная новость облетела весь город, но особую реакцию вызвала в Росбетоне. Секретарши, бухгалтерши, инженерши, медсестрички, крановщицы, сверкая накрашенными глазами и глотая голодные слюнки, азартно обсуждали и, конечно же, осуждали моральное падение Фроси, но по всему было видно — они не прочь повторить её «подвиг».
Пантелеймонов со вкусом рассказывал посетителем и про сексуальную могучесть азербайджанца и про не менее горячую активность своей бухгалтерши. Но слова словами, а какие-то меры надо было принимать. Из заместительницы главного бухгалтера пострадавшую женщину перевели заведовать депозитарием. Оклад чуточку пониже, зато занятость не сравнить.
В то время, когда я с помощью Светки и Вартаньяна занял ответственный пост пожаро-сторожа, страсти уже улеглись. Слепцова, словно подраненный мышонок, забилась в свою «оцинкованную» нору.
Никогда даже помыслить не мог, что эта пожилая женщина с морщинистым лицом и застенчивыми глазами могла быть любовницей торгаша, драться с соперницей, выкрикивать в её адрес бранные слова, позаимствованные у работяг Росбетона.
В эту комнату я заглянул впервые — раньше не было ни необходимости, ни особого желания. Поэтому помещение представлялось мне этаким огромным хранилищем, уставленным сейфами, в которых стопками лежат акции. Типа банковских кладовых с кипами банкнот и ящиками с золотом и драгоценностями. К вящему своему удивлению не увидел ни сейфов, ни ящиков, ни бухгалтерских документов, подшитых в специальные папки. Четыре компьютера, на столе у Слепцовой — амбарная книга и стопки бланков.
— Разрешите, Ефросинья Никитишна? — скромно, с оттенком подхалимажа, почти прошептал я. — Не помешаю?
Женщина поспешно спрятала в ящик стола снятые очки, обеими руками прошлась по прическе, проверяя её порядок и ухоженность.
— Пожалуйста, Константин Сереевич, заходите… Присаживайтесь…
Честно говоря, боюсь взрывоопасных женщин, по возможности стараюсь избагать общения с ними. Но необходимость превыше всего. Я уселся по другую сторону письменного стола на краешек жесткого стула, изобразил улыбку опытного ловеласа.
Надо сказать, что моя внешность далека от облика дамского угодника — высокий, нескладный, костлявый, нос — картохой, брови — густые и всегда растрепанные. Неизвестно почему женщины — и молодые, и не очень молодые — при встречах краснеют и расплываются. Еще большей тайной окутана причина падения перед уродом первой красавицы Росбетона, Алферовой.
Такой же интерес к моей особе я подметил и у Фроси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78