мне не пришлось с ним встретиться. Как председатель Президиума Верховного Совета УССР П.Г. Тычина помог Юрию, когда тот после Второй мировой войны вернулся из колымской ссылки.
Начавшиеся 14 декабря резня и убийства офицеров, юнкеров и молодежи, служившей в гетманских отрядах или завербованной в Добровольческую армию, продолжались все шесть недель господства Директории в Киеве. Педагогический музей, в котором в 1917-1918 гг. заседала Центральная Рада, был превращен в тюрьму, где было заключено две-три тысячи офицеров и молодежи. Немецкая стража не давала сичевикам и гайдамакам перебить заключенных. Тогда вечером 25 декабря, в день Рождества, был взорван огромный стеклянный купол, венчавший здание музея над главным залом заседаний. Осколками стекла от провалившегося купола было ранено более 200 заключенных. Печать Директории обвинила во взрыве заключенных, которые, якобы, устроили взрыв для того, чтобы бежать из Музея. Но скандал был так велик, что Директории пришлось выпустить многих заключенных, а остальных (около 600 офицеров) — вывезли в товарных вагонах в Германию.
На улицах Киева каждое утро находили десятки трупов убитых офицеров. Ни одна ночь не проходила без убийств. В местечках и городах вокруг Киева шли погромы. Произвол и расстрелы сделали жизнь тяжелой и напряженной. Над Киевом нависли потемки. Киев притаился и замолчал. Улицы и тротуары обезлюдели. Вечером киевляне боялись высунуть нос на улицу. Для хождения по улицам после 9 часов вечера нужен был пропуск. Ночная тишина вплоть до рассвета оглашалась то далекими, то близкими выстрелами: гайдамаки и сичевики обыскивали, вернее, грабили квартиры и случайных прохожих.
19 декабря Директория торжественно въехала в Киев. Впереди на белом коне, подаренном ему жмеринскими железнодорожниками, ехал головной атаман Симон Петлюра, а за ним гораздо более скромно следовал председатель Директории Винниченко, «расхлябанный неврастеник», за Винниченко — «какие-то замшелые и никому неведомые министры» (К. Паустовский). Гайдамаки, с длинными черными чубами («оселедцями») на бритых головах, гарцевали на конях, составляя почетную свиту и стражу Директории. Я глядел на эту процессию, и мне казалось, что на киевских улицах и площадях идет постановка какой-то старинной украинской пьесы XVIII или начала XIX века — не то «Запорожец за Дунаем» Гулак-Артемовского, не то какой-то оперетки «с пением и выстрелами», которые я видел в свои гимназические годы в Украинском театре на сцене Киевского народного дома. Так начала разыгрываться красочная оперетка «Директория и ее атаманы», сравнительно легкомысленная в Киеве и кровавая в маленьких городах и местечках Украины.
Директория приложила все усилия, чтобы загримировать Киев под старосветскую Украину, под какой-то увеличенный Миргород или Кобеляки. Старинная этнография Украины была воскрешена в полном блеске. Но от всего этого несло за версту самым настоящим провинциализмом. Опереточные гайдамаки в синих жупанах (поддевках) бродили по Крещатику со стремянками, снимали с магазинов и зданий русские вывески и вешали украинские или закрашивали русские названия. Знаменитый магазин, где торговали медом и пряниками — «Оце Тарас с Полтавшины» («Вот Тарас с Полтавшины»), стал персонификацией режима Директории. Длинноусый Тарас в украинском костюме был так важен, что я с трудом решился зайти в его магазин и купить фунт пряников. Киев запестрел шароварами, «что твое Черное море,» вышитыми украинскими сорочками, чоботами (сапогами) самых разных цветов и оттенков (черный, желтый, синий и красный преобладали) и смушковыми шапками. Все заговорили по-украински, кто как мог, ибо за русскую речь можно было схватить по уху от какого-нибудь «вельми» пылкого гайдамака или сичевика. Евреи избегали выходить на улицу.
В эти дни появились воззвания Директории против буржуазии, но почему-то в состав буржуазии зачислялись национальные меньшинства — великороссы, евреи, поляки. Воззвания ставили целью разжигание не столько классовой, сколько национальной вражды.
По приказу Директории в банках начались обыски сейфов, выемка из них золотых вещей и драгоценностей, что, конечно, не могло привлечь буржуазные круги Киева к поддержке Директории. В начале января 1919 года «сичевики» Директории зверски избили шомполами на железнодорожных станциях в Конотопе и Бахмаче нескольких евреев, ехавших в поездах. Войска Директории постепенно превращались в банды, занимавшиеся погромами евреев, грабежами, убийствами и насилиями.
Приближение Красной армии к Киеву, о чем говорила все более и более слышная канонада на левом берегу Днепра — со стороны Броваров и Дарницы, — вызвало панику в городе. Киев в период гетманщины стал убежищем для всех беглецов из «Совдепии». В январе 1919 г. началось паническое бегство этих беглецов на юг в Одессу под крылышко Добровольческой армии. На Киевском вокзале творилось нечто невообразимое. За посадку в вагон платили уже не дензнаками, а золотом и драгоценностями. Станционные власти на линиях Юго-Западных железных дорог самолично производили обыски у беглецов из Киева и «выемки» различных ценностей. Подвоз продовольствия в Киев был резко сокращен и в городе начался голод.
Последний удар Директории нанесла «великая измена» («зрада») ее атаманов. Махно, разгуливавший по Гуляй-Полю, захватил Екатеринослав. Григорьев, хозяйничавший на Херсонщине, передался на сторону Деникина. Зеленый, хозяйничавший в южных районах Киевщины, отрезал войска Директории на севере Украины от ее же войск на юге.
В. результате «великой измены» Директория и правительство в конце 1919 г. бежали в Фастов. В ночь на 5 февраля войска Директории покинули Киев.
Город снова оказался без власти. Но атаманы и местная «шпана» не успели устроить погрома и грабежа жителей. В полдень 5 февраля в Киев по Цепному мосту вошли Богунский и Таращанский полки Красной армии, и Киев снова стал советским.
Погромы
С продвижением Красной армии из Киева на запад Петлюра бежал в Винницу, а оттуда в Каменец-Подольск под крылышко войск Пилсудского. В беспорядочном бегстве в Каменец-Подольск развал армии Петлюры достиг своего апогея. Армия Петлюры превратилась в банду вооруженных людей, почти ничем не отличавшихся от банд Зеленого, Ангела, Григорьева и других "батек-атаманов ".
После ухода из Киева войска Петлюры занялись погромами. Это были страшные по своей жестокости февральские и мартовские еврейские погромы. Люди, бежавшие в Киев из Проскурова, Балты, Ананьева, Житомира и других городов Правобережной Украины, рассказывали о неслыханных зверствах петлюровских войск. Эти погромы продолжались весь 1919 и даже 1920 годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Начавшиеся 14 декабря резня и убийства офицеров, юнкеров и молодежи, служившей в гетманских отрядах или завербованной в Добровольческую армию, продолжались все шесть недель господства Директории в Киеве. Педагогический музей, в котором в 1917-1918 гг. заседала Центральная Рада, был превращен в тюрьму, где было заключено две-три тысячи офицеров и молодежи. Немецкая стража не давала сичевикам и гайдамакам перебить заключенных. Тогда вечером 25 декабря, в день Рождества, был взорван огромный стеклянный купол, венчавший здание музея над главным залом заседаний. Осколками стекла от провалившегося купола было ранено более 200 заключенных. Печать Директории обвинила во взрыве заключенных, которые, якобы, устроили взрыв для того, чтобы бежать из Музея. Но скандал был так велик, что Директории пришлось выпустить многих заключенных, а остальных (около 600 офицеров) — вывезли в товарных вагонах в Германию.
На улицах Киева каждое утро находили десятки трупов убитых офицеров. Ни одна ночь не проходила без убийств. В местечках и городах вокруг Киева шли погромы. Произвол и расстрелы сделали жизнь тяжелой и напряженной. Над Киевом нависли потемки. Киев притаился и замолчал. Улицы и тротуары обезлюдели. Вечером киевляне боялись высунуть нос на улицу. Для хождения по улицам после 9 часов вечера нужен был пропуск. Ночная тишина вплоть до рассвета оглашалась то далекими, то близкими выстрелами: гайдамаки и сичевики обыскивали, вернее, грабили квартиры и случайных прохожих.
19 декабря Директория торжественно въехала в Киев. Впереди на белом коне, подаренном ему жмеринскими железнодорожниками, ехал головной атаман Симон Петлюра, а за ним гораздо более скромно следовал председатель Директории Винниченко, «расхлябанный неврастеник», за Винниченко — «какие-то замшелые и никому неведомые министры» (К. Паустовский). Гайдамаки, с длинными черными чубами («оселедцями») на бритых головах, гарцевали на конях, составляя почетную свиту и стражу Директории. Я глядел на эту процессию, и мне казалось, что на киевских улицах и площадях идет постановка какой-то старинной украинской пьесы XVIII или начала XIX века — не то «Запорожец за Дунаем» Гулак-Артемовского, не то какой-то оперетки «с пением и выстрелами», которые я видел в свои гимназические годы в Украинском театре на сцене Киевского народного дома. Так начала разыгрываться красочная оперетка «Директория и ее атаманы», сравнительно легкомысленная в Киеве и кровавая в маленьких городах и местечках Украины.
Директория приложила все усилия, чтобы загримировать Киев под старосветскую Украину, под какой-то увеличенный Миргород или Кобеляки. Старинная этнография Украины была воскрешена в полном блеске. Но от всего этого несло за версту самым настоящим провинциализмом. Опереточные гайдамаки в синих жупанах (поддевках) бродили по Крещатику со стремянками, снимали с магазинов и зданий русские вывески и вешали украинские или закрашивали русские названия. Знаменитый магазин, где торговали медом и пряниками — «Оце Тарас с Полтавшины» («Вот Тарас с Полтавшины»), стал персонификацией режима Директории. Длинноусый Тарас в украинском костюме был так важен, что я с трудом решился зайти в его магазин и купить фунт пряников. Киев запестрел шароварами, «что твое Черное море,» вышитыми украинскими сорочками, чоботами (сапогами) самых разных цветов и оттенков (черный, желтый, синий и красный преобладали) и смушковыми шапками. Все заговорили по-украински, кто как мог, ибо за русскую речь можно было схватить по уху от какого-нибудь «вельми» пылкого гайдамака или сичевика. Евреи избегали выходить на улицу.
В эти дни появились воззвания Директории против буржуазии, но почему-то в состав буржуазии зачислялись национальные меньшинства — великороссы, евреи, поляки. Воззвания ставили целью разжигание не столько классовой, сколько национальной вражды.
По приказу Директории в банках начались обыски сейфов, выемка из них золотых вещей и драгоценностей, что, конечно, не могло привлечь буржуазные круги Киева к поддержке Директории. В начале января 1919 года «сичевики» Директории зверски избили шомполами на железнодорожных станциях в Конотопе и Бахмаче нескольких евреев, ехавших в поездах. Войска Директории постепенно превращались в банды, занимавшиеся погромами евреев, грабежами, убийствами и насилиями.
Приближение Красной армии к Киеву, о чем говорила все более и более слышная канонада на левом берегу Днепра — со стороны Броваров и Дарницы, — вызвало панику в городе. Киев в период гетманщины стал убежищем для всех беглецов из «Совдепии». В январе 1919 г. началось паническое бегство этих беглецов на юг в Одессу под крылышко Добровольческой армии. На Киевском вокзале творилось нечто невообразимое. За посадку в вагон платили уже не дензнаками, а золотом и драгоценностями. Станционные власти на линиях Юго-Западных железных дорог самолично производили обыски у беглецов из Киева и «выемки» различных ценностей. Подвоз продовольствия в Киев был резко сокращен и в городе начался голод.
Последний удар Директории нанесла «великая измена» («зрада») ее атаманов. Махно, разгуливавший по Гуляй-Полю, захватил Екатеринослав. Григорьев, хозяйничавший на Херсонщине, передался на сторону Деникина. Зеленый, хозяйничавший в южных районах Киевщины, отрезал войска Директории на севере Украины от ее же войск на юге.
В. результате «великой измены» Директория и правительство в конце 1919 г. бежали в Фастов. В ночь на 5 февраля войска Директории покинули Киев.
Город снова оказался без власти. Но атаманы и местная «шпана» не успели устроить погрома и грабежа жителей. В полдень 5 февраля в Киев по Цепному мосту вошли Богунский и Таращанский полки Красной армии, и Киев снова стал советским.
Погромы
С продвижением Красной армии из Киева на запад Петлюра бежал в Винницу, а оттуда в Каменец-Подольск под крылышко войск Пилсудского. В беспорядочном бегстве в Каменец-Подольск развал армии Петлюры достиг своего апогея. Армия Петлюры превратилась в банду вооруженных людей, почти ничем не отличавшихся от банд Зеленого, Ангела, Григорьева и других "батек-атаманов ".
После ухода из Киева войска Петлюры занялись погромами. Это были страшные по своей жестокости февральские и мартовские еврейские погромы. Люди, бежавшие в Киев из Проскурова, Балты, Ананьева, Житомира и других городов Правобережной Украины, рассказывали о неслыханных зверствах петлюровских войск. Эти погромы продолжались весь 1919 и даже 1920 годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117