Дорожки для плавания там были разграничены деревянными поплавками, к воде проложены сходни, имелись вышка и мостки для прыжков в воду. Плавательный бассейн находился на сильно расширенном участке канала Москва – Волга, рядом с московским Речным вокзалом, откуда отправлялись пароходы в дальние рейсы по стране – до Ладожского озера и Белого моря на севере и к устью Волги у Каспийского моря на юге. Плавательный бассейн составлял лишь часть большого спортивного комплекса. Раздевалка и гардероб, закусочная и буфет, оборудованные очень практично и целесообразно, располагались на берегу. На спортивных площадках были установлены различные снаряды, имелись беговая дорожка, а также зеленая лужайка для любителей загорать и еще многое другое, что требуется для массового спорта.
«Стреляные зайцы» – что касалось Москвы – из посольства фашистской Германии слушали мой рассказ с явным неодобрением и удивлением. «А если бы к вам там пристали большевики? – спросил меня какой-то секретарь посольства. – Ведь люди сразу же догадались, что вы – иностранец!» Я ответил, что иностранец в плавках ничем не отличается от москвича. И почему, собственно, кто-то должен ко мне приставать, если я сам никого не задираю? Служащие бассейна и все другие, кто там был, относились ко мне так же вежливо, как и я к ним. Моей жене, упомянутому журналисту и мне очень понравилось посещение этого очень привлекательного спортивного комплекса, и мы намерены бывать там и впредь.
Как уже отмечалось, затхлая атмосфера в посольстве фашистской Германии в Москве характеризовалась недоверием, враждебностью к коммунизму, ограниченностью и самоизоляцией от окружающего мира, где кипела жизнь, где в противоречиях, а порой и в муках строился социалистический мир. Я пытался постепенно, шаг за шагом ослабить и устранить предвзятость, которая мешала этим людям пользоваться собственным рассудком, самостоятельно наблюдать и думать.
Тогда в Москве я воочию убедился, сколь губительно действует даже на более или менее образованных, разумных и нормальных людей настойчивая, длящаяся десятилетиями антикоммунистическая, клеветническая пропаганда. Это в такой же мере относилось и ко многим дипломатам и служащим представительств других капиталистических стран. Сотрудники посольства фашистской Германии находились в Москве не один год. У них были глаза и уши, чтобы самим ознакомиться с окружающей действительностью, с жизнью Советского Союза. Но, охваченные проникнутой ненавистью предвзятостью эксплуататорских классов, они замкнулись в своем нереальном мирке дипломатической самоудовлетворенности. Уверовав в формулу «не может быть того, чего не должно быть», они просто не видели реальностей бурно развивавшегося окружавшего их мира социализма.

ОБМАННЫЙ МАНЕВР ГИТЛЕРА
16 ноября 1940 года мне запомнилось особенно хорошо. Зябко поеживаясь, я с несколькими другими сотрудниками германского посольства стоял поздним вечером 15 ноября на перроне Белорусского вокзала. Мы ожидали прибытия специального поезда, в котором возвращалась в Москву советская правительственная делегация после завершения переговоров в Берлине с Гитлером и Риббентропом.
Эту высокую официальную делегацию возглавлял Председатель Совета Народных Комиссаров СССР, народный комиссар иностранных дел В.М.Молотов. К поезду был прицеплен вагон, в котором ехали посол фон дер Шуленбург и советник посольства Хильгер. Им было приказано сопровождать советскую делегацию в Берлин. Для ее встречи мы и прибыли на вокзал.
На перроне собралось много высокопоставленных советских руководителей и военных. Был выстроен военный оркестр. Чувствовалось, что люди хотели узнать, как прошли и чем кончились переговоры в Берлине, состоявшиеся там по приглашению германской стороны. Советское правительство сочло целесообразным принять это приглашение, чтобы узнать дальнейшие планы и намерения берлинского правительства. Отклонение приглашения могло бы еще более осложнить и без того напряженные отношения между Москвой и Берлином.
Когда поезд в 12 часов ночи остановился у перрона, военный оркестр заиграл «Интернационал», который тогда являлся государственным гимном Советского Союза. Поскольку 16 ноября 1940 года мне как раз исполнилось 33 года, я мысленно с удовлетворением отнес исполнение советским военным оркестром гимна международного рабочего движения и к собственной персоне, к своему дню рождения. Находясь на подпольной работе в Москве, коммунист и участник антифашистской борьбы, я стоял на Белорусском вокзале в одном ряду с сотрудниками посольства фашистской Германии и слушал «Интернационал». Восприняв в душе это исполнение гимна и как приветствие по случаю моего дня рождения, я пришел в радостное настроение.
Это заметил даже мой шеф Хильгер, который, как и посол, пребывал явно не в лучшем расположении духа. «Вы что-то очень веселы», – раздраженно заметил он, когда мы пожимали друг другу руки. После обычных приветствий я сказал ему, что, несмотря на поздний час, все же намереваюсь отметить свой день рождения и, кроме того, надеюсь, что он привез из Берлина добрые вести. В ответ он шепнул мне, что о добрых вестях говорить, к сожалению, не приходится. В ближайшие дни, продолжал он, мы побеседуем на эту тему. Потом его и посла окружили советские представители. Я смог встретиться с ним лишь через два-три дня.
Переговоры Молотова в Берлине
Хильгер рассказал мне, что он участвовал в качестве переводчика во всех беседах Молотова с Гитлером и Риббентропом. Ему пришлось выступать в роли переводчика, заметил он, поскольку главный переводчик министерства иностранных дел Шмидт, который должен был обеспечить перевод переговоров на столь высоком государственном уровне, не знает или недостаточно знает русский язык. Поэтому задачи были разделены. Он, Хильгер, целиком сосредоточился на переводе, а Шмидт записывал. У Молотова также было два переводчика – Бережков и Павлов. С немецкой стороны на переговорах присутствовал министр иностранных дел, а с советской – заместитель народного комиссара иностранных дел, который одновременно являлся заместителем главы делегации. Послу фон дер Шуленбургу не было разрешено участвовать в переговорах.
В целом следует сказать, продолжал Хильгер, что переговоры, приобретавшие порой острый полемический характер, скорее привели к обострению отношений, нежели к устранению противоречий. Фюрер был явно разочарован и раздражен, так как Молотов без обиняков отверг его слишком далеко идущие и, возможно, не вполне реалистические предложения. Молотов настойчиво требовал ответа на ряд конкретных, чрезвычайно важных для Советского Союза вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156