А тот предлагал свои услуги в качестве осведомителя — вместо некоего погибшего десятника, приставленного к иноземцу, который сам стал ун-баши; он-де, Кривой Джафар, сумел завязать с чужестранцем дружбу, да такую, что иноземец отдал ему на попечение свою рабыню-девку, из-за которой зарезал двоих — одного в крепости, другого на глазах у самого эмира два дня назад…
Тимур действительно ждал разведчика со сведениями о противнике, и потому пыхтение толстяка поначалу вызвало у него только гнев. Он уже собирался вызвать стражу, чтобы Кривого вытолкали взашей и высекли палками по пяткам, дабы впредь не смел попусту отнимать у эмира времени. Но пыхтевший скороговоркой толстяк успел, на свое счастье, выпалить о недавнем поединке, и Тимуров гнев оказался в плену любопытства: еще свеж был в памяти бой перед его шатром.
— Ун-баши Мансур сам сказал, — шумно отдуваясь, ответил Джафар и добавил: — Пьян был, зашел поболтать — вот и выболтал… Я ведь и камень разговорить могу, клянусь милосердием Всемогущего… — Он прижал толстые руки к груди и выпучился: мол, честнее меня никого не найдешь.
Джафар кривил душой, говоря, что покойник ун-баши сам ему все выболтал. Мансур хоть и любил винцо, но был крепок на голову и пьянел мало. Маркитант проведал обо всем лишь благодаря случаю. Зуб у Мансура разболелся, он и лечил его перебродившим соком виноградной лозы. Пил и пил, чтобы боль унять, — говорил, помогает. Пришел он к Джафару уже под изрядным хмельком и опять вина потребовал — больной зуб никак не желал успокаиваться. Выпил чашу, вторую, третью — и вдруг повалился на бок и заснул. И стал говорить во сне, будто рассуждал сам с собой: вот, я слежу за Гулем, как сотник велел, как эмир велел, а чужак мне по нутру. Хороший воин, таких поискать надо. Зачем следить, не понимаю… Ну, странный он человек — так что с того? Все мы странные: одному одно надо, другому — другое. А Гулю ничего не надо — тем и странен. Беда у него какая-то случилась. Беда…
— Но я никому ничего не говорил, клянусь. — Джафар истово мел бородой землю. — Ун-баши проспался и уже ничего не помнил, а я молчал, хазрат эмир. Клянусь, молчал. А потом погиб Мансур. Ну, я и подумал: кто будет за него? А Гуль, он сам стал ко мне наведываться. Девку отдал, чтобы я за ней присматривал. По дружбе, — поспешил добавить он; незачем эмиру знать, что ему Гуль платит. — Сдружился я с ним, хазрат эмир. Передо мною он не таится. Вот я и подумал, что могу быть тебе полезен. Мы в шатрандж с ним играем…
— В шатрандж? — переспросил Тимур. — Он играет в шатрандж?
— Ага, — обрадовался Джафар. — Играет. Играем мы, разговариваем. Я ведь и камень разговорить могу… — повторил он с легким нажимом, — знай, эмир, буду я тебе полезен. Вот увидишь, я всю его подноготную сумею вызнать. А вызнаю, так сразу тебе передам… Хочешь, спроси… Я уже кое-что выведал…
Тимур задумчиво слушал торопливую скороговорку обозного торговца. Новость — воин-великан играет в шахматы. Эмиру в это верилось с трудом.
Джафар не верил своему счастью. Получается-таки… Он ведь был несказанно удивлен, поняв смысл почти что бессвязных слов, вырвавшихся у уснувшего от вина Мансура. Какой смысл следить за таким нелепым чудовищем в образе человеческом, если при небывалом росте и силе ум его явно поврежден? Но Мансур умер. Почему бы и не попытать удачу, вызвавшись занять его место? Может, после этого похода перестанет Джафар таскаться в обозе за войском и поведет собственный караван с товарами… Ну, допустим, в ту благословенную страну, где золотые монеты величиною с хлебный кругляш… Если они существуют на самом деле.
Тимур при упоминании золотых монет величиной с лепешку недоверчиво взглянул на Джафара.
— Своими ушами слышал, — поспешил заверить эмира торговец. — Величиной с чурек, а толщиной с палец… Чтобы легче отыскать было, если потеряются… Не монета, а целое блюдо из золота… (Про деньги из бумаги Джафар даже не заикнулся. Зачем эмиру знать, что разум Гуля мутен, словно весенний паводок? Для Джафара в этом выгоды никакой нет. Деньги из бумаги — это же и дурак придумать не сможет! Какой вес в бумажной монете? И что Гуль толкует о неведомом счете, которым пользуются в его стране, эмиру знать не надо. О каком таком счете он ведет речь: один ишак и еще один ишак — будет три ишака, а не два?)
Тимур медленно кивнул головой, и маркитант чуть не задохнулся: вышло! Удалось-таки склонить эмира на свою сторону, убедить, что Джафар будет ему полезен, как никто другой. Сердце торговца ликовало, будущее рисовалось в самых радужных красках.
К кривому обозному торгашу Тимура расположили не только россказни о золотых монетах несуразной величины, о которых тот толковал. Вовремя появился торговец, в самый что ни на есть нужный момент. И позабавил эмира: взбрело же в башку торгаша, будто великан-чужеземец столь важная птица, что Тимуру надобно знать, даже как он дышит во сне. Но…
“Я твой воин, эмир”, — сказал после поединка угрюмый гигант, мешая тюркские слова с таджикской речью (Тимур даже не сразу его понял). Сказал, словно протягивал к эмиру незримую нить — ты и я, мы крепко-накрепко связаны. Он смотрел прямо в лицо, и эмир не увидел в его светлых глазах ни затаенного страха, ни подобострастия. Ничего. Чистый взгляд, подобный взгляду погруженного в игру двухлетнего ребенка или базарного дурачка, которому не хватает ума для притворства и лицемерия. Но гигант не дурак — он искусный боец.
А в следующие минуты грозный воин, хладнокровно зарезавший врага, превратился в посмешище, назвав себя цветком: “Здесь мое имя Гуль…”
“Он — Откровение Сильного, Милосердного…” — будто наяву зазвучал в ушах Тимура звонкий голосок внука, читающего строки Корана.
— Он и вправду умеет играть? — спросил Тамерлан.
— Шахматы ему знакомы, — кивнул Джафар.
— И каков он в игре?
— Я выигрываю чаще, — осклабился Джафар.
— А ты сам хорошо играешь?
Торговец развел руками: мол, как я могу хвалить себя?
Тимур ударил в гонг, призывая раба.
— Принеси шахматы, — велел он, а затем сказал Джафару: — Будешь играть со мной.
У Кривого единственный зрячий глаз полез из орбиты. Он будет играть в шахматы с самим эмиром!
— Будешь поддаваться — отдам палачу, — тихо предупредил Тимур маркитанта.
Джафара бросило в пот. Тамерлан чуть улыбнулся, заметив страх торговца.
— Сумеешь выиграть — награжу, — так же тихо произнес он.
Раб принес шахматную доску с уже расставленными в позицию фигурами и поставил перед эмиром на низенький столик.
Тимур поманил к себе Джафара.
— Иди ближе, не бойся. Ты первым ходишь.
Джафар подполз к доске и поднял руку — пухлые пальцы тряслись, а фигуры плыли перед глазами. Эмир не торопил торговца, давая прийти в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Тимур действительно ждал разведчика со сведениями о противнике, и потому пыхтение толстяка поначалу вызвало у него только гнев. Он уже собирался вызвать стражу, чтобы Кривого вытолкали взашей и высекли палками по пяткам, дабы впредь не смел попусту отнимать у эмира времени. Но пыхтевший скороговоркой толстяк успел, на свое счастье, выпалить о недавнем поединке, и Тимуров гнев оказался в плену любопытства: еще свеж был в памяти бой перед его шатром.
— Ун-баши Мансур сам сказал, — шумно отдуваясь, ответил Джафар и добавил: — Пьян был, зашел поболтать — вот и выболтал… Я ведь и камень разговорить могу, клянусь милосердием Всемогущего… — Он прижал толстые руки к груди и выпучился: мол, честнее меня никого не найдешь.
Джафар кривил душой, говоря, что покойник ун-баши сам ему все выболтал. Мансур хоть и любил винцо, но был крепок на голову и пьянел мало. Маркитант проведал обо всем лишь благодаря случаю. Зуб у Мансура разболелся, он и лечил его перебродившим соком виноградной лозы. Пил и пил, чтобы боль унять, — говорил, помогает. Пришел он к Джафару уже под изрядным хмельком и опять вина потребовал — больной зуб никак не желал успокаиваться. Выпил чашу, вторую, третью — и вдруг повалился на бок и заснул. И стал говорить во сне, будто рассуждал сам с собой: вот, я слежу за Гулем, как сотник велел, как эмир велел, а чужак мне по нутру. Хороший воин, таких поискать надо. Зачем следить, не понимаю… Ну, странный он человек — так что с того? Все мы странные: одному одно надо, другому — другое. А Гулю ничего не надо — тем и странен. Беда у него какая-то случилась. Беда…
— Но я никому ничего не говорил, клянусь. — Джафар истово мел бородой землю. — Ун-баши проспался и уже ничего не помнил, а я молчал, хазрат эмир. Клянусь, молчал. А потом погиб Мансур. Ну, я и подумал: кто будет за него? А Гуль, он сам стал ко мне наведываться. Девку отдал, чтобы я за ней присматривал. По дружбе, — поспешил добавить он; незачем эмиру знать, что ему Гуль платит. — Сдружился я с ним, хазрат эмир. Передо мною он не таится. Вот я и подумал, что могу быть тебе полезен. Мы в шатрандж с ним играем…
— В шатрандж? — переспросил Тимур. — Он играет в шатрандж?
— Ага, — обрадовался Джафар. — Играет. Играем мы, разговариваем. Я ведь и камень разговорить могу… — повторил он с легким нажимом, — знай, эмир, буду я тебе полезен. Вот увидишь, я всю его подноготную сумею вызнать. А вызнаю, так сразу тебе передам… Хочешь, спроси… Я уже кое-что выведал…
Тимур задумчиво слушал торопливую скороговорку обозного торговца. Новость — воин-великан играет в шахматы. Эмиру в это верилось с трудом.
Джафар не верил своему счастью. Получается-таки… Он ведь был несказанно удивлен, поняв смысл почти что бессвязных слов, вырвавшихся у уснувшего от вина Мансура. Какой смысл следить за таким нелепым чудовищем в образе человеческом, если при небывалом росте и силе ум его явно поврежден? Но Мансур умер. Почему бы и не попытать удачу, вызвавшись занять его место? Может, после этого похода перестанет Джафар таскаться в обозе за войском и поведет собственный караван с товарами… Ну, допустим, в ту благословенную страну, где золотые монеты величиною с хлебный кругляш… Если они существуют на самом деле.
Тимур при упоминании золотых монет величиной с лепешку недоверчиво взглянул на Джафара.
— Своими ушами слышал, — поспешил заверить эмира торговец. — Величиной с чурек, а толщиной с палец… Чтобы легче отыскать было, если потеряются… Не монета, а целое блюдо из золота… (Про деньги из бумаги Джафар даже не заикнулся. Зачем эмиру знать, что разум Гуля мутен, словно весенний паводок? Для Джафара в этом выгоды никакой нет. Деньги из бумаги — это же и дурак придумать не сможет! Какой вес в бумажной монете? И что Гуль толкует о неведомом счете, которым пользуются в его стране, эмиру знать не надо. О каком таком счете он ведет речь: один ишак и еще один ишак — будет три ишака, а не два?)
Тимур медленно кивнул головой, и маркитант чуть не задохнулся: вышло! Удалось-таки склонить эмира на свою сторону, убедить, что Джафар будет ему полезен, как никто другой. Сердце торговца ликовало, будущее рисовалось в самых радужных красках.
К кривому обозному торгашу Тимура расположили не только россказни о золотых монетах несуразной величины, о которых тот толковал. Вовремя появился торговец, в самый что ни на есть нужный момент. И позабавил эмира: взбрело же в башку торгаша, будто великан-чужеземец столь важная птица, что Тимуру надобно знать, даже как он дышит во сне. Но…
“Я твой воин, эмир”, — сказал после поединка угрюмый гигант, мешая тюркские слова с таджикской речью (Тимур даже не сразу его понял). Сказал, словно протягивал к эмиру незримую нить — ты и я, мы крепко-накрепко связаны. Он смотрел прямо в лицо, и эмир не увидел в его светлых глазах ни затаенного страха, ни подобострастия. Ничего. Чистый взгляд, подобный взгляду погруженного в игру двухлетнего ребенка или базарного дурачка, которому не хватает ума для притворства и лицемерия. Но гигант не дурак — он искусный боец.
А в следующие минуты грозный воин, хладнокровно зарезавший врага, превратился в посмешище, назвав себя цветком: “Здесь мое имя Гуль…”
“Он — Откровение Сильного, Милосердного…” — будто наяву зазвучал в ушах Тимура звонкий голосок внука, читающего строки Корана.
— Он и вправду умеет играть? — спросил Тамерлан.
— Шахматы ему знакомы, — кивнул Джафар.
— И каков он в игре?
— Я выигрываю чаще, — осклабился Джафар.
— А ты сам хорошо играешь?
Торговец развел руками: мол, как я могу хвалить себя?
Тимур ударил в гонг, призывая раба.
— Принеси шахматы, — велел он, а затем сказал Джафару: — Будешь играть со мной.
У Кривого единственный зрячий глаз полез из орбиты. Он будет играть в шахматы с самим эмиром!
— Будешь поддаваться — отдам палачу, — тихо предупредил Тимур маркитанта.
Джафара бросило в пот. Тамерлан чуть улыбнулся, заметив страх торговца.
— Сумеешь выиграть — награжу, — так же тихо произнес он.
Раб принес шахматную доску с уже расставленными в позицию фигурами и поставил перед эмиром на низенький столик.
Тимур поманил к себе Джафара.
— Иди ближе, не бойся. Ты первым ходишь.
Джафар подполз к доске и поднял руку — пухлые пальцы тряслись, а фигуры плыли перед глазами. Эмир не торопил торговца, давая прийти в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91