А в тот единственный раз Хабер вскоре принужден был сдаться и, подключив к пациенту Аугментор, способный удерживать того в заданном режиме сна, позволил расслабиться рядышком в кресле и себе самому.
Однако сон, который посетил Орра на следующем же дневном сеансе, оказался столь глубоким, долгим и затейливым, что по пробуждении пациента оба они так и не сумели до конца разобраться, в чем все-таки заключаются перемены, что именно удалось Хаберу улучшить на сей раз. Засыпал Орр еще в старом кабинете, а проснулся уже в стенах ООИ – стало быть, Хабер сам себе устроил протекцию. Но, видимо, одним этим последствия сна не исчерпывались
– погода тоже вроде бы стала посуше, возможно, изменилось и еще что-нибудь существенное. Уверенности не было. Ни в чем не было уверенности.
Орр еще попытался тогда возражать против столь радикальных перемен в столь сжатые сроки, и Хабер, мгновенно с ним согласившись, перенес следующий сеанс почти на неделю, дабы дать пациенту возможность прийти в себя. Все же Хабер – человек вполне благожелательный. А кроме всего прочего, к чему ему резать гуся, несущего золотые яйца.
Гусь. Вот точное слово. «Точное мое определение, – констатировал Орр. – Тупо гогочущий белый гусак». Забывшись, Орр прослушал последнюю реплику собеседницы.
– Простите, – извинился он. – Я что-то недослышал. Боюсь, сейчас у меня с головой не все в порядке. В переносном смысле, разумеется.
– Вы не больны? – встревожилась Лелаш.
– Нет, вполне здоров. Просто зверски устал.
– Оно и понятно, вы же видели столь удручающий сон, про Великий Мор и всякие связанные с ним огорчительные подробности. Видок после него был у вас тот еще. Эти сеансы всегда так на вас действуют?
– Нет, не всегда. Сегодня как раз выдался не самый удачный. Полагаю, вы могли заметить это… Так когда же мы все-таки встретимся?
– Да-да… Ну, скажем, за ленчем в понедельник. Вы ведь работаете в центре, в мастерских Бредфорда?
Не без изумления Орр вспомнил, что это действительно так. Грандиозный гидротехнический проект Бонвиль-Уматилья, призванный обеспечить растущие потребности в воде и энергии гигантских несуществующих ныне городов Джон-Дей и Френч-Глен, истаял как дым. В Орегоне вообще осталось всего лишь одно более или менее крупное поселение, гордо претендующее на звание города, – Портленд. А сам Орр не служил более чертежником в большой государственной компании. Теперь он работал на частника в конструкторском бюро небольшого инструментального производства по Старк-стрит. Ну конечно же.
– Годится, – ответил он, промешкав чуть дольше, чем следует. – Перерыв на ленч у меня с часу до двух. Можем встретиться у Дейва, на Энкени.
– С часу до двух. Стало быть, у Дейва. Тогда до встречи в понедельник!
– Погодите-ка! – воскликнул Орр. – Послушайте. Не могли бы вы… Не могли бы пересказать, что говорил доктор Хабер? Я имею в виду, что именно внушал он мне под гипнозом? Вы ведь все это слышали, мисс Лелаш, не так ли?
– Да, слышала, разумеется, но, боюсь, мистер Орр, рассказать не смогу, уж простите. Это ведь может повредить вашему исцелению. Если бы пациенту полагалось знать, доктор сам бы и рассказал. Боюсь, это не вполне этично.
– Наверное, вы правы.
– Весьма сожалею. Итак, до понедельника?
– До понедельника, – глухо откликнулся он в полном отчаянии и бросил трубку.
Она не поможет. Ей не занимать ни мужества, ни напора, но силы ее, увы, совсем не те. Возможно, Лелаш и заметила это , но отмахнулась, как от наваждения, как от мушек в глазах. Да и как ее можно винить за это? Орр на собственной шкуре испытал тяжесть раздвоения памяти – а ей к чему это лишнее бремя? С чего бы это ей верить слюнявому психу, который, бессвязно бормоча и брызгаясь во все стороны, несет при том невесть что?
Завтра, в субботу, очередной сеанс у Хабера, с четырех до шести, а то и дольше – уж как выйдет. А выхода нет.
Пора было что-нибудь съесть, но голода Орр не ощущал. Он не стал включать свет ни в спальне, ни в просторной гостиной, которую за полных три года жизни в этой квартире так и не удосужился обставить приличной новой мебелью. И сейчас в потемках почему-то обратил на это внимание. В воздухе висел запах пыли, смешанный с летучими ароматами ранней весны за окном. Древний резной камин, дряхлое пианино, ощерившееся в слабых отблесках фонарей щербатой (без восьми клавиш) клавиатурой, груда линялых траченных молью ковров возле очага да ветхий бамбуковый столик, очевидно, японского происхождения, не выше десяти дюймов. Давно некрашенный да и немытый дощатый пол утопал в чернильном мраке.
Джордж Орр рухнул, где стоял, уткнулся носом в пыльный пол, ощутил его жесткость всеми ребрами. Джордж лежал так молча, но не засыпал – он пребывал сейчас где-то неизмеримо дальше, в местах, куда не залетают даже вездесущие сны. Уже не впервые заглянул он в этот далекий край – или за край?
Когда Орр поднялся, настала пора принять таблетку хлорпромазина и отправиться на боковую. Всю последнюю неделю Хабер пользовал его фенотиазинами, те действовали вполне исправно, позволяя при необходимости погружать Орра в сон-фазу, но снижая до вполне безопасного уровня интенсивность сновидений. Орр в душе ликовал, но Хабер охладил его пыл, объявив, что эффективность этого препарата, как прежде и прочих, вскоре начнет снижаться, покуда вовсе не сойдет на нет. Ничто не может уберечь человека от сновидений, повторял доктор, разве одна костлявая.
Этой ночью Орр наконец выспался как следует, а если и видел какие-то сны, то лишь мельком и неотчетливо. Пробудившись около полудня, заглянул в холодильник и обомлел. Такого изобилия и разнообразия он еще в жизни не видывал. В другой жизни. Тот, прежний Орр, жил в окружении семи миллиардов голодных ртов, и еды вечно не хватало. Обыкновенное яйцо становилось праздником, именинами сердца; «Сегодня мы овулируем!», – восклицала супруга, бережно выкладывая на стол пакет с месячным пайком… Примечательно, но в этой жизни они с Донной даже не устраивали пробного брака. Во времена Великого Мора этот общественный институт тоже претерпел немалые изменения, и допустимым считалось теперь лишь официальное венчание. Более того, в Юте, где уровень смертности все еще превышал рождаемость, из патриотических и религиозных побуждений пытались узаконить полигамию. Но они с Донной решили не вмешивать в свои личные взаимоотношения государство – просто зажили вместе и все. Впрочем, надолго это и здесь не затянулось… Внимание Орра вновь вернулось к содержимому холодильника.
Сам он тоже не был более тем востроносеньким, худощавым замухрышкой, каким довелось существовать в голодном семимиллиардном мире – Орр изрядно прибавил в весе, округлился. И насыщался теперь отнятым у тех самых голодающих – роскошной, но неправедной пищей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Однако сон, который посетил Орра на следующем же дневном сеансе, оказался столь глубоким, долгим и затейливым, что по пробуждении пациента оба они так и не сумели до конца разобраться, в чем все-таки заключаются перемены, что именно удалось Хаберу улучшить на сей раз. Засыпал Орр еще в старом кабинете, а проснулся уже в стенах ООИ – стало быть, Хабер сам себе устроил протекцию. Но, видимо, одним этим последствия сна не исчерпывались
– погода тоже вроде бы стала посуше, возможно, изменилось и еще что-нибудь существенное. Уверенности не было. Ни в чем не было уверенности.
Орр еще попытался тогда возражать против столь радикальных перемен в столь сжатые сроки, и Хабер, мгновенно с ним согласившись, перенес следующий сеанс почти на неделю, дабы дать пациенту возможность прийти в себя. Все же Хабер – человек вполне благожелательный. А кроме всего прочего, к чему ему резать гуся, несущего золотые яйца.
Гусь. Вот точное слово. «Точное мое определение, – констатировал Орр. – Тупо гогочущий белый гусак». Забывшись, Орр прослушал последнюю реплику собеседницы.
– Простите, – извинился он. – Я что-то недослышал. Боюсь, сейчас у меня с головой не все в порядке. В переносном смысле, разумеется.
– Вы не больны? – встревожилась Лелаш.
– Нет, вполне здоров. Просто зверски устал.
– Оно и понятно, вы же видели столь удручающий сон, про Великий Мор и всякие связанные с ним огорчительные подробности. Видок после него был у вас тот еще. Эти сеансы всегда так на вас действуют?
– Нет, не всегда. Сегодня как раз выдался не самый удачный. Полагаю, вы могли заметить это… Так когда же мы все-таки встретимся?
– Да-да… Ну, скажем, за ленчем в понедельник. Вы ведь работаете в центре, в мастерских Бредфорда?
Не без изумления Орр вспомнил, что это действительно так. Грандиозный гидротехнический проект Бонвиль-Уматилья, призванный обеспечить растущие потребности в воде и энергии гигантских несуществующих ныне городов Джон-Дей и Френч-Глен, истаял как дым. В Орегоне вообще осталось всего лишь одно более или менее крупное поселение, гордо претендующее на звание города, – Портленд. А сам Орр не служил более чертежником в большой государственной компании. Теперь он работал на частника в конструкторском бюро небольшого инструментального производства по Старк-стрит. Ну конечно же.
– Годится, – ответил он, промешкав чуть дольше, чем следует. – Перерыв на ленч у меня с часу до двух. Можем встретиться у Дейва, на Энкени.
– С часу до двух. Стало быть, у Дейва. Тогда до встречи в понедельник!
– Погодите-ка! – воскликнул Орр. – Послушайте. Не могли бы вы… Не могли бы пересказать, что говорил доктор Хабер? Я имею в виду, что именно внушал он мне под гипнозом? Вы ведь все это слышали, мисс Лелаш, не так ли?
– Да, слышала, разумеется, но, боюсь, мистер Орр, рассказать не смогу, уж простите. Это ведь может повредить вашему исцелению. Если бы пациенту полагалось знать, доктор сам бы и рассказал. Боюсь, это не вполне этично.
– Наверное, вы правы.
– Весьма сожалею. Итак, до понедельника?
– До понедельника, – глухо откликнулся он в полном отчаянии и бросил трубку.
Она не поможет. Ей не занимать ни мужества, ни напора, но силы ее, увы, совсем не те. Возможно, Лелаш и заметила это , но отмахнулась, как от наваждения, как от мушек в глазах. Да и как ее можно винить за это? Орр на собственной шкуре испытал тяжесть раздвоения памяти – а ей к чему это лишнее бремя? С чего бы это ей верить слюнявому психу, который, бессвязно бормоча и брызгаясь во все стороны, несет при том невесть что?
Завтра, в субботу, очередной сеанс у Хабера, с четырех до шести, а то и дольше – уж как выйдет. А выхода нет.
Пора было что-нибудь съесть, но голода Орр не ощущал. Он не стал включать свет ни в спальне, ни в просторной гостиной, которую за полных три года жизни в этой квартире так и не удосужился обставить приличной новой мебелью. И сейчас в потемках почему-то обратил на это внимание. В воздухе висел запах пыли, смешанный с летучими ароматами ранней весны за окном. Древний резной камин, дряхлое пианино, ощерившееся в слабых отблесках фонарей щербатой (без восьми клавиш) клавиатурой, груда линялых траченных молью ковров возле очага да ветхий бамбуковый столик, очевидно, японского происхождения, не выше десяти дюймов. Давно некрашенный да и немытый дощатый пол утопал в чернильном мраке.
Джордж Орр рухнул, где стоял, уткнулся носом в пыльный пол, ощутил его жесткость всеми ребрами. Джордж лежал так молча, но не засыпал – он пребывал сейчас где-то неизмеримо дальше, в местах, куда не залетают даже вездесущие сны. Уже не впервые заглянул он в этот далекий край – или за край?
Когда Орр поднялся, настала пора принять таблетку хлорпромазина и отправиться на боковую. Всю последнюю неделю Хабер пользовал его фенотиазинами, те действовали вполне исправно, позволяя при необходимости погружать Орра в сон-фазу, но снижая до вполне безопасного уровня интенсивность сновидений. Орр в душе ликовал, но Хабер охладил его пыл, объявив, что эффективность этого препарата, как прежде и прочих, вскоре начнет снижаться, покуда вовсе не сойдет на нет. Ничто не может уберечь человека от сновидений, повторял доктор, разве одна костлявая.
Этой ночью Орр наконец выспался как следует, а если и видел какие-то сны, то лишь мельком и неотчетливо. Пробудившись около полудня, заглянул в холодильник и обомлел. Такого изобилия и разнообразия он еще в жизни не видывал. В другой жизни. Тот, прежний Орр, жил в окружении семи миллиардов голодных ртов, и еды вечно не хватало. Обыкновенное яйцо становилось праздником, именинами сердца; «Сегодня мы овулируем!», – восклицала супруга, бережно выкладывая на стол пакет с месячным пайком… Примечательно, но в этой жизни они с Донной даже не устраивали пробного брака. Во времена Великого Мора этот общественный институт тоже претерпел немалые изменения, и допустимым считалось теперь лишь официальное венчание. Более того, в Юте, где уровень смертности все еще превышал рождаемость, из патриотических и религиозных побуждений пытались узаконить полигамию. Но они с Донной решили не вмешивать в свои личные взаимоотношения государство – просто зажили вместе и все. Впрочем, надолго это и здесь не затянулось… Внимание Орра вновь вернулось к содержимому холодильника.
Сам он тоже не был более тем востроносеньким, худощавым замухрышкой, каким довелось существовать в голодном семимиллиардном мире – Орр изрядно прибавил в весе, округлился. И насыщался теперь отнятым у тех самых голодающих – роскошной, но неправедной пищей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62