Зато ты выскочишь из воды сухим. Не бери в голову, паря!
– Не мо-гу… – прохрипел он, пытаясь высказать несогласие с рискованной затеей приятеля, беспокойство за него, а также полное свое бессилие удержать Мэнни от идиотской лжи.
– Часа через два-три тебе заметно полегчает, – заметил эскулап. – Но сегодня лучше бы из дому не выходить. Все одно через центр не пробиться – машинисты подземки снова затеяли бучу, и национальная гвардия наводит в старом городе порядок. В новостях сообщают, что там невесть что творится – просто ад кромешный. Отлежись лучше. А мне пора на службу, провались она пропадом, отсюда десять минут пешком – лечебный комплекс в центре квартала Макадам. – Матрац вздрогнул и заметно просел. – Представляешь, двести шестьдесят младенцев, загибающихся от квашиоркора, и все на моей шее. Все как один – отпрыски важных шишек. А что я в силах сделать для них, черт меня подери? На мои отчаянные запросы обеспечить детей усиленным белковым рационом из любых инстанций всегда приходят одни лишь витиеватые извинения. Родители готовы за все заплатить, постоянно суют деньги. Но ведь купить-то негде! Гори оно все синим пламенем! Пичкаю детей инъекциями витамина С и делаю вид, что сражаюсь с обыкновенной цингой…
Хлопнула дверь. Матрац снова хрюкнул и вспучился – под весом Мэнни, занявшего место эскулапа. Едва уловимый запах, сладостный, как от свежестриженой лужайки, и голос из мрака за плотно закрытыми веками – далекий, как сквозь туманную кисею:
– Ну не кайф ли быть живым, а, Джорджи?
2
Небесные Врата – это отсутствие чего бы то ни было…
«Чжуан-цзы», XXIII
Живописный вид на Маунт-Худ отнюдь не открывался из окон кабинета доктора Уильяма Хабера, как ожидалось поначалу, когда посетитель входил в вестибюль, а затем оказывался в стремительно возносящемся лифте. Из окон вполне по-деловому обставленного офиса на шестьдесят третьем этаже небоскреба в восточном Вильяметте вообще не открывалось никаких примечательных видов. Зато одна из глухих стен блистала огромной пластиковой фотофреской, изображавшей тот же Маунт-Худ во всей красе, и взор хозяина кабинета, ведущего селекторные переговоры с секретаршей, отдыхал сейчас именно на ней.
– А что там, у этого Орра? Напомни-ка, Пенни. Симптомы истерической проказы, кажется?
Секретарша располагалась в трех шагах, сразу за стенкой, но использование офисного селектора вкупе с солидным дипломом в рамке на стене внушало, пациентам чуть ли не благоговейный трепет. Впрочем, устройство это производило впечатление и на самого владельца – как элегантным дизайном, так и ценой. Да и, в конце-то концов, негоже солидному психотерапевту собственноручно распахивать дверь и драть горло криком: «Следующий!»
– Нет, доктор Хабер. Такие симптомы у мистера Грина, которому назначено на завтра, в десять. Сегодня же у нас протеже доктора Вальтера из университетского медцентра. Случай ДНД.
– Злоупотребление препаратами, точно! У меня ведь на столе лежит его досье. О'кей, как появится, пропусти сразу же.
Еще не договорив, Хабер услышал стон тормозящего на этаже лифта, тяжкий пневматический выдох его дверей, затем нетвердые шаги по коридору. После, видимо, некоторых колебаний гостя скрипнула дверь приемной. Если прислушиваться, доктор мог различить и множество других звуков: хлопанье дверьми, стрекот пишущих машинок, голоса, журчанье воды в бачке унитаза – и на их этаже, и на соседних. Но штука заключалась как раз в обратном – научить свой слух вовремя вырубаться и не замечать всей этой деловой какофонии. Устанавливать в сознании нечто вроде глухой корабельной переборки.
Сейчас, пока Пенни улаживала с посетителем обычные для начала визита формальности, доктор продолжал глазеть на фреску, дивясь, кому же это и когда удалось сделать подобную фотографию. Пронзительно синее небо над девственно-чистым снежным покровом, укутывающим Маунт-Худ от подножия до самой макушки. Может, в семидесятые или даже шестидесятые? Ведь парниковый эффект не свалился людям на голову вдруг, изменения в атмосфере накапливались исподволь, и Хабер – год рождения 1962-й – еще отчетливо помнил голубизну небосвода своего раннего детства. Теперь снежных шапок и ледников на склонах уже на Земле не увидишь – их сбросили все горные пики, включая знаменитый Эверест и даже огнедышащий Эребус в Антарктике. Но, может статься, снимок сделан не столь уж давно, попросту чуток смухлевали
– небо подсинили, склон выбелили. И нет проблем!
– Добрый день, мистер Орр! – Просияв гостеприимной улыбкой, Хабер поднялся навстречу гостю, но руки не подал – слишком многие пациенты в последнее время стали остерегаться лишних физических контактов, приходили просто в ужас и напрочь замыкались при виде дружелюбно протянутой пятерни.
Посетитель слегка смешался, неловко отдернув руку, потеребил цепочку на шее и неуверенно произнес:
– До… добрый день, доктор!
Его шею украшала, как отметил Хабер, незатейливое ожерельице из посеребренной нержавейки. Да и сам посетитель, одетый вполне ординарно, являл собою типичный образчик офисного клерка. Прическа стандартной длины, до плеч, аккуратная бородка. Невысокий сероглазый блондин лет тридцати, подросткового сложения, малость истощенный, но с виду здоровый и вполне привлекательный – доктор уже набрасывал себе начерно портрет визитера. Воспитанный, толерантный, безвольный, подавленный, закомплексованный. Первые десять секунд знакомства с пациентом, любил повторять доктор Хабер и про себя, мысленно, и коллегам вслух, наиболее важны для создания доверительной атмосферы в будущем.
– Присаживайтесь, мистер Орр! Да-да, именно сюда! Не угодно ли закурить? С темным фильтром весьма крепкие, с белым – послабее. – Гость не курил. – Тогда, не теряя времени даром, попробуем разобраться в непростой вашей ситуации. ЗОБ-контроль заинтересовался, по какой причине заимствовали вы стимуляторы и снотворное с чужой фармакарты. Почему не хватило установленных вам персонально лимитов? Не так ли? И вас послали к парням с холма, а те в свою очередь, прописав добровольную наркологическую диспансеризацию, переадресовали ко мне. Пока все верно?
К собственным сердечным интонациям, призванным пробудить в собеседнике живой отклик, усыпить настороженность, доктор был весьма чуток – не хватить бы лишку! Пока, похоже, срабатывало не очень: часто мигая, гость сидел как деревянный, руки приклеены к коленям, и, как бы сглатывая в горле ком, изредка кивал – классическая иллюстрация состояния затаенной тревоги.
– Чудненько, пока что ничего из ряда вон выходящего. Вот если бы вы складывали пилюли в кучку с целью перепродажи на черном рынке или для покушения на чью-либо жизнь, тогда дело табак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Не мо-гу… – прохрипел он, пытаясь высказать несогласие с рискованной затеей приятеля, беспокойство за него, а также полное свое бессилие удержать Мэнни от идиотской лжи.
– Часа через два-три тебе заметно полегчает, – заметил эскулап. – Но сегодня лучше бы из дому не выходить. Все одно через центр не пробиться – машинисты подземки снова затеяли бучу, и национальная гвардия наводит в старом городе порядок. В новостях сообщают, что там невесть что творится – просто ад кромешный. Отлежись лучше. А мне пора на службу, провались она пропадом, отсюда десять минут пешком – лечебный комплекс в центре квартала Макадам. – Матрац вздрогнул и заметно просел. – Представляешь, двести шестьдесят младенцев, загибающихся от квашиоркора, и все на моей шее. Все как один – отпрыски важных шишек. А что я в силах сделать для них, черт меня подери? На мои отчаянные запросы обеспечить детей усиленным белковым рационом из любых инстанций всегда приходят одни лишь витиеватые извинения. Родители готовы за все заплатить, постоянно суют деньги. Но ведь купить-то негде! Гори оно все синим пламенем! Пичкаю детей инъекциями витамина С и делаю вид, что сражаюсь с обыкновенной цингой…
Хлопнула дверь. Матрац снова хрюкнул и вспучился – под весом Мэнни, занявшего место эскулапа. Едва уловимый запах, сладостный, как от свежестриженой лужайки, и голос из мрака за плотно закрытыми веками – далекий, как сквозь туманную кисею:
– Ну не кайф ли быть живым, а, Джорджи?
2
Небесные Врата – это отсутствие чего бы то ни было…
«Чжуан-цзы», XXIII
Живописный вид на Маунт-Худ отнюдь не открывался из окон кабинета доктора Уильяма Хабера, как ожидалось поначалу, когда посетитель входил в вестибюль, а затем оказывался в стремительно возносящемся лифте. Из окон вполне по-деловому обставленного офиса на шестьдесят третьем этаже небоскреба в восточном Вильяметте вообще не открывалось никаких примечательных видов. Зато одна из глухих стен блистала огромной пластиковой фотофреской, изображавшей тот же Маунт-Худ во всей красе, и взор хозяина кабинета, ведущего селекторные переговоры с секретаршей, отдыхал сейчас именно на ней.
– А что там, у этого Орра? Напомни-ка, Пенни. Симптомы истерической проказы, кажется?
Секретарша располагалась в трех шагах, сразу за стенкой, но использование офисного селектора вкупе с солидным дипломом в рамке на стене внушало, пациентам чуть ли не благоговейный трепет. Впрочем, устройство это производило впечатление и на самого владельца – как элегантным дизайном, так и ценой. Да и, в конце-то концов, негоже солидному психотерапевту собственноручно распахивать дверь и драть горло криком: «Следующий!»
– Нет, доктор Хабер. Такие симптомы у мистера Грина, которому назначено на завтра, в десять. Сегодня же у нас протеже доктора Вальтера из университетского медцентра. Случай ДНД.
– Злоупотребление препаратами, точно! У меня ведь на столе лежит его досье. О'кей, как появится, пропусти сразу же.
Еще не договорив, Хабер услышал стон тормозящего на этаже лифта, тяжкий пневматический выдох его дверей, затем нетвердые шаги по коридору. После, видимо, некоторых колебаний гостя скрипнула дверь приемной. Если прислушиваться, доктор мог различить и множество других звуков: хлопанье дверьми, стрекот пишущих машинок, голоса, журчанье воды в бачке унитаза – и на их этаже, и на соседних. Но штука заключалась как раз в обратном – научить свой слух вовремя вырубаться и не замечать всей этой деловой какофонии. Устанавливать в сознании нечто вроде глухой корабельной переборки.
Сейчас, пока Пенни улаживала с посетителем обычные для начала визита формальности, доктор продолжал глазеть на фреску, дивясь, кому же это и когда удалось сделать подобную фотографию. Пронзительно синее небо над девственно-чистым снежным покровом, укутывающим Маунт-Худ от подножия до самой макушки. Может, в семидесятые или даже шестидесятые? Ведь парниковый эффект не свалился людям на голову вдруг, изменения в атмосфере накапливались исподволь, и Хабер – год рождения 1962-й – еще отчетливо помнил голубизну небосвода своего раннего детства. Теперь снежных шапок и ледников на склонах уже на Земле не увидишь – их сбросили все горные пики, включая знаменитый Эверест и даже огнедышащий Эребус в Антарктике. Но, может статься, снимок сделан не столь уж давно, попросту чуток смухлевали
– небо подсинили, склон выбелили. И нет проблем!
– Добрый день, мистер Орр! – Просияв гостеприимной улыбкой, Хабер поднялся навстречу гостю, но руки не подал – слишком многие пациенты в последнее время стали остерегаться лишних физических контактов, приходили просто в ужас и напрочь замыкались при виде дружелюбно протянутой пятерни.
Посетитель слегка смешался, неловко отдернув руку, потеребил цепочку на шее и неуверенно произнес:
– До… добрый день, доктор!
Его шею украшала, как отметил Хабер, незатейливое ожерельице из посеребренной нержавейки. Да и сам посетитель, одетый вполне ординарно, являл собою типичный образчик офисного клерка. Прическа стандартной длины, до плеч, аккуратная бородка. Невысокий сероглазый блондин лет тридцати, подросткового сложения, малость истощенный, но с виду здоровый и вполне привлекательный – доктор уже набрасывал себе начерно портрет визитера. Воспитанный, толерантный, безвольный, подавленный, закомплексованный. Первые десять секунд знакомства с пациентом, любил повторять доктор Хабер и про себя, мысленно, и коллегам вслух, наиболее важны для создания доверительной атмосферы в будущем.
– Присаживайтесь, мистер Орр! Да-да, именно сюда! Не угодно ли закурить? С темным фильтром весьма крепкие, с белым – послабее. – Гость не курил. – Тогда, не теряя времени даром, попробуем разобраться в непростой вашей ситуации. ЗОБ-контроль заинтересовался, по какой причине заимствовали вы стимуляторы и снотворное с чужой фармакарты. Почему не хватило установленных вам персонально лимитов? Не так ли? И вас послали к парням с холма, а те в свою очередь, прописав добровольную наркологическую диспансеризацию, переадресовали ко мне. Пока все верно?
К собственным сердечным интонациям, призванным пробудить в собеседнике живой отклик, усыпить настороженность, доктор был весьма чуток – не хватить бы лишку! Пока, похоже, срабатывало не очень: часто мигая, гость сидел как деревянный, руки приклеены к коленям, и, как бы сглатывая в горле ком, изредка кивал – классическая иллюстрация состояния затаенной тревоги.
– Чудненько, пока что ничего из ряда вон выходящего. Вот если бы вы складывали пилюли в кучку с целью перепродажи на черном рынке или для покушения на чью-либо жизнь, тогда дело табак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62