Оля тоже села. Она была какая-то обмякшая. Если раньше ее ноги были тесно прижаты одна к одной, даже закручены одна за другую, то теперь были расслабленными, а руки тяжелым грузом лежали на коленях.
– Может ты… вы сегодня не уедете? – Она помолчала. – Страшно так…
– Ну, если страшно, то будем пить водку, – бодро сказал Юрий.
Ночью она к нему пришла.
Они занимались любовью, а в перерывах она рассказывала об Алексее.
Когда Юрий держал всю ее нагую в сильных своих руках, он думал только о смерти. Жизнь и смерть соседствовали. Плакал ребенок, и Оля уходила к нему, а потом возвращалась. И снова мужчина любил женщину и чувствовал страх, волнение догадки, радость узнавания.
Утром она просила его остаться, остаться навсегда, но он печально улыбался и молчал.
– Ты не такой, как Алексей! – говорила Оля. – Ты совершенно другой…
Юрий почувствовал, что эти слова неприятно поразили его. В конце концов, он столько сил приложил, чтобы походить на своего учителя. Он уже стал таким профессионалом, как и Алексей.
– Он верил, что его простит Бог. Он уже обращался к Богу… Я тебе покажу его книги… Там только о Боге, о религии. Он хотел уйти в монастырь, но вот не успел…
Юрий обнял женщину, прижал к себе. Много слов нужно было сказать, ласковых, нежных, чтобы утешить женщину. Эти слова можно говорить всю жизнь, и женщина будет с благодарным вниманием слушать мужчину до скончания века. Такова жизнь. Ибо весь закон в одной фразе заключается: «Люби ближнего своего, как самого себя».
Юрий убивал «ближнего своего», а значит, поступал так, как хотел поступить с самим собой. Вот в чем разгадка!
Оля не спасет его. Она отравит себе жизнь чужими мучениями.
– Ольга, прости меня. Если хочешь, я останусь. Но беда в том, что я точно такой, а может, еще и хуже, чем Алексей. Я отравленный жизнью человек…
– Я не верю, что ты такой, как Алексей… Миленький, дорогой, я тебя спасу, я помогу тебе… Ведь если семь раз согрешить на дню, и сказать «каюсь», то простится ведь, так, Юра?!
Юрий знал, что он предпримет. Он перехитрит Алексея. Он не пойдет дорогой своего учителя. Женщина ему не поможет. Надо напрямую обращаться к Богу.
Оля не удерживала его. Она плакала, пока не проснулся ребенок и не потребовал к себе внимания. Жизнь продолжалась.
На прощание они обнялись и долго стояли, чувствуя, что за короткий промежуток времени успели сблизиться, породниться.
– Если что – приезжай, я тебя буду ждать…
Юрий ушел, зная, что никогда сюда не придет. Он чувствовал, что его тянет на самоубийство. Впервые боялся смерти.
Почему же Алексей это сделал? Неужели он был не в состоянии изменить свою жизнь?
Юрий потер заледенелый от холодного окна лоб, вернулся к кровати. Ему кажется, что он отнюдь не за монастырскими стенами в Жировичах, а в каком-то кишлаке, и они вместе с Алексеем ждут, когда прилетит «вертушка». И вот она прилетела, а мотор не заводится, а по ним начинают стрелять. Юрий молился тогда Богу, не зная, что предпринять. А Алексей отстреливался, матерясь и время от времени потрясая кулаком. Наконец, лопасти легко завертелись, вертолет оторвался от земли, взмыл в небо, а Алексей еще долго стрелял вниз, в черную пустоту.
Да, Алексей был везучим. Более везучим, чем Юрий. Его ни разу серьезно не ранило. Почему он ушел из жизни вот так? Юрий хотел знать ответ, потому что был уверен: его ждет нечто похожее. Верить в это не хотелось.
Там, в Завьялово, в лесу, в недостроенном доме, Юрий нашел множество книг религиозного содержания. Может, именно в них Алексей пытался найти спасение, но не успел?
Это была последняя подсказка командира. Дальше Юрию следовало жить самому.
И он жил вопреки своим мучениям.
Ему предстояло строка за строкой расшифровать свои боевые записи. Никто, кроме него, не мог этого сделать. И, возможно, никому, кроме него, то не было нужно. Переживая все это, он будет жить, он должен жить.
Тетрадь первая
АФГАНИСТАН
И вот я снова в Афгане. Как смешно, что в последний раз клялся и божился, мол, никогда сюда не попаду, никаким калачом сюда не заманят. Тогда операция полностью провалилась. Не по моей вине. Душманы хватанули наших гражданских специалистов. Человек пятнадцать. Стали водить их по кишлакам. Население в них плюет, камни бросает. В каждом кишлаке одного забивают насмерть. Остальных ведут дальше. Разведка доложила местонахождение. Надо было вызволить оставшихся в живых. Когда нас высадили на местность, «духи» прежде чем умереть самим – прикончили всех. Мы убрались ни с чем. Состояние войск после этого было известно каким. Вот тогда-то и провели знаменитую операцию возмездия над теми кишлаками, через которые водили наших. Операцию проводили с воздуха, но «доводить» пришлось спецгруппе.
Из окон вертолета было видно, как взлетают желтой пылью глинобитные хижины в долине, как вырастают черные столбы дыма.
Едва прекратились огненные всплески, мы высадились и спустились по склону вниз.
Мы шли веером по кишлаку и палили по всему, что двигалось, шевелилось, дышало, стонало, визжало от страха на руках у матери.
Как я понимаю теперь, это было просто упражнение на полную бесчувственность. Чтобы начать нажимать на спусковой крючок «Калашникова», не надо иметь ни образования, ни воинского звания. Чтобы получить образование, надо прочесть хотя бы «Му-Му». А ведь и он едва сдерживал слезы, когда учительница надрывным голосом читала Тургенева. Воинское звание предопределяет понятие офицерской чести.
Какая честь, когда нужно было не оставить ни одного свидетеля!
Возмущавшихся в спецгруппе не нашлось, хотя мне тяжело было смотреть ребятам в глаза. Но приказ отменили. Посчитали целесообразным получить больше свидетелей. Для передачи информации.
Операция подняла дух наших людей. Душманы стали остерегаться допускать такие случаи.
Любая заграница всегда волнует меня. И на этот раз, когда громадный ИЛ-76 прорвался сквозь белую пелену облаков и начал снижаться, я увидел через иллюминатор огромную гору, залитую лучами яркого солнца, ее острые, изрезанные расщелинами бока. Ничего подобного нигде в мире нельзя увидеть. Самолет оказался в каменной чаше, кружась в ней, опускался все ниже и ниже. И вот уже остроконечные вершины вровень с самолетом. Сейчас мне не страшны эти горы.
– Я знаю, что в них можно надежно спрятаться. Жить в горах нельзя, но прятаться некоторое время, когда знаешь, что в расчетное время прилетит вертолет, можно.
Тогда, после ранения, их с Алексеем переодели в национальную афганскую форму и послали на очередное задание.
– Чем больше жертв среди мирного населения, тем лучше! – таков был приказ. Их высадили вблизи пещеры, в которой прятались жители пустого кишлака.
Можно было спуститься в пещеру и стрелять, стрелять, стрелять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
– Может ты… вы сегодня не уедете? – Она помолчала. – Страшно так…
– Ну, если страшно, то будем пить водку, – бодро сказал Юрий.
Ночью она к нему пришла.
Они занимались любовью, а в перерывах она рассказывала об Алексее.
Когда Юрий держал всю ее нагую в сильных своих руках, он думал только о смерти. Жизнь и смерть соседствовали. Плакал ребенок, и Оля уходила к нему, а потом возвращалась. И снова мужчина любил женщину и чувствовал страх, волнение догадки, радость узнавания.
Утром она просила его остаться, остаться навсегда, но он печально улыбался и молчал.
– Ты не такой, как Алексей! – говорила Оля. – Ты совершенно другой…
Юрий почувствовал, что эти слова неприятно поразили его. В конце концов, он столько сил приложил, чтобы походить на своего учителя. Он уже стал таким профессионалом, как и Алексей.
– Он верил, что его простит Бог. Он уже обращался к Богу… Я тебе покажу его книги… Там только о Боге, о религии. Он хотел уйти в монастырь, но вот не успел…
Юрий обнял женщину, прижал к себе. Много слов нужно было сказать, ласковых, нежных, чтобы утешить женщину. Эти слова можно говорить всю жизнь, и женщина будет с благодарным вниманием слушать мужчину до скончания века. Такова жизнь. Ибо весь закон в одной фразе заключается: «Люби ближнего своего, как самого себя».
Юрий убивал «ближнего своего», а значит, поступал так, как хотел поступить с самим собой. Вот в чем разгадка!
Оля не спасет его. Она отравит себе жизнь чужими мучениями.
– Ольга, прости меня. Если хочешь, я останусь. Но беда в том, что я точно такой, а может, еще и хуже, чем Алексей. Я отравленный жизнью человек…
– Я не верю, что ты такой, как Алексей… Миленький, дорогой, я тебя спасу, я помогу тебе… Ведь если семь раз согрешить на дню, и сказать «каюсь», то простится ведь, так, Юра?!
Юрий знал, что он предпримет. Он перехитрит Алексея. Он не пойдет дорогой своего учителя. Женщина ему не поможет. Надо напрямую обращаться к Богу.
Оля не удерживала его. Она плакала, пока не проснулся ребенок и не потребовал к себе внимания. Жизнь продолжалась.
На прощание они обнялись и долго стояли, чувствуя, что за короткий промежуток времени успели сблизиться, породниться.
– Если что – приезжай, я тебя буду ждать…
Юрий ушел, зная, что никогда сюда не придет. Он чувствовал, что его тянет на самоубийство. Впервые боялся смерти.
Почему же Алексей это сделал? Неужели он был не в состоянии изменить свою жизнь?
Юрий потер заледенелый от холодного окна лоб, вернулся к кровати. Ему кажется, что он отнюдь не за монастырскими стенами в Жировичах, а в каком-то кишлаке, и они вместе с Алексеем ждут, когда прилетит «вертушка». И вот она прилетела, а мотор не заводится, а по ним начинают стрелять. Юрий молился тогда Богу, не зная, что предпринять. А Алексей отстреливался, матерясь и время от времени потрясая кулаком. Наконец, лопасти легко завертелись, вертолет оторвался от земли, взмыл в небо, а Алексей еще долго стрелял вниз, в черную пустоту.
Да, Алексей был везучим. Более везучим, чем Юрий. Его ни разу серьезно не ранило. Почему он ушел из жизни вот так? Юрий хотел знать ответ, потому что был уверен: его ждет нечто похожее. Верить в это не хотелось.
Там, в Завьялово, в лесу, в недостроенном доме, Юрий нашел множество книг религиозного содержания. Может, именно в них Алексей пытался найти спасение, но не успел?
Это была последняя подсказка командира. Дальше Юрию следовало жить самому.
И он жил вопреки своим мучениям.
Ему предстояло строка за строкой расшифровать свои боевые записи. Никто, кроме него, не мог этого сделать. И, возможно, никому, кроме него, то не было нужно. Переживая все это, он будет жить, он должен жить.
Тетрадь первая
АФГАНИСТАН
И вот я снова в Афгане. Как смешно, что в последний раз клялся и божился, мол, никогда сюда не попаду, никаким калачом сюда не заманят. Тогда операция полностью провалилась. Не по моей вине. Душманы хватанули наших гражданских специалистов. Человек пятнадцать. Стали водить их по кишлакам. Население в них плюет, камни бросает. В каждом кишлаке одного забивают насмерть. Остальных ведут дальше. Разведка доложила местонахождение. Надо было вызволить оставшихся в живых. Когда нас высадили на местность, «духи» прежде чем умереть самим – прикончили всех. Мы убрались ни с чем. Состояние войск после этого было известно каким. Вот тогда-то и провели знаменитую операцию возмездия над теми кишлаками, через которые водили наших. Операцию проводили с воздуха, но «доводить» пришлось спецгруппе.
Из окон вертолета было видно, как взлетают желтой пылью глинобитные хижины в долине, как вырастают черные столбы дыма.
Едва прекратились огненные всплески, мы высадились и спустились по склону вниз.
Мы шли веером по кишлаку и палили по всему, что двигалось, шевелилось, дышало, стонало, визжало от страха на руках у матери.
Как я понимаю теперь, это было просто упражнение на полную бесчувственность. Чтобы начать нажимать на спусковой крючок «Калашникова», не надо иметь ни образования, ни воинского звания. Чтобы получить образование, надо прочесть хотя бы «Му-Му». А ведь и он едва сдерживал слезы, когда учительница надрывным голосом читала Тургенева. Воинское звание предопределяет понятие офицерской чести.
Какая честь, когда нужно было не оставить ни одного свидетеля!
Возмущавшихся в спецгруппе не нашлось, хотя мне тяжело было смотреть ребятам в глаза. Но приказ отменили. Посчитали целесообразным получить больше свидетелей. Для передачи информации.
Операция подняла дух наших людей. Душманы стали остерегаться допускать такие случаи.
Любая заграница всегда волнует меня. И на этот раз, когда громадный ИЛ-76 прорвался сквозь белую пелену облаков и начал снижаться, я увидел через иллюминатор огромную гору, залитую лучами яркого солнца, ее острые, изрезанные расщелинами бока. Ничего подобного нигде в мире нельзя увидеть. Самолет оказался в каменной чаше, кружась в ней, опускался все ниже и ниже. И вот уже остроконечные вершины вровень с самолетом. Сейчас мне не страшны эти горы.
– Я знаю, что в них можно надежно спрятаться. Жить в горах нельзя, но прятаться некоторое время, когда знаешь, что в расчетное время прилетит вертолет, можно.
Тогда, после ранения, их с Алексеем переодели в национальную афганскую форму и послали на очередное задание.
– Чем больше жертв среди мирного населения, тем лучше! – таков был приказ. Их высадили вблизи пещеры, в которой прятались жители пустого кишлака.
Можно было спуститься в пещеру и стрелять, стрелять, стрелять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153