– Человек, который приходит на смену Homo habilis и Homo sapiens. Человек, устремленный в космос. Ты один из таких. Не думаю, чтобы у римлян была такая концепция, так что Homo novus – вероятно, лучшее из того, что можно придумать на латыни. Новый Человек. Нечто следующее.
Том фыркнул.
– Homo excastra больше подходит.
– Нет, Том, – настойчиво сказал я,-ты не прав. Мы не изгнанники. Мы можем быть в буквальном смысле «за пределами лагеря», «за пределами крепости», но смысла «изгнание» в этом нет. Или ты жалеешь о своем выборе?
Он долго не отвечал.
– Нет. Нет, космос -это то место, где я хочу жить. Все верно. Я не чувствую себя изгнанником – я думаю о целой солнечной системе как о человеческой территории. Но я чувствую себя так, как будто бросил своих соотечественников в момент самой большой национальной неудачи.
– Том, – сказал я торжественно, – уверяю тебя, что это вряд ли для тебя большая потеря; скорее ее диаметральная противоположность.
– Да, мир выглядит довольно гнилым в эти дни, не стану спорить. Я мало о чем буду скучать.
– Ты не улавливаешь сути.
– Так объясни.
– Я говорил относительно этого с доком Пэнзеллой до нашего отбытия.
Какова нормальная продолжительность жизни для Человека Космоса?
Он дважды пытался заговорить и оставил попытки.
– Правильно. Не существует способа сформировать предположение. Это полностью новая игра в мяч. Мы первые. Я спросил Пэнзеллу, и он сказал, чтобы мы возвращались, если двое или трое из нас умрут. Мы все можем умереть в пределах месяца из-за того, что накапливающиеся шлаки откажутся собираться у нас в ногах, или потому что наши мозоли мигрируют в мозги, или от чего-нибудь еще. Но Пэнзелла предполагает, что невесомость собирается добавить по крайней мере сорок лет к нашему жизненному сроку.
Я спросил его, насколько он уверен, и он предложил заключить пари на большие деньги.
Все заговорили одновременно. По радио из этого ничего не получается.
Если обобщить, к чему сводились их реплики, то получилось бы:
– Что-что он сказал?
Том сердито договаривал последний:
– …возможно, вообще знать что-то об этом? – услышали мы конец его фразы.
– Вот именно, – сказал я. – Мы не будем знать до тех пор, пока не станет слишком поздно. Но звучит это разумно. В невесомости сердцу при– ходится работать с меньшей нагрузкой, артериальные отложения уменьшаются…
– Значит, нас достанут не сердечные болезни, – высказался Том, – если предположить, что уменьшение работы подействует на сердце хорошо, а не наоборот. Но это лишь один орган из многих.
– Поразмысли над этим. Том. Космос – стерильная среда. При соблюдении разумной осторожности она всегда будет такой. Иммунная система становится практически атавизмом. А имеете ли вы какое-нибудь представление о том, сколько энергии уходит из вашей жизненной системы на борьбу с тысячами блуждающих инфекций? Энергии, которая могла бы использоваться для поддержания и восстановления организма? Разве вы не замечаете, как падает уровень нашей активности, когда мы отправляемся на Землю?
– Ну конечно, – сказал он. – Но это только…
– …гравитация, ты хотел сказать? Знаешь, что я имею в виду? Здесь мы здоровее, физически и умственно, чем когда-либо были на Земле. Когда вы подхватывали насморк в космосе? И, между прочим, когда вы в последний раз чувствовали глубокую депрессию, были угрюмы? Как вообще все мы когда-то умудрялись иметь неудачные дни, черную депрессию, капризы и прочее в том же роде? Черт, само слово «депрессия» связано с гравитацией.
Подавленность! В космосе нельзя ничего подавить, можно только переместить. В английском языке слово «гравитация» имеет другое значение
– «серьезность», синоним отсутствия чувства юмора. А если есть две вещи, которые ведут к ранней смерти, так это как раз депрессия и отсутствие чувства юмора.
Живой волной нахлынула память о том, что я чувствовал, живя с увечной ногой в земном тяготении. Депрессия и атрофия чувства юмора. Это казалось таким давним, таким невообразимо далеким. Неужели я когда-то действительно испытывал подобное отчаяние?
– Во всяком случае, – продолжал я, – Пэнзелла сообщает, что люди, которые проводят много времени в невесомости – даже люди на Луне, которые пребывают при одной шестой земного тяготения, те изгнанные горняки, – показывают более низкое количество сердечных заболеваний и болезней легких, что естественно. Но он также сообщает, что они показывают значительно более низкое, чем статистическая норма, количество случаев рака всех видов.
– Даже при более высоком уровне радиации? – скептически спросил Том. -Всякий раз, когда происходит вспышка на Солнце, мы все видим некоторое время зеленых головастиков, поскольку дополнительная радиация влияет на наши глазные яблоки. И неважно, находимся мы в помещении или снаружи.
– Угу, – уверил я его. – Выйти из-под одеяла атмосферы – вот что было основным риском для здоровья, и все мы пошли на этот риск, живя в космосе. Но риск, похоже, оправдался. Казалось, что повышается угроза рака, но, похоже, это не так. Почему, никто пока не ответит. А причина уменьше– ния количества проблем с легкими очевидна: мы дышим настоящим воздухом, который отфильтрован лучше, чем воздух для Первого Министра, свободен от пыли и с нулевым содержанием вредных химических соединений. Черт, если бы вы имели все деньги на Земле, и то вы бы не могли заказать себе по вкусу более здоровую среду. Что вы скажете насчет старой госпожи Мэрфи со Скайфэка? Сколько ей, шестьдесят пять?
– Шестьдесят шесть, – сказал Рауль. – Чемпион по гандболу в невесомости. В трех играх подряд утирала мне нос.
– Почти как если бы мы были предназначены, чтобы жить в космосе, – удивленно сказала Линда.
– Ладно! – раздраженно воскликнул Том. – ладно, я сдаюсь. Меня купили. Мы все доживем до ста двадцати. Полагаю, что чужаки не решат попробовать нас на вкус. Но я продолжаю утверждать, что. весь этот треп о «новом биологическом виде» – ерунда, бред сумасшедшего, мания величия.
С одной стороны, нет никакой гарантии, что наше развитие будет правильным – или, как подчеркнул Чарли, что мы вообще выживем. Но что гораздо важнее, Homo novus – биологический вид без естественной среды обитания! Мы неспособны сами поддерживать свое существование, друзья!
Мы крайне зависимы от Homo sapiens, если только мы не научимся и пока мы не научимся производить наш собственный воздух, воду, пищу, металлы, пластмассы, орудия, видеокамеры…
– Чего это у тебя такое шило в заднице? – спросил Гарри.
– У меня нет шила в заднице! – завопил Том. Тут уж мы все не выдержали, и Тому хватило честности спустя некоторое время присоединить– ся к нам.
– Ты прав, – сказал он. – Я разозлился. Я и правда не знаю, почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Том фыркнул.
– Homo excastra больше подходит.
– Нет, Том, – настойчиво сказал я,-ты не прав. Мы не изгнанники. Мы можем быть в буквальном смысле «за пределами лагеря», «за пределами крепости», но смысла «изгнание» в этом нет. Или ты жалеешь о своем выборе?
Он долго не отвечал.
– Нет. Нет, космос -это то место, где я хочу жить. Все верно. Я не чувствую себя изгнанником – я думаю о целой солнечной системе как о человеческой территории. Но я чувствую себя так, как будто бросил своих соотечественников в момент самой большой национальной неудачи.
– Том, – сказал я торжественно, – уверяю тебя, что это вряд ли для тебя большая потеря; скорее ее диаметральная противоположность.
– Да, мир выглядит довольно гнилым в эти дни, не стану спорить. Я мало о чем буду скучать.
– Ты не улавливаешь сути.
– Так объясни.
– Я говорил относительно этого с доком Пэнзеллой до нашего отбытия.
Какова нормальная продолжительность жизни для Человека Космоса?
Он дважды пытался заговорить и оставил попытки.
– Правильно. Не существует способа сформировать предположение. Это полностью новая игра в мяч. Мы первые. Я спросил Пэнзеллу, и он сказал, чтобы мы возвращались, если двое или трое из нас умрут. Мы все можем умереть в пределах месяца из-за того, что накапливающиеся шлаки откажутся собираться у нас в ногах, или потому что наши мозоли мигрируют в мозги, или от чего-нибудь еще. Но Пэнзелла предполагает, что невесомость собирается добавить по крайней мере сорок лет к нашему жизненному сроку.
Я спросил его, насколько он уверен, и он предложил заключить пари на большие деньги.
Все заговорили одновременно. По радио из этого ничего не получается.
Если обобщить, к чему сводились их реплики, то получилось бы:
– Что-что он сказал?
Том сердито договаривал последний:
– …возможно, вообще знать что-то об этом? – услышали мы конец его фразы.
– Вот именно, – сказал я. – Мы не будем знать до тех пор, пока не станет слишком поздно. Но звучит это разумно. В невесомости сердцу при– ходится работать с меньшей нагрузкой, артериальные отложения уменьшаются…
– Значит, нас достанут не сердечные болезни, – высказался Том, – если предположить, что уменьшение работы подействует на сердце хорошо, а не наоборот. Но это лишь один орган из многих.
– Поразмысли над этим. Том. Космос – стерильная среда. При соблюдении разумной осторожности она всегда будет такой. Иммунная система становится практически атавизмом. А имеете ли вы какое-нибудь представление о том, сколько энергии уходит из вашей жизненной системы на борьбу с тысячами блуждающих инфекций? Энергии, которая могла бы использоваться для поддержания и восстановления организма? Разве вы не замечаете, как падает уровень нашей активности, когда мы отправляемся на Землю?
– Ну конечно, – сказал он. – Но это только…
– …гравитация, ты хотел сказать? Знаешь, что я имею в виду? Здесь мы здоровее, физически и умственно, чем когда-либо были на Земле. Когда вы подхватывали насморк в космосе? И, между прочим, когда вы в последний раз чувствовали глубокую депрессию, были угрюмы? Как вообще все мы когда-то умудрялись иметь неудачные дни, черную депрессию, капризы и прочее в том же роде? Черт, само слово «депрессия» связано с гравитацией.
Подавленность! В космосе нельзя ничего подавить, можно только переместить. В английском языке слово «гравитация» имеет другое значение
– «серьезность», синоним отсутствия чувства юмора. А если есть две вещи, которые ведут к ранней смерти, так это как раз депрессия и отсутствие чувства юмора.
Живой волной нахлынула память о том, что я чувствовал, живя с увечной ногой в земном тяготении. Депрессия и атрофия чувства юмора. Это казалось таким давним, таким невообразимо далеким. Неужели я когда-то действительно испытывал подобное отчаяние?
– Во всяком случае, – продолжал я, – Пэнзелла сообщает, что люди, которые проводят много времени в невесомости – даже люди на Луне, которые пребывают при одной шестой земного тяготения, те изгнанные горняки, – показывают более низкое количество сердечных заболеваний и болезней легких, что естественно. Но он также сообщает, что они показывают значительно более низкое, чем статистическая норма, количество случаев рака всех видов.
– Даже при более высоком уровне радиации? – скептически спросил Том. -Всякий раз, когда происходит вспышка на Солнце, мы все видим некоторое время зеленых головастиков, поскольку дополнительная радиация влияет на наши глазные яблоки. И неважно, находимся мы в помещении или снаружи.
– Угу, – уверил я его. – Выйти из-под одеяла атмосферы – вот что было основным риском для здоровья, и все мы пошли на этот риск, живя в космосе. Но риск, похоже, оправдался. Казалось, что повышается угроза рака, но, похоже, это не так. Почему, никто пока не ответит. А причина уменьше– ния количества проблем с легкими очевидна: мы дышим настоящим воздухом, который отфильтрован лучше, чем воздух для Первого Министра, свободен от пыли и с нулевым содержанием вредных химических соединений. Черт, если бы вы имели все деньги на Земле, и то вы бы не могли заказать себе по вкусу более здоровую среду. Что вы скажете насчет старой госпожи Мэрфи со Скайфэка? Сколько ей, шестьдесят пять?
– Шестьдесят шесть, – сказал Рауль. – Чемпион по гандболу в невесомости. В трех играх подряд утирала мне нос.
– Почти как если бы мы были предназначены, чтобы жить в космосе, – удивленно сказала Линда.
– Ладно! – раздраженно воскликнул Том. – ладно, я сдаюсь. Меня купили. Мы все доживем до ста двадцати. Полагаю, что чужаки не решат попробовать нас на вкус. Но я продолжаю утверждать, что. весь этот треп о «новом биологическом виде» – ерунда, бред сумасшедшего, мания величия.
С одной стороны, нет никакой гарантии, что наше развитие будет правильным – или, как подчеркнул Чарли, что мы вообще выживем. Но что гораздо важнее, Homo novus – биологический вид без естественной среды обитания! Мы неспособны сами поддерживать свое существование, друзья!
Мы крайне зависимы от Homo sapiens, если только мы не научимся и пока мы не научимся производить наш собственный воздух, воду, пищу, металлы, пластмассы, орудия, видеокамеры…
– Чего это у тебя такое шило в заднице? – спросил Гарри.
– У меня нет шила в заднице! – завопил Том. Тут уж мы все не выдержали, и Тому хватило честности спустя некоторое время присоединить– ся к нам.
– Ты прав, – сказал он. – Я разозлился. Я и правда не знаю, почему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78