Скайфэк не только мог продавать дешевле других любую продукцию, требующую для производства вакуума, свободной от напряжения среды, управляемой радиации, широкого диапазона температур или градиента плотности энергии – а многие дорогостоящие производства требуют подобных специфических условий; но Скайфэк мог также продавать вещи, которые просто нельзя сделать на Земле, даже при очень больших затратах. Такие вещи, вроде совершенных подшипников, совершенных линз, удивительных новых кристаллов – ничего из этого нельзя произвести при земной гравитации. Все сырье поступает из космоса, неограниченная свободная солнечная энергия питает фабрики, и доставка дешевая (модуль доставки не обязательно должен быть космическим кораблем; все, что он должен сделать, – это правильно упасть).
Недалеко то время, когда различные национальные и многонациональные корпорации, не приглашенные в изначальный консорциум Скайфэка, по– чувствуют себя ущемленными. Неделей ранее были возбуждены дела, согласно антимонопольным законам, в США, СССР, Китае, Франции и Канаде и протесты были поданы в Объединенные Нации – первые шаги того, что впоследствии станет юридической битвой века. Единственным драгоценным имуществом Скайфэка была монополия на космос – Токугава был достаточно напуган, чтобы желать заполучить любую, какую только возможно поддержку в прессе, И за неделю до всего этого была выпущена запись «Звездного танца».
Первая ударная волна все еще обегала земной шар; мы были самой лучшей поддержкой в прессе, о который Токугава мог вообще мечтать.
– Вы будете сотрудничать с нашими специалистами по рекламе? – Вот все, что он спросил.
– Да, пока вы не попытаетесь утверждать, что смерть Кэррингтона разбила мне сердце, – сказал я, соглашаясь.
Действительно, это стоило ему сказать: он почти улыбнулся.
– Как насчет того, что вы «опечалены»? – предложил он деликатно.
Поладили на «был потрясен».
Мы оставили Тома в нашей каюте с четырьмя полными чемоданами бумаг, подлежащих сортировке, и пошли повидать Гарри Штайна.
Мы нашли его там, где и рассчитывали, в изолированном углу механической мастерской, за столом с такими кипами брошюр, журналов и бумаг» которые были бы невозможны при нормальной гравитации. Он с лампой Тензора склонился над невероятно древней пишущей машинкой.
Один массивный ролик подавал в нее рулонную бумагу, а другой принимал и сворачивал в рулон отпечатанное. Я заметил с одобрением, что радиус ману– скрипта увеличился на два или три сантиметра по сравнению с тем, что я видел в последний раз.
– Скажи «привет», Гарри. Заканчиваешь первую главу?
Он глянул вверх, моргая.
– Привет, Чарли. Рад тебе. – Для него это было эмоциональное приветствие. – Вы, должно быть, ее сестра.
Норри серьезно кивнула.
– Привет, Гарри. Я рада познакомиться с вами. Я слышала, те свечи в «Освобождении» были вашей идеей, Гарри кивнул.
– Шера была о'кей.
– Да, – Норри согласилась. Бессознательно она переняла его лаконичный способ выражаться – как до нее это сделала Шера.
– Давайте выпьем за это, – сказал я.
Гарри посмотрел на термос у меня на поясе и вопросительно поднял бровь.
– Не спиртное, – уверил я его, отстегивая термос. – Я завязал. Кофе «Голубая Гора Ямайки», прямехонько из Японии. Настоящие сливки. Привез для тебя.
Черт, я тоже стал так изъясняться. Гарри улыбнулся самым настоящим образом. Он взял три кофейные чашки из находящейся тут же кофеварки (которую он лично приспособил для низкой гравитации) и держал их, пока я наливал. При таком тяготении аромат легко распространялся и был восхитителен.
– За Шеру Драммон, – сказал Гарри, и мы выпили вместе. Потом разделили друг с другом минуту теплого молчания.
Гарри в молодости был бейсбольным беком, но и в пятьдесят лет сохранил форму. Он. был такой массивный и крепко сбитый, что вы могли знать его длительное время и даже не подозревать о его интеллекте, не говоря о его гениальности – если, конечно, вам не случалось наблюдать его в работе. Он разговаривал главным образом руками. Он ненавидел писанину, но методично два часа в день посвящал своей Книге. Когда я спросил его, почему это он делает, он отнесся ко мне с таким доверием, что дал ответ:
– Кто-то ведь должен написать книгу о строительстве в космосе.
Разумеется, в невесомости никто не мог иметь лучшей квалификации, чем он. Гарри действительно сделал своими руками первую сварку на Скайфэке и с тех пор фактически руководил всем строительством. Был когда-то еще один парень, имевший такой же опыт, но он умер (скафандр «подвел», как говорят в космосе: потерял герметичность). Стиль изложения Гарри был поразительно ясным для такого флегматика (возможно, потому что над Книгой он работал пальцами), и я уже тогда знал, что Книга сделает его богатым. Это не волновало меня; никакое богатство не заставит Гарри бросить работу.
– Есть работа для тебя, Гарри, если хочешь.
Он покачал головой.
– Мне тут хорошо.
– Это работа в космосе.
Черт побери, он снова почти улыбнулся.
– Мне тут нехорошо.
– Ладно, я тебе про нее расскажу. По моим предположениям – год конструкторской работы, три или четыре года тяжелого строительства, а потом что-то типа постоянного обслуживания, чтобы эта штука была в рабочем состоянии. – Что? – Он спросил лаконично. – Я хочу орбитальную студию для танцев.
Он поднял руку, размером с бейсбольную перчатку, прерывая меня. Он отцепил мини-кордер с рубашки, установил в режим автоматической регу– лировки записи и положил его между нами.
– Чего ты хочешь от этой студии?
Через пять с половиной часов мы, все трое, окончательно охрипли, а еще час спустя Гарри вручил нам наброски. Я просмотрел их вместе с Норри, мы одобрили бюджет, и он сообщил нам срок: год. Мы все пожали друг другу руки.
Десять месяцев спустя я получил студию в свое владение.
Следующие три недели мы провели внутри и вокруг собственности Скайфэка. Я знакомил Норри и Рауля с жизнью без верха и низа. Поначалу космос переполнил их благоговейным ужасом. Норри, как ее сестра до нее, была глубоко затронута персональным столкновением с бесконечностью, духовно травмирована вызывающей благоговейный страх перспективой, которую Большая Глубина приносит человеческим ценностям. Но в отличие от сестры ей недоставало магически целостной уверенности в себе, той охраняющей силы личности, которая помогла Шере приспособиться так быстро. Мало встречалось в мире людей, столь уверенных в себе, как Шера.
Рауль был потрясен лишь немногим меньше Норри.
Мы все это испытываем для затравки, когда попадаем в космос. С первых дней самые флегматичные и лишенные воображения парни, которых НАСА могло собрать в качестве астронавтов, часто возвращались вниз духовно и эмоционально потрясенными;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Недалеко то время, когда различные национальные и многонациональные корпорации, не приглашенные в изначальный консорциум Скайфэка, по– чувствуют себя ущемленными. Неделей ранее были возбуждены дела, согласно антимонопольным законам, в США, СССР, Китае, Франции и Канаде и протесты были поданы в Объединенные Нации – первые шаги того, что впоследствии станет юридической битвой века. Единственным драгоценным имуществом Скайфэка была монополия на космос – Токугава был достаточно напуган, чтобы желать заполучить любую, какую только возможно поддержку в прессе, И за неделю до всего этого была выпущена запись «Звездного танца».
Первая ударная волна все еще обегала земной шар; мы были самой лучшей поддержкой в прессе, о который Токугава мог вообще мечтать.
– Вы будете сотрудничать с нашими специалистами по рекламе? – Вот все, что он спросил.
– Да, пока вы не попытаетесь утверждать, что смерть Кэррингтона разбила мне сердце, – сказал я, соглашаясь.
Действительно, это стоило ему сказать: он почти улыбнулся.
– Как насчет того, что вы «опечалены»? – предложил он деликатно.
Поладили на «был потрясен».
Мы оставили Тома в нашей каюте с четырьмя полными чемоданами бумаг, подлежащих сортировке, и пошли повидать Гарри Штайна.
Мы нашли его там, где и рассчитывали, в изолированном углу механической мастерской, за столом с такими кипами брошюр, журналов и бумаг» которые были бы невозможны при нормальной гравитации. Он с лампой Тензора склонился над невероятно древней пишущей машинкой.
Один массивный ролик подавал в нее рулонную бумагу, а другой принимал и сворачивал в рулон отпечатанное. Я заметил с одобрением, что радиус ману– скрипта увеличился на два или три сантиметра по сравнению с тем, что я видел в последний раз.
– Скажи «привет», Гарри. Заканчиваешь первую главу?
Он глянул вверх, моргая.
– Привет, Чарли. Рад тебе. – Для него это было эмоциональное приветствие. – Вы, должно быть, ее сестра.
Норри серьезно кивнула.
– Привет, Гарри. Я рада познакомиться с вами. Я слышала, те свечи в «Освобождении» были вашей идеей, Гарри кивнул.
– Шера была о'кей.
– Да, – Норри согласилась. Бессознательно она переняла его лаконичный способ выражаться – как до нее это сделала Шера.
– Давайте выпьем за это, – сказал я.
Гарри посмотрел на термос у меня на поясе и вопросительно поднял бровь.
– Не спиртное, – уверил я его, отстегивая термос. – Я завязал. Кофе «Голубая Гора Ямайки», прямехонько из Японии. Настоящие сливки. Привез для тебя.
Черт, я тоже стал так изъясняться. Гарри улыбнулся самым настоящим образом. Он взял три кофейные чашки из находящейся тут же кофеварки (которую он лично приспособил для низкой гравитации) и держал их, пока я наливал. При таком тяготении аромат легко распространялся и был восхитителен.
– За Шеру Драммон, – сказал Гарри, и мы выпили вместе. Потом разделили друг с другом минуту теплого молчания.
Гарри в молодости был бейсбольным беком, но и в пятьдесят лет сохранил форму. Он. был такой массивный и крепко сбитый, что вы могли знать его длительное время и даже не подозревать о его интеллекте, не говоря о его гениальности – если, конечно, вам не случалось наблюдать его в работе. Он разговаривал главным образом руками. Он ненавидел писанину, но методично два часа в день посвящал своей Книге. Когда я спросил его, почему это он делает, он отнесся ко мне с таким доверием, что дал ответ:
– Кто-то ведь должен написать книгу о строительстве в космосе.
Разумеется, в невесомости никто не мог иметь лучшей квалификации, чем он. Гарри действительно сделал своими руками первую сварку на Скайфэке и с тех пор фактически руководил всем строительством. Был когда-то еще один парень, имевший такой же опыт, но он умер (скафандр «подвел», как говорят в космосе: потерял герметичность). Стиль изложения Гарри был поразительно ясным для такого флегматика (возможно, потому что над Книгой он работал пальцами), и я уже тогда знал, что Книга сделает его богатым. Это не волновало меня; никакое богатство не заставит Гарри бросить работу.
– Есть работа для тебя, Гарри, если хочешь.
Он покачал головой.
– Мне тут хорошо.
– Это работа в космосе.
Черт побери, он снова почти улыбнулся.
– Мне тут нехорошо.
– Ладно, я тебе про нее расскажу. По моим предположениям – год конструкторской работы, три или четыре года тяжелого строительства, а потом что-то типа постоянного обслуживания, чтобы эта штука была в рабочем состоянии. – Что? – Он спросил лаконично. – Я хочу орбитальную студию для танцев.
Он поднял руку, размером с бейсбольную перчатку, прерывая меня. Он отцепил мини-кордер с рубашки, установил в режим автоматической регу– лировки записи и положил его между нами.
– Чего ты хочешь от этой студии?
Через пять с половиной часов мы, все трое, окончательно охрипли, а еще час спустя Гарри вручил нам наброски. Я просмотрел их вместе с Норри, мы одобрили бюджет, и он сообщил нам срок: год. Мы все пожали друг другу руки.
Десять месяцев спустя я получил студию в свое владение.
Следующие три недели мы провели внутри и вокруг собственности Скайфэка. Я знакомил Норри и Рауля с жизнью без верха и низа. Поначалу космос переполнил их благоговейным ужасом. Норри, как ее сестра до нее, была глубоко затронута персональным столкновением с бесконечностью, духовно травмирована вызывающей благоговейный страх перспективой, которую Большая Глубина приносит человеческим ценностям. Но в отличие от сестры ей недоставало магически целостной уверенности в себе, той охраняющей силы личности, которая помогла Шере приспособиться так быстро. Мало встречалось в мире людей, столь уверенных в себе, как Шера.
Рауль был потрясен лишь немногим меньше Норри.
Мы все это испытываем для затравки, когда попадаем в космос. С первых дней самые флегматичные и лишенные воображения парни, которых НАСА могло собрать в качестве астронавтов, часто возвращались вниз духовно и эмоционально потрясенными;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78