Людвиг разрыдался. Зло. Всхлипывал и стучал кулаком по столу. И выкрикивал сквозь слезы – улучшенная версия Розамунды:
– Не смей так говорить! Не смей говорить мне о Роджере! Они все мне твердили: «Ты должен любить Роджера, он так много для нас делает», – а он маму целовал! Я видел сам! И стражники говорили, что он на ней женится! Что он сам хочет корону надеть! Ненавижу его! Я тебя ждал, ждал, когда ты это прекратишь! Я сразу понял, что ты приехал, когда они все бегали и орали от страха, – чтоб ты знал! И я радовался, что ты приехал, понятно?! Потому что я знал, что ты убьешь Роджера!
– Прости, – говорю. – Глупая шутка. Больше не буду.
Он вытер слезы кулаками.
– Никогда не смей.
– Никогда не буду.
Людвиг сменил гнев на милость. Шмыгнул носом. Вздохнул и доел кусочек подсохшего пирога. Сказал:
– Покажи мне его.
– Кого?
– Роджера. Дохлого. Покажи.
Я даже, кажется, рассмеялся.
– Противное зрелище.
Нажимает.
– Все равно. Мне надо, понимаешь? Думаешь, меня вырвет?
Я его проводил. Он шел по двору, глядя на трупы, как на стены. Взмахнул ресницами на выломанные ворота конюшни:
– Лошадей украли… Ты всех убил, как в том городе?
– Нет, это сделали вампиры.
– Твои слуги, да?
– Мои друзья. У них тоже к Роджеру души не лежали.
Людвиг наконец-то снова хихикнул. Я боялся в ближайшее время не дождаться.
– Я ночью видел вампира, – говорит. – Это была дама. Такая ледяная дама. С белыми лентами и в белом платье. Она сказала за дверью, что меня нельзя трогать, а я посмотрел в щелку.
– Это Агнесса, – говорю.
Он мечтательно улыбнулся:
– Шикарная дама!..
Людвига действительно не вырвало, когда он увидел Роджера. Хотя зрелище и у взрослого вызвало бы тошноту – редкостно мерзкий труп. В спальне. Полуодетый.
Людвиг на него смотрел с чистой мстительной злобой. Постепенно злоба сменилась брезгливостью, и он мне сказал:
– Все, пойдем. Я насмотрелся.
Я не стал спорить. Слава Богу, ему не захотелось увидеть Розамунду.
Прямо из покоев королевы я пошел к лошадям. Кадавры Людвига тоже не пугали. Он похлопал лошадь Питера по боку:
– Фи, пыльная. Чучело…
– Ты умеешь ездить верхом? – спрашиваю. – На пыльной и поедешь.
– Я умею, – говорит. – А это чья лошадь? Скелета?
– Нет, – говорю. – Моего оруженосца. Его убили.
Прищурился с ядом Розамунды. Ехидно спросил:
– Твоего любимчика?
– Моего товарища.
Людвиг погрустнел.
– Помоги мне сесть в седло, она высокая… Знаешь, они все говорили, что у тебя нет друзей. Вообще. О тебе никто не знает?
– Не рвусь рассказывать.
– А мне?
Пришлось пообещать. Мы с Людвигом бросили Скальный Приют на произвол судьбы, и в первый же день, по дороге, я ужасно много рассказывал. Я чувствовал, как наводятся мосты. Я был совершенно откровенен. Людвиг замучил меня вопросами, но у меня не было права не отвечать – иначе все эти мосты сгорели бы в одночасье.
– Мы едем в столицу? – спрашивал он. – Во дворец, да?
– Мы едем в одно местечко неподалеку от столицы. Там сейчас живет твой брат – нужно забрать его домой. Он мал и, наверное, соскучился.
Корчил гримаску.
– А, сын деревенской ведьмы! Мне рассказывали…
Ну не весело ли, право!
– Она не ведьма. Просто девка, попавшая в беду.
– Ты ее любишь?
– Нет. Но я люблю Тодда. И надеюсь, что ты…
– Я не буду его бить. Во-первых, он не принц. Во-вторых, мелкий еще…
Он жалел мать. Время от времени на его лице появлялась такая тоска, что я чуял дыру в его душе не только Даром, но и собственными нервами. Он ее жалел до острой боли, но не мог простить ей Роджера, несмотря на жалость и любовь.
Королевская кровь!
– Мама была королева, – говорил он, и я чувствовал привкус крови на языке. – Как она могла целовать этого гада? Она нас с тобой предала, Дольф, я понимаю. Роджер хотел меня убить, я знаю точно. Он так смотрел на меня иногда…
Я вспомнил переданные демоном мысли Роджера. Дурак-герцог думал, что наследник ему полностью доверяет. Ха!
– А кто теперь будет меня воспитывать? – спрашивал задумчиво.
– Я, наверное, – говорю.
Людвиг снова хихикал – так мило и так похоже…
– Не знаю. Вот ты почему не отругал меня, что я зову тебя «Дольф» и на «ты», а не «государь и отец мой» и на «вы»?
– Видишь ли, Людвиг, – говорю. – Я не слишком хорошо умею воспитывать детей. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, за что тебя надо ругать, а за что нет. Поэтому, если тебе покажется, что я должен начать ругаться, напоминай мне, пожалуйста.
Он расхохотался впервые за все это время:
– Вот еще! Да не стану ни за что!
В тот момент в этом смехе впервые мелькнуло что-то, смутно напоминающее любовь. А я сгорал от стыда за намерение избавиться от него, не видя его раньше, и от ужаса, что мог бы приказать убить его и даже не раскаяться в этом.
Я полюбил это дитя всеми оставшимися силами полусгоревшей души – за него самого и за Розамунду. В этом теле осталась в мире подлунном самая лучшая часть Розамунды. И когда мы остановились на ночлег в каком-то деревенском трактире, совсем так же, как всегда, когда Людвиг заснул раньше, чем его голова коснулась подушки, а я укрыл его своим плащом поверх одеяла…
Тогда я понял, что моя молодость кончилась. И эта мысль уже не могла ранить меня больнее, чем все прочие.
Кажется, на следующее утро Людвиг спросил, почему я не записываю своих мыслей в дневнике.
– Ведь обидно же, – говорит, – когда никто не знает о тебе толком. Все кругом – сплошной обман, а правду и взять негде.
– Нет уж, – говорю. – Для подобной блажи я слишком занят. Может быть, продиктую воспоминания для потомков, когда состарюсь.
Хихикает:
– Когда ад замерзнет…
– А если и так? – говорю. – Великие короли не оставляют мемуаров. Это дело старых полководцев, продувших войну, и опальных вельмож.
Но это из-за Людвига я все записываю. Он просил правды – я пишу правду. Я пишу уже целую неделю – с тех пор как Оскар сказал мне… И боюсь, я уже не успею подробно описать события, которые происходили потом.
Не рассчитал чуть-чуть. Но в общих чертах.
Я правил двадцать шесть лет.
С тех пор как я убил Роджера, в Междугорье больше ни разу не было ни бунта, ни гражданской войны. В ту же осень я закончил создание Тайной Призрачной Канцелярии и с помощью духов узнавал о любой крамоле раньше, чем она успевала стать опасной. Я видел страну насквозь, будто она была стеклянной. Мои подданные называли меня вездесущим демоном – и я был вездесущим демоном, но в моем Междугорье наступил порядок.
За время правления я выиграл только одну войну, но приобрел репутацию ночного кошмара соседей, и послы сопредельных держав мне под ноги стелились. Я заключил множество отличных договоров, которые пригодятся моим преемникам – если те не будут щелкать клювом.
В Междугорье наступил мир и покой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Не смей так говорить! Не смей говорить мне о Роджере! Они все мне твердили: «Ты должен любить Роджера, он так много для нас делает», – а он маму целовал! Я видел сам! И стражники говорили, что он на ней женится! Что он сам хочет корону надеть! Ненавижу его! Я тебя ждал, ждал, когда ты это прекратишь! Я сразу понял, что ты приехал, когда они все бегали и орали от страха, – чтоб ты знал! И я радовался, что ты приехал, понятно?! Потому что я знал, что ты убьешь Роджера!
– Прости, – говорю. – Глупая шутка. Больше не буду.
Он вытер слезы кулаками.
– Никогда не смей.
– Никогда не буду.
Людвиг сменил гнев на милость. Шмыгнул носом. Вздохнул и доел кусочек подсохшего пирога. Сказал:
– Покажи мне его.
– Кого?
– Роджера. Дохлого. Покажи.
Я даже, кажется, рассмеялся.
– Противное зрелище.
Нажимает.
– Все равно. Мне надо, понимаешь? Думаешь, меня вырвет?
Я его проводил. Он шел по двору, глядя на трупы, как на стены. Взмахнул ресницами на выломанные ворота конюшни:
– Лошадей украли… Ты всех убил, как в том городе?
– Нет, это сделали вампиры.
– Твои слуги, да?
– Мои друзья. У них тоже к Роджеру души не лежали.
Людвиг наконец-то снова хихикнул. Я боялся в ближайшее время не дождаться.
– Я ночью видел вампира, – говорит. – Это была дама. Такая ледяная дама. С белыми лентами и в белом платье. Она сказала за дверью, что меня нельзя трогать, а я посмотрел в щелку.
– Это Агнесса, – говорю.
Он мечтательно улыбнулся:
– Шикарная дама!..
Людвига действительно не вырвало, когда он увидел Роджера. Хотя зрелище и у взрослого вызвало бы тошноту – редкостно мерзкий труп. В спальне. Полуодетый.
Людвиг на него смотрел с чистой мстительной злобой. Постепенно злоба сменилась брезгливостью, и он мне сказал:
– Все, пойдем. Я насмотрелся.
Я не стал спорить. Слава Богу, ему не захотелось увидеть Розамунду.
Прямо из покоев королевы я пошел к лошадям. Кадавры Людвига тоже не пугали. Он похлопал лошадь Питера по боку:
– Фи, пыльная. Чучело…
– Ты умеешь ездить верхом? – спрашиваю. – На пыльной и поедешь.
– Я умею, – говорит. – А это чья лошадь? Скелета?
– Нет, – говорю. – Моего оруженосца. Его убили.
Прищурился с ядом Розамунды. Ехидно спросил:
– Твоего любимчика?
– Моего товарища.
Людвиг погрустнел.
– Помоги мне сесть в седло, она высокая… Знаешь, они все говорили, что у тебя нет друзей. Вообще. О тебе никто не знает?
– Не рвусь рассказывать.
– А мне?
Пришлось пообещать. Мы с Людвигом бросили Скальный Приют на произвол судьбы, и в первый же день, по дороге, я ужасно много рассказывал. Я чувствовал, как наводятся мосты. Я был совершенно откровенен. Людвиг замучил меня вопросами, но у меня не было права не отвечать – иначе все эти мосты сгорели бы в одночасье.
– Мы едем в столицу? – спрашивал он. – Во дворец, да?
– Мы едем в одно местечко неподалеку от столицы. Там сейчас живет твой брат – нужно забрать его домой. Он мал и, наверное, соскучился.
Корчил гримаску.
– А, сын деревенской ведьмы! Мне рассказывали…
Ну не весело ли, право!
– Она не ведьма. Просто девка, попавшая в беду.
– Ты ее любишь?
– Нет. Но я люблю Тодда. И надеюсь, что ты…
– Я не буду его бить. Во-первых, он не принц. Во-вторых, мелкий еще…
Он жалел мать. Время от времени на его лице появлялась такая тоска, что я чуял дыру в его душе не только Даром, но и собственными нервами. Он ее жалел до острой боли, но не мог простить ей Роджера, несмотря на жалость и любовь.
Королевская кровь!
– Мама была королева, – говорил он, и я чувствовал привкус крови на языке. – Как она могла целовать этого гада? Она нас с тобой предала, Дольф, я понимаю. Роджер хотел меня убить, я знаю точно. Он так смотрел на меня иногда…
Я вспомнил переданные демоном мысли Роджера. Дурак-герцог думал, что наследник ему полностью доверяет. Ха!
– А кто теперь будет меня воспитывать? – спрашивал задумчиво.
– Я, наверное, – говорю.
Людвиг снова хихикал – так мило и так похоже…
– Не знаю. Вот ты почему не отругал меня, что я зову тебя «Дольф» и на «ты», а не «государь и отец мой» и на «вы»?
– Видишь ли, Людвиг, – говорю. – Я не слишком хорошо умею воспитывать детей. Ты уже достаточно взрослый, чтобы понимать, за что тебя надо ругать, а за что нет. Поэтому, если тебе покажется, что я должен начать ругаться, напоминай мне, пожалуйста.
Он расхохотался впервые за все это время:
– Вот еще! Да не стану ни за что!
В тот момент в этом смехе впервые мелькнуло что-то, смутно напоминающее любовь. А я сгорал от стыда за намерение избавиться от него, не видя его раньше, и от ужаса, что мог бы приказать убить его и даже не раскаяться в этом.
Я полюбил это дитя всеми оставшимися силами полусгоревшей души – за него самого и за Розамунду. В этом теле осталась в мире подлунном самая лучшая часть Розамунды. И когда мы остановились на ночлег в каком-то деревенском трактире, совсем так же, как всегда, когда Людвиг заснул раньше, чем его голова коснулась подушки, а я укрыл его своим плащом поверх одеяла…
Тогда я понял, что моя молодость кончилась. И эта мысль уже не могла ранить меня больнее, чем все прочие.
Кажется, на следующее утро Людвиг спросил, почему я не записываю своих мыслей в дневнике.
– Ведь обидно же, – говорит, – когда никто не знает о тебе толком. Все кругом – сплошной обман, а правду и взять негде.
– Нет уж, – говорю. – Для подобной блажи я слишком занят. Может быть, продиктую воспоминания для потомков, когда состарюсь.
Хихикает:
– Когда ад замерзнет…
– А если и так? – говорю. – Великие короли не оставляют мемуаров. Это дело старых полководцев, продувших войну, и опальных вельмож.
Но это из-за Людвига я все записываю. Он просил правды – я пишу правду. Я пишу уже целую неделю – с тех пор как Оскар сказал мне… И боюсь, я уже не успею подробно описать события, которые происходили потом.
Не рассчитал чуть-чуть. Но в общих чертах.
Я правил двадцать шесть лет.
С тех пор как я убил Роджера, в Междугорье больше ни разу не было ни бунта, ни гражданской войны. В ту же осень я закончил создание Тайной Призрачной Канцелярии и с помощью духов узнавал о любой крамоле раньше, чем она успевала стать опасной. Я видел страну насквозь, будто она была стеклянной. Мои подданные называли меня вездесущим демоном – и я был вездесущим демоном, но в моем Междугорье наступил порядок.
За время правления я выиграл только одну войну, но приобрел репутацию ночного кошмара соседей, и послы сопредельных держав мне под ноги стелились. Я заключил множество отличных договоров, которые пригодятся моим преемникам – если те не будут щелкать клювом.
В Междугорье наступил мир и покой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79