он сказал мне: «Выбирай – или я, или работа», я выбрала работу, но без него плохо, надо бы найти себе кого-нибудь, но я ни с кем не могу поладить; у него и рожа страшная, и работает он плохо, а бабам нравится – терпеть его не могу; я лучше ее играю, а хороших ролей не дают – это менеджер воду мутит; мне ничего не дали, а этот бульварный писака премию за премией хапает, не могу с этим мириться… Они извергали из себя бесполезные жалобы и с жадностью поглощали еду, накапливая лишнюю энергию. Что это? Черная месса? Если моя нынешняя работа заключается в том, чтобы встречаться с как можно большим количеством людей, то хотелось бы видеть хотя бы бодрых людей. Пусть мной овладеет маниакальная идея, что я один привожу во вращение целый мир. Мир спасут мании!
На следующий и на послеследующий день Кубитакэ, как крот, бродил по подземному шоппинг-центру. Он посмотрел два порнофильма подряд, продул пять тысяч иен в патинко, поискал в «Кинокунии» свои старые книжки и, хотя не умел убивать время, в конце концов, все равно вернулся в подземный шоппинг-центр. Не то чтобы «рыбак рыбака…», но… Встретившись глазами с продавцом картин, который говорил сам с собой по-испански, он молча постоял около него некоторое время. Затем предложил торговцу сигарету и спросил по-английски, откуда он приехал, тот ответил на японском: «Из Мехико». Продавец был приветлив и беспрестанно улыбался, но глаза за стеклами очков без оправы пристально следили за каждым изменением в выражении лица собеседника. Похоже, у него был хронический гайморит, он гнусавил, и кожа под носом была раздражена. Он пожаловался на изумительном японском: мы не в дешевой деревенской гостинице, неужели в здешних домах украшают стены этой безвкусной мазней? Ужасно, если люди считают, что это написал я. Пятнадцать лет назад «бедняки-иностранцы» зарабатывали тем, что покупали бананы в Симоносэки и продавали их в Пусане. Впрочем, и продажа картин – «традиционное ремесло». Наверное, сейчас много денег можно заработать, продавая себя в шоу-бизнесе как «отвязного иностранца». Таких теперь часто по телевизору показывают. Поскорей бы стать знаменитым и бросить эту работу. Я и петь могу, и танцевать. Я молод и силен. Во мне полно энергии. Я сексуальный.
– Зря ты мне себя нахваливаешь, толку от меня никакого.
Парня звали Энрике. У него было тело боксера среднего веса, неплохая интуиция, и голова вроде варила. Энрике прокантовался в Токио два года. «Каждый день меня маринуют японским», – сказал он. Его подружка, японка, работала моделью. Если хочешь выучить иностранный язык, встречайся с тем, кто говорит на нем, – сэкономишь и время, и деньги. Он так и сделал. Даже показал мне фотографии своей девушки, хотя я его об этом не просил. Сейчас Энрике сидит у нее на шее, но она рассчитывает, что он скоро прославится. Энрике возмущало, что популярностью почему-то пользуются «отвязные иностранцы», говорящие по-английски. У латиносов есть свой ритм, своя жизнь, сказал он, и если японцы этому научатся, они тоже смогут жить в радости. А ведь и в самом деле в моменты депрессии теряется чувство ритма, подумал Кубитакэ. Когда накатывает тоска, он танцевать не в состоянии.
Смотреть на мир из-за пазухи у тьмы
Кубитакэ честно исполнял свои обязанности: раз в два дня он возвращался в Камакура и, массируя ноги мадам, докладывал ей, как идет расследование. Из Нью-Йорка каждый день приходили факсы от Майко. Мадам получила фотографию Мэтью четырехлетней давности.
– Пора тебе стать настоящим сыщиком. Тысячу раз, наверное, видел в крутых киношных детективах, как сыщик достает из кармана пальто фотографию и всех расспрашивает: вы не встретили этого мужчину? Ты не идиот, сам поймешь, где и как искать.
«А ошибешься в поисках – тот, кого ищешь, сбежит». Кубитакэ зажал в зубах эту фразу, адресованную самому себе, и сказал:
– Узнаю, где он, у гадалки.
– Заодно и о своем будущем спроси. Найди такую гадалку, чтобы о хорошем нагадала. Если найдешь – и меня с ней познакомь.
Похоже, мадам Амино готова была любыми средствами найти сына. Главнокомандующий военной операцией должен обладать уверенностью. Увидит дурной сон – истолкует его как хороший, а то и вовсе изменит его.
– А как вы поступите, если ваш сын замешан в каком-нибудь преступлении? Не признаете его?
У Кубитакэ была привычка постоянно подшучивать, но мадам, облачившись в ежовую шубу, сказала нежно, даже ласково:
– Я бездельница высшего разряда. Если у меня хватает времени завести себе депрессивную обезьяну и возиться с ней, то о сыночке-рецидивисте я уж как-нибудь позабочусь.
– Это я – депрессивная обезьяна?
– Что, не нравится? Тогда как тебе – свинья с паранойей? Ты упустил момент для возвышенного самоубийства, так что попробуй добиться успеха. Познай реальность человеческой жизни. А если и это не получится, я помогу тебе сдохнуть.
Он, наверное, и харакири нормально сделать не сможет, и тогда мадам выполнит функции помощника кайсяку и отрубит ему голову, но не до конца, а так чтобы она осталась болтаться на уровне груди, потупившись и как бы желая сказать: «Простите».
Кубитакэ ощущал в язвительности мадам даже нечто возвышенное, как глоток горного воздуха. Убедившись, что никто их не видит, он уткнулся лицом в грудь мадам и сказал:
– Возьми меня в сыновья.
Кубитакэ испытывал тайное удовольствие от издевательств мадам. Он забывал о гордости в ее присутствии, но мадам понимала его лучше всех… Кубитакэ считал, что в отношениях между рабом и хозяином нет четкой грани. Совершенно непонятно, что будет с ним дальше. Свободный раб, обретя надежду и гордость, начнет новую жизнь? Но в мире не удается успешно реализовать идеи Христа. Раб гордится своим хозяином и вместе с тем добивается собственной власти. Кубитакэ боялся потерять свою хозяйку. Вот найдется Мэтью, и ему, наверное, дадут свободу. Может быть, эти игры в сыщиков придуманы для того, чтобы научить раба, как вести себя на свободе? В таком случае всё становится ясно. Но он не раб. Тогда кто же?
Куби продал самого себя. Стал заложником собственных долгов. Мадам Амино может использовать его, как ей заблагорассудится. Хочет, сделает сыном, хочет – мужем, хочет – секретарем… Никакого контракта они не подписывали. Досадно, что он не может объяснить, кто он такой.
Надо все-таки пойти к гадалке.
Это решение придало ему легкость, и он припустил вверх по лестнице на платформу, чтобы успеть на только что прибывший поезд. Он успел, уселся на сиденье, перевел дыхание, и тут память детства дельфином зарезвилась на поверхности. В двенадцать лет Кубитакэ попросил родителей: хочу увидеться с юта – шаманкой-прорицательницей с южных островов. Он был так настойчив, что отец в летние каникулы отвез его на остров Амами-осима и дал ему вдоволь наговориться с тремя прорицательницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
На следующий и на послеследующий день Кубитакэ, как крот, бродил по подземному шоппинг-центру. Он посмотрел два порнофильма подряд, продул пять тысяч иен в патинко, поискал в «Кинокунии» свои старые книжки и, хотя не умел убивать время, в конце концов, все равно вернулся в подземный шоппинг-центр. Не то чтобы «рыбак рыбака…», но… Встретившись глазами с продавцом картин, который говорил сам с собой по-испански, он молча постоял около него некоторое время. Затем предложил торговцу сигарету и спросил по-английски, откуда он приехал, тот ответил на японском: «Из Мехико». Продавец был приветлив и беспрестанно улыбался, но глаза за стеклами очков без оправы пристально следили за каждым изменением в выражении лица собеседника. Похоже, у него был хронический гайморит, он гнусавил, и кожа под носом была раздражена. Он пожаловался на изумительном японском: мы не в дешевой деревенской гостинице, неужели в здешних домах украшают стены этой безвкусной мазней? Ужасно, если люди считают, что это написал я. Пятнадцать лет назад «бедняки-иностранцы» зарабатывали тем, что покупали бананы в Симоносэки и продавали их в Пусане. Впрочем, и продажа картин – «традиционное ремесло». Наверное, сейчас много денег можно заработать, продавая себя в шоу-бизнесе как «отвязного иностранца». Таких теперь часто по телевизору показывают. Поскорей бы стать знаменитым и бросить эту работу. Я и петь могу, и танцевать. Я молод и силен. Во мне полно энергии. Я сексуальный.
– Зря ты мне себя нахваливаешь, толку от меня никакого.
Парня звали Энрике. У него было тело боксера среднего веса, неплохая интуиция, и голова вроде варила. Энрике прокантовался в Токио два года. «Каждый день меня маринуют японским», – сказал он. Его подружка, японка, работала моделью. Если хочешь выучить иностранный язык, встречайся с тем, кто говорит на нем, – сэкономишь и время, и деньги. Он так и сделал. Даже показал мне фотографии своей девушки, хотя я его об этом не просил. Сейчас Энрике сидит у нее на шее, но она рассчитывает, что он скоро прославится. Энрике возмущало, что популярностью почему-то пользуются «отвязные иностранцы», говорящие по-английски. У латиносов есть свой ритм, своя жизнь, сказал он, и если японцы этому научатся, они тоже смогут жить в радости. А ведь и в самом деле в моменты депрессии теряется чувство ритма, подумал Кубитакэ. Когда накатывает тоска, он танцевать не в состоянии.
Смотреть на мир из-за пазухи у тьмы
Кубитакэ честно исполнял свои обязанности: раз в два дня он возвращался в Камакура и, массируя ноги мадам, докладывал ей, как идет расследование. Из Нью-Йорка каждый день приходили факсы от Майко. Мадам получила фотографию Мэтью четырехлетней давности.
– Пора тебе стать настоящим сыщиком. Тысячу раз, наверное, видел в крутых киношных детективах, как сыщик достает из кармана пальто фотографию и всех расспрашивает: вы не встретили этого мужчину? Ты не идиот, сам поймешь, где и как искать.
«А ошибешься в поисках – тот, кого ищешь, сбежит». Кубитакэ зажал в зубах эту фразу, адресованную самому себе, и сказал:
– Узнаю, где он, у гадалки.
– Заодно и о своем будущем спроси. Найди такую гадалку, чтобы о хорошем нагадала. Если найдешь – и меня с ней познакомь.
Похоже, мадам Амино готова была любыми средствами найти сына. Главнокомандующий военной операцией должен обладать уверенностью. Увидит дурной сон – истолкует его как хороший, а то и вовсе изменит его.
– А как вы поступите, если ваш сын замешан в каком-нибудь преступлении? Не признаете его?
У Кубитакэ была привычка постоянно подшучивать, но мадам, облачившись в ежовую шубу, сказала нежно, даже ласково:
– Я бездельница высшего разряда. Если у меня хватает времени завести себе депрессивную обезьяну и возиться с ней, то о сыночке-рецидивисте я уж как-нибудь позабочусь.
– Это я – депрессивная обезьяна?
– Что, не нравится? Тогда как тебе – свинья с паранойей? Ты упустил момент для возвышенного самоубийства, так что попробуй добиться успеха. Познай реальность человеческой жизни. А если и это не получится, я помогу тебе сдохнуть.
Он, наверное, и харакири нормально сделать не сможет, и тогда мадам выполнит функции помощника кайсяку и отрубит ему голову, но не до конца, а так чтобы она осталась болтаться на уровне груди, потупившись и как бы желая сказать: «Простите».
Кубитакэ ощущал в язвительности мадам даже нечто возвышенное, как глоток горного воздуха. Убедившись, что никто их не видит, он уткнулся лицом в грудь мадам и сказал:
– Возьми меня в сыновья.
Кубитакэ испытывал тайное удовольствие от издевательств мадам. Он забывал о гордости в ее присутствии, но мадам понимала его лучше всех… Кубитакэ считал, что в отношениях между рабом и хозяином нет четкой грани. Совершенно непонятно, что будет с ним дальше. Свободный раб, обретя надежду и гордость, начнет новую жизнь? Но в мире не удается успешно реализовать идеи Христа. Раб гордится своим хозяином и вместе с тем добивается собственной власти. Кубитакэ боялся потерять свою хозяйку. Вот найдется Мэтью, и ему, наверное, дадут свободу. Может быть, эти игры в сыщиков придуманы для того, чтобы научить раба, как вести себя на свободе? В таком случае всё становится ясно. Но он не раб. Тогда кто же?
Куби продал самого себя. Стал заложником собственных долгов. Мадам Амино может использовать его, как ей заблагорассудится. Хочет, сделает сыном, хочет – мужем, хочет – секретарем… Никакого контракта они не подписывали. Досадно, что он не может объяснить, кто он такой.
Надо все-таки пойти к гадалке.
Это решение придало ему легкость, и он припустил вверх по лестнице на платформу, чтобы успеть на только что прибывший поезд. Он успел, уселся на сиденье, перевел дыхание, и тут память детства дельфином зарезвилась на поверхности. В двенадцать лет Кубитакэ попросил родителей: хочу увидеться с юта – шаманкой-прорицательницей с южных островов. Он был так настойчив, что отец в летние каникулы отвез его на остров Амами-осима и дал ему вдоволь наговориться с тремя прорицательницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82