Марковальдо, глядя на узкую полосу "берега", отделявшего свет и тень на луне, испытывал неясное стремление забраться на этот лунный пляж, чудесным образом залитый солнцем в ночные часы.
Так они стояли у чердачного окна – дети, испуганные огромными последствиями своего поступка, Изолина, словно охваченная экстазом, Фьордалиджи, который один только и различал слабый свет в окошке напротив и заметил, наконец, лунную улыбку девушки.
Мать первая вышла из оцепенения.
– Довольно! Ночь на дворе, чего вы уставились? Еще схватите лихорадку при этой луне!
Микелино прицелился рогаткой в небо.
– А я погашу луну!
Но отец схватил его за шиворот и уложил в постель.
Весь остаток этой ночи и всю следующую ночь от светящейся рекламы напротив оставалось только "СПААК" – из окон мансарды можно было видеть звездное небо. Фьордалиджи и лунная девушка слали друг другу воздушные поцелуи, и, может быть, этот разговор без слов счастливо закончился бы свиданием.
Но вот утром на крыше у решетки, на которой была установлена реклама, появились тонкие фигурки двух монтеров в комбинезонах. Они проверяли трубки и провода. С видом старика, умеющего предсказывать погоду, Марковальдо высунул нос за окно и сказал:
– Сегодня ночью опять будет "НЬЯК".
Кто-то постучал в дверь мансарды. Ему открыли. Оказалось, что это господин в очках.
– Простите, не мог бы я выглянуть из вашего окна? Спасибо, – и представился. – Доктор Годифредо, агент по световой рекламе.
"Мы погибли! Они хотят, чтобы мы возместили убытки!" – подумал Марковальдо, пожирая сыновей глазами. Он совсем позабыл о своем увлечении астрономией. "Сейчас агент глядит в окно, он понимает, что камни могли быть брошены только отсюда", – подумал Марковальдо и решил первым вступить в разговор.
– Знаете, мальчишки кидают камешками по воробьям… Сам не знаю, как от этого могла испортиться надпись Спаака! Но я их наказал, еще бы! Вы можете быть спокойны, это больше не повторится.
Выражение лица доктора Годифредо стало внимательным.
– Собственно говоря, я работаю для фирмы "Коньяк Томавак", а не для фирмы "Спаак". К вам я зашел, чтобы выяснить возможность установки световой рекламы на этой крыше. Но тем не менее говорите, говорите, это меня интересует.
И вышло так, что через полчаса Марковальдо подписывал контракт с фирмой "Коньяк Томавак", главным конкурентом фирмы "Спаак". Ребята должны были стрелять из рогатки по "НЬЯКУ", как только светящаяся надпись снова начнет действовать.
– Это как раз та капля, которая переполняет чашу, – сказал доктор Годифредо.
Он не ошибся: приведенная на край банкротства большими расходами на рекламу, фирма "Спаак" в постоянных поломках своей самой красивой световой рекламы увидела дурное предзнаменование. Надпись, которая гласила то "Коняк", то "Кон…к", то "Конья", распространяла среди кредиторов мысли о неустойчивости фирмы, покуда, наконец, рекламное агентство не отказалось впредь производить ремонт вплоть до уплаты по всем задержанным счетам. В конце концов угасшая реклама до того всполошила кредиторов, что фирма "Спаак" прогорела.
В небе Марковальдо полнолуние сияло во всем своем великолепии. Но когда луна достигла последней четверти, монтеры снова вскарабкались на крышу дома напротив, и ночью на ней зажглись огненные буквы вдвое выше и вдвое толще прежних – "КОНЬЯК ТОМАВАК" – и больше не было луны, не было ни звездного неба, ни ночи, был только "КОНЬЯК ТОМАВАК", "КОНЬЯК ТОМАВАК", "КОНЬЯК ТОМАВАК"… который зажигался и гас через каждые две секунды.
Больше всех огорчался Фьордалиджи: лицо лунной девушки совсем исчезло за огромным и непроницаемым "В".

Курица в цехе.
Перевод А. Короткова

У вахтера Адальберто была курица. Сам он служил во внутренней охране большого завода, а курицу с разрешения начальника охраны держал на тесном заводском дворике. Он мечтал со временем обзавестись целым курятником и для начала купил эту курицу, за которую поручились, что она прекрасная несушка, отличается тихим нравом и никогда не посмеет нарушить своим кудахтаньем строгий заводской порядок. И действительно, Адальберто не на что было жаловаться. Курица каждый день несла по одному яйцу, и если бы не робкое квохтанье, ее можно было бы назвать совершенно немой. Правда, если говорить по совести, начальник охраны позволил держать ее только в клетке, но поскольку земля, ставшая теперь заводским двором, до недавнего времени не испытывала на себе влияния технического прогресса и в ней, кроме ржавых болтов, водились также дождевые черви, курице негласно разрешено было ходить и клевать где угодно. Таким образом, она беспрепятственно расхаживала по цехам, всегда сдержанная и благовоспитанная, хорошо знакомая всем рабочим, и наслаждалась полнейшей свободой и безответственностью, чем вызывала всеобщую зависть.
Однажды старый токарь Пьетро заметил, что его одногодок, контролер Томмазо, стал приходить на завод с полными карманами кукурузных зерен. Не совсем еще утративший крестьянские повадки, контролер давно уже оценил производительные качества этой пернатой животины и, снедаемый желанием хоть чем-то возместить убытки от всяких поборов и штрафов, стал исподволь приручать курицу вахтера в надежде заставить ее класть яйца в ящик из-под железного хлама, стоявший рядом с его верстаком.
Каждый раз, обнаруживая, как скрытен и хитер его приятель, Пьетро чувствовал себя обиженным, ибо эти открытия всегда заставали его врасплох, и он всячески старался не отставать от Томмазо. А с того дня, как стало ясно, что им предстоит породниться (сыну Пьетро взбрело в голову жениться на дочери Томмазо), ссоры между ними стали вспыхивать на каждом шагу. Поэтому Пьетро тоже запасся кукурузным зерном, опростал ящик из-под металлической стружки и, пользуясь каждой свободной минутой, стал переманивать курицу к себе. В конце концов получилось так, что в этой игре, где ставкой были не столько яйца, сколько моральная победа, самая азартная борьба велась между Пьетро и Томмазо, а вовсе не между ними и беднягой Адальберто, который обыскивал рабочих при входе и выходе, шарил по сумкам и за блузами и решительно ни о чем не подозревал.
Рабочее место Пьетро находилось в самом углу цеха и отделялось небольшим простенком, образовывавшим как бы самостоятельное помещение, нечто вроде "прихожей" с застекленной дверью, выходившей во двор. Еще несколько лет тому назад в этой "прихожей" стояло два станка и работало двое токарей: он и еще один. Но однажды второго токаря отправили в больницу с грыжей, и Пьетро временно пришлось работать сразу на двух станках. Волей-неволей ему пришлось научиться рассчитывать каждое движение: опустив рукоятку автоматической подачи на одном станке, он переходил к другому и отрезал уже готовую деталь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117