Йоланда вошла и почувствовала на себе взгляд двенадцати глаз, вращавшихся в такт движениям жующих челюстей. Все матросы жевали, не разжимая губ, и время от времени что-то мычали. В большинстве своем это были тощие верзилы, утопавшие в своих белых мешковатых робах, с шапочками-пирожками на макушках. Только один матрос, стоявший ближе всех к Йоланде, двухметровый здоровяк с румяными, словно спелое яблоко, щеками и пирамидальной шеей, в своей плотно облегающей форме казался совсем голым, а глаза у него были такие круглые, что непрерывно бегающие зрачки ни разу не коснулись век. Йоланда спрятала бретельку бюстгальтера, которая все время показывалась в вырезе ее платья.
За стойкой стоял сам Феличе в поварском колпаке, с опухшими, заспанными глазами и поспешно наполнял рюмки. Он приветствовал Йоланду усмешкой, скривившей его мужицкую физиономию с иссиня-черными бритыми щеками. Феличе говорил по-английски, поэтому Йоланда сразу же обратилась к нему:
– Феличе, спроси-ка, может, они обменяют доллары.
Все с той же хитрой усмешкой Феличе буркнул:
– Сама спроси.
Он передавал тарелку с пиццей и блинчиками мальчишке с прилизанными, слипшимися волосами и желтым, как луковица, лицом, который относил еду матросам.
– Плиз, – сказала Йоланда, стоя в окружении белых долдонов, которые, не переставая жевать, пялились на нее и мычали что-то нечленораздельное. – Плиз, я вам – лиры… – продолжала она, усиленно жестикулируя. – Вы мне – доллары…
Матросы жевали. Верзила с бычьей шеей ухмыльнулся. Зубы у него были такой ослепительной белизны, что сливались в сплошную белую полосу.
Потом он отодвинул в сторону стоявшего рядом коротышку со смуглым, как у испанца, лицом.
– Я – доллары тебе, – сказал верзила, сопровождая жестами каждое свое слово, – ты – спать со мной.
Он повторил это по-английски, и все смеялись долго, но как-то сдержанно, не переставая жевать и не сводя с нее глаз.
Йоланда повернулась к Феличе.
– Феличе, – сказала она, – объясни им.
Но тот, передвигая по мрамору стойки стаканчики, повторял, немыслимо коверкая произношение:
– Уиски энд сода.
Его гримаса могла бы показаться отвратительной, если бы он не был таким заспанным.
Тут снова заговорил верзила. У него был голос, похожий на вой ревущего буя, у которого волны приподнимают и опускают кольцо. Верзила заказал стаканчик для Йоланды и, взяв из рук бармена бокал, протянул его женщине; непонятно было, как эта тонкая ножка не сломалась от одного прикосновения огромных пальцев американца.
Йоланда растерялась.
– Я – лиры, вы – доллары… – лепетала она.
Но матросы уже достаточно овладели итальянским.
– В постель! – кричали они. – В постель – доллары…
В эту минуту в бар вошел Эмануэле. Первое, что он увидел, были колыхающиеся белые спины, из-за которых доносился голос Йоланды.
– Эй, Феличе, скажи-ка мне… – подходя к стойке, сказал Эмануэле.
– Чем могу служить? – отозвался бармен со своей обычной усталой усмешкой, искривившей его бритое два часа назад, но уже заросшее щетиной лицо.
– Где там моя жена? Что она делает? – спросил Эмануэле, отдирая от вспотевшего лба свою шляпу и подпрыгивая на месте, чтобы разглядеть, что делается за этой стеной из белых спин.
Феличе влез на табуретку, вытянул свой щетинистый подбородок, потом спрыгнул на пол.
– Да все там же, – сказал он.
Эмануэле немного ослабил узелок душившего его галстука и попросил:
– Скажи ей, пусть хоть высунется.
Но Феличе был уже занят другим делом. Он кричал на мальчишку с луковичным лицом, который не успевал подкладывать блинчики на тарелки матросам.
– Йоланда!.. – позвал Эмануэле и попробовал просунуть голову между двумя американцами, но, получив сперва удар локтем в подбородок, а потом в живот, отлетел на прежнее место и снова стал приплясывать за спинами матросов. Потом из толпы американцев донесся дрожащий голос его жены:
– Что, Эмануэле?
– Как дела? – спросил он, откашлявшись.
– По-моему, – глухо, словно по телефону отозвался ее голос, – по-моему, они не хотят брать лиры…
Некоторое время он молчал, барабаня пальцами по мраморной стойке, потом сказал:
– Ах, не хотят? Ну ладно, тогда иди сюда.
– Сейчас… – ответила Йоланда.
Она попробовала нырнуть в эту изгородь из мужских тел, но что-то ее держало. Опустив глаза, она увидела большую руку, крепко ухватившуюся за ее левую грудь. Рука была огромная, сильная и мягкая и принадлежала верзиле с румяными щеками, стоявшему перед Йоландой и скалившему зубы, которые сверкали так же ярко, как белки его глаз.
– Плиз, – прошептала Йоланда, стараясь отодрать от груди эту руку. – Сейчас иду! – крикнула она Эмануэле, хотя по-прежнему не двигалась с места, а только тихонько повторяла: – Плиз… Ну, плиз…
Феличе поставил перед носом у Эмануэле пустой стакан.
– Ну, что же тебе налить? – спросил он, склоняя над ним свой поварской колпак и обеими пятернями опираясь на стойку.
Эмануэле рассеянно смотрел перед собой.
– Есть одна идея, – сказал он. – Подожди.
И вышел из бара.
Уже зажглись фонари. Эмануэле бегом пересек улицу, вошел в кафе Ламармора и быстро огляделся. Там не было никого, кроме завсегдатаев, которые резались в двадцать одно.
– Эй, Мануэле, – крикнули ему, – подсаживайся, сыграем! Ну и вид у тебя сегодня, Мануэле!
Но он уже выскочил за дверь и во весь дух помчался к бару "Париж". Некоторое время он толкался между столиками, постукивая кулаком по ладони, наконец подошел к бармену и что-то зашептал ему на ухо.
– Нет еще, – ответил тот. – Но к вечеру будут.
Эмануэле выбежал на улицу, а бармен громко расхохотался и пошел рассказать обо всем кассирше.
В "Лилии" Болонка только-только села за столик, с облегчением вытянув ноги (ее снова стала мучить старая болезнь – расширение вен), как к ней подлетел запыхавшийся толстяк в шляпе набекрень. Он так запыхался, что никак нельзя было понять, чего он хочет.
– Идем, идем скорей, очень срочно… – повторял он и тащил ее за руку к выходу.
– Мануэльчик? – воскликнула Болонка, вытаращив из-под челки окруженные сетью морщинок глаза. – Что это тебе приспичило? После стольких лет… Мануэльчик, правда, что тебе так приспичило?
Но он уже бежал по улице, волоча за собой прихрамывавшую Болонку, которая семенила своими распухшими ногами, запакованными в щегольскую узкую юбку, оканчивавшуюся где-то гораздо выше колен.
У кино им встретилась Мария Липок, которая окручивала какого-то капрала.
– Эй, – крикнул Эмануэле, – ты тоже иди! Я тебя отведу к американцам.
Таких вещей Марии Липок не нужно было повторять дважды. Щелкнув на прощание капрала, она побежала рядом с Эмануэле. Ее рыжие волосы растрепались на ветру, а глаза нетерпеливо впивались в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
За стойкой стоял сам Феличе в поварском колпаке, с опухшими, заспанными глазами и поспешно наполнял рюмки. Он приветствовал Йоланду усмешкой, скривившей его мужицкую физиономию с иссиня-черными бритыми щеками. Феличе говорил по-английски, поэтому Йоланда сразу же обратилась к нему:
– Феличе, спроси-ка, может, они обменяют доллары.
Все с той же хитрой усмешкой Феличе буркнул:
– Сама спроси.
Он передавал тарелку с пиццей и блинчиками мальчишке с прилизанными, слипшимися волосами и желтым, как луковица, лицом, который относил еду матросам.
– Плиз, – сказала Йоланда, стоя в окружении белых долдонов, которые, не переставая жевать, пялились на нее и мычали что-то нечленораздельное. – Плиз, я вам – лиры… – продолжала она, усиленно жестикулируя. – Вы мне – доллары…
Матросы жевали. Верзила с бычьей шеей ухмыльнулся. Зубы у него были такой ослепительной белизны, что сливались в сплошную белую полосу.
Потом он отодвинул в сторону стоявшего рядом коротышку со смуглым, как у испанца, лицом.
– Я – доллары тебе, – сказал верзила, сопровождая жестами каждое свое слово, – ты – спать со мной.
Он повторил это по-английски, и все смеялись долго, но как-то сдержанно, не переставая жевать и не сводя с нее глаз.
Йоланда повернулась к Феличе.
– Феличе, – сказала она, – объясни им.
Но тот, передвигая по мрамору стойки стаканчики, повторял, немыслимо коверкая произношение:
– Уиски энд сода.
Его гримаса могла бы показаться отвратительной, если бы он не был таким заспанным.
Тут снова заговорил верзила. У него был голос, похожий на вой ревущего буя, у которого волны приподнимают и опускают кольцо. Верзила заказал стаканчик для Йоланды и, взяв из рук бармена бокал, протянул его женщине; непонятно было, как эта тонкая ножка не сломалась от одного прикосновения огромных пальцев американца.
Йоланда растерялась.
– Я – лиры, вы – доллары… – лепетала она.
Но матросы уже достаточно овладели итальянским.
– В постель! – кричали они. – В постель – доллары…
В эту минуту в бар вошел Эмануэле. Первое, что он увидел, были колыхающиеся белые спины, из-за которых доносился голос Йоланды.
– Эй, Феличе, скажи-ка мне… – подходя к стойке, сказал Эмануэле.
– Чем могу служить? – отозвался бармен со своей обычной усталой усмешкой, искривившей его бритое два часа назад, но уже заросшее щетиной лицо.
– Где там моя жена? Что она делает? – спросил Эмануэле, отдирая от вспотевшего лба свою шляпу и подпрыгивая на месте, чтобы разглядеть, что делается за этой стеной из белых спин.
Феличе влез на табуретку, вытянул свой щетинистый подбородок, потом спрыгнул на пол.
– Да все там же, – сказал он.
Эмануэле немного ослабил узелок душившего его галстука и попросил:
– Скажи ей, пусть хоть высунется.
Но Феличе был уже занят другим делом. Он кричал на мальчишку с луковичным лицом, который не успевал подкладывать блинчики на тарелки матросам.
– Йоланда!.. – позвал Эмануэле и попробовал просунуть голову между двумя американцами, но, получив сперва удар локтем в подбородок, а потом в живот, отлетел на прежнее место и снова стал приплясывать за спинами матросов. Потом из толпы американцев донесся дрожащий голос его жены:
– Что, Эмануэле?
– Как дела? – спросил он, откашлявшись.
– По-моему, – глухо, словно по телефону отозвался ее голос, – по-моему, они не хотят брать лиры…
Некоторое время он молчал, барабаня пальцами по мраморной стойке, потом сказал:
– Ах, не хотят? Ну ладно, тогда иди сюда.
– Сейчас… – ответила Йоланда.
Она попробовала нырнуть в эту изгородь из мужских тел, но что-то ее держало. Опустив глаза, она увидела большую руку, крепко ухватившуюся за ее левую грудь. Рука была огромная, сильная и мягкая и принадлежала верзиле с румяными щеками, стоявшему перед Йоландой и скалившему зубы, которые сверкали так же ярко, как белки его глаз.
– Плиз, – прошептала Йоланда, стараясь отодрать от груди эту руку. – Сейчас иду! – крикнула она Эмануэле, хотя по-прежнему не двигалась с места, а только тихонько повторяла: – Плиз… Ну, плиз…
Феличе поставил перед носом у Эмануэле пустой стакан.
– Ну, что же тебе налить? – спросил он, склоняя над ним свой поварской колпак и обеими пятернями опираясь на стойку.
Эмануэле рассеянно смотрел перед собой.
– Есть одна идея, – сказал он. – Подожди.
И вышел из бара.
Уже зажглись фонари. Эмануэле бегом пересек улицу, вошел в кафе Ламармора и быстро огляделся. Там не было никого, кроме завсегдатаев, которые резались в двадцать одно.
– Эй, Мануэле, – крикнули ему, – подсаживайся, сыграем! Ну и вид у тебя сегодня, Мануэле!
Но он уже выскочил за дверь и во весь дух помчался к бару "Париж". Некоторое время он толкался между столиками, постукивая кулаком по ладони, наконец подошел к бармену и что-то зашептал ему на ухо.
– Нет еще, – ответил тот. – Но к вечеру будут.
Эмануэле выбежал на улицу, а бармен громко расхохотался и пошел рассказать обо всем кассирше.
В "Лилии" Болонка только-только села за столик, с облегчением вытянув ноги (ее снова стала мучить старая болезнь – расширение вен), как к ней подлетел запыхавшийся толстяк в шляпе набекрень. Он так запыхался, что никак нельзя было понять, чего он хочет.
– Идем, идем скорей, очень срочно… – повторял он и тащил ее за руку к выходу.
– Мануэльчик? – воскликнула Болонка, вытаращив из-под челки окруженные сетью морщинок глаза. – Что это тебе приспичило? После стольких лет… Мануэльчик, правда, что тебе так приспичило?
Но он уже бежал по улице, волоча за собой прихрамывавшую Болонку, которая семенила своими распухшими ногами, запакованными в щегольскую узкую юбку, оканчивавшуюся где-то гораздо выше колен.
У кино им встретилась Мария Липок, которая окручивала какого-то капрала.
– Эй, – крикнул Эмануэле, – ты тоже иди! Я тебя отведу к американцам.
Таких вещей Марии Липок не нужно было повторять дважды. Щелкнув на прощание капрала, она побежала рядом с Эмануэле. Ее рыжие волосы растрепались на ветру, а глаза нетерпеливо впивались в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117