Потом он вернулся, стал возле двери и сказал: «Сейчас я узнаю, кто может вытерпеть кнут, а кто не стоит даже того, чтобы его кнутом ударили!»
Рабби Мендл стоял возле входа в свою комнату и смотрел на своих хасидов. Темриль тоже стояла возле входа в бейт-мидраш, только снаружи, и тоже смотрела на разбросанные по полу золотые монеты.
В бейт-мидраше настала тишина. В этой тишине можно было услышать биение сердец хасидов. Никто не шелохнулся, никто не нагнулся за монетами, которые рассыпались по всему бейт-мидрашу. Вдруг один из хасидов нагнулся и протянул руку к монетам. Секунду он медлил, не решаясь прикоснуться к ним, как будто монеты были раскалены. Но, в конце концов, он не выдержал. Он упал на кучу монет и начал загребать их. Вслед за первым сломались и другие.
Рабби Мендл окаменел. Его взгляд разил, как удар меча. Этот взгляд был похож на взгляд пророка, спускающегося с горы со скрижалями Завета и увидевшего, что люди, ради которых скрижали были высечены, танцуют вокруг Золотого Тельца. Отчаявшийся и разочарованный, тяжелой поступью вошел рабби Мендл в свою комнату, но когда рука коснулась ручки двери, он вдруг повернул голову к своему помощнику рабби Гиршу Бару и сказал:
– Если кто-нибудь из этих посмеет постучать в мою дверь, выгони его палками! Моя дверь теперь будет всегда закрыта перед этими, протягивающими руку. Машиах – освободитель собирается освободить мир, но некого освобождать.
Сейчас у рабби Мендла больше не было сомнений – его ученики не смогли подняться над средней, серой, посредственной массой. Рабби Мендл оказался единственным героем, оставшимся на поле боя. Он смотрит по сторонам и не видит других воинов, с кем можно было бы продолжать борьбу. С каждым днем ощущение одиночества все усиливается. Он чувствует себя одиноким, даже когда находится среди своих лучших учеников. Время от времени он врывается в бейт-мидраш, с гневом и горечью обрушиваясь на хасидов, в чьи силы он верил и на которых опирался.
7.62 Огонь пожирает огонь
Усталость и расслабленность пришли к рабби Мендлу. Он приказал закрыть дверь своей комнаты, оставшись в одиночестве. Рабби Мордехай Йосеф видит растерянность хасидов, и ему кажется, что это стадо овец, заблудившееся в пустыне. Стадо, которое оставил пастух. Он обрек его на гибель от бурь и палящего солнца.
Хасиды прильнули к рабби Мордехаю Йосефу, моля его о том, чтобы он их приблизил и подбодрил. Рабби Мендл в закрытой комнате живет в своем, духовном мире, а рабби Мордехай Йосеф сидит в комнате на постоялом дворе, окруженный хасидами.
Для хасидов уже не секрет, что существуют разногласия между рабби Мендлом и его великим учеником. Об этом шепчутся и в бейт-мидраше, и на постоялых дворах. Тоска и подавленность пришли в Коцк, так как все больше проявляются противоречия между двумя системами. Рабби Мордехай Йосеф сказал:
– Уже в Пшиске нашего рава называли «Сжигающий Огонь». Разумеется, он достоин этого имени. Более того, сейчас он уже достиг более высокого уровня – «Огонь, пожирающий огонь». Но разве можно жить вместе с огненным столпом, горящим все время? Но разве не опасно приближаться к нему, ведь приблизившийся может сгореть.
Рабби Ицхак Меир ответил на это:
– Это верно, Мордехай Йосеф, человек горит в огне, но в это время в нем сгорают пятна проказы – эгоизма, которые спрятаны в человеческой душе. Огонь очищает душу. Разве не ради этого мы пришли в Коцк?…
Есть ли силы у хасидов находиться между этими двумя горами?…
7.63 Время беды для Яакова
Ореол тайны висит над той субботой, в которую произошла буря, во время которой туман, окутывавший рабби Мендла, сгустился и превратился в тучу, скрывшую его от глаз человеческих.
Хасиды почти ничего не рассказывают об этой субботе. Все, что они говорят о ней, можно свести к одной фразе: «Та суббота, когда наш Ребе заболел». Так рассказывают о развитии событий:
– Это было в те недели, когда рабби скрылся от своих хасидов. Он в одиночестве сидел в своей комнате. Только рабби Ицхак Меир и рабби Гирш из Томашова могли заходить к нему. Рабби Ицхаку Меиру рабби Мендл поверял свои тайны.
В последнее время рабби Мендлу стало известно о несчастьях, постигших евреев Польши. В этом, 1839 году, вновь обострилась борьба между польскими революционерами и царскими властями. Евреи опять оказались между двух огней. Десятки евреев были повешены русскими по подозрению в шпионаже в пользу поляков. В то же время десятки евреев были убиты польскими повстанцами за чрезмерную, с их точки зрения, верность русскому царю.
Несмотря на то, что рабби Мендл был погружен в духовные миры, несчастья еврейского народа приносили ему огромную боль. Будучи человеком правды, рабби Мендл не находил успокоения в словах утешения, которые всегда произносятся в таких случаях. И вот пришло время недельной главы из Торы, которая называется «Толдот», в которой рассказывается о гневе Эсава на своего брата Яакова.
7.64 Та суббота
Субботняя ночь в бейт-мидраше. Хасиды, все напряженные, сидят возле стола, ходят по бейт-мидрашу, стоят возле столбов. Время приближается к полночи. Вдруг дверь комнаты рабби Мендла с шумом открывается, и на пороге появляется рабби, грозный и пугающий, как будто несущийся на крыльях бури. Он быстрыми шагами подходит к главе стола. По его горящему лицу видно, что он возбужден до предела. Было видно невооруженным глазом, что его душа достигла самого высокого уровня.
Мертвая тишина воцарилась в бейт-мидраше. Стало так тихо, что было слышно, как горят, оплавляясь, свечи, как шумит ветер за окном в ночной тьме. Рабби посмотрел пронизывающим взглядом на бокал для благословения и на субботние свечи. Было видно, что внутри него идет страшная борьба, борьба между величием и возвышенностью, Бесконечностью и бездной действительности.
Его мысли блуждали где-то в Высших мирах. Казалось, что все замученные евреи всех времен встали из своих могил и ворвались в бейт-мидраш Коцка, как будто все жертвы еврейского народа собрались здесь. Рабби Мендл будто слышал их шаги, когда они поднимались на плаху, будто слышал их предсмертное «Шма Исраэль», которое рвалось из их уст во время сожжений на кострах в Толедо и Кордове, пение «Алейну Лешабеах», идущих на смерть в Вермизе и Шпеере, крик евреев Немирова и Тульчина. Рабби Мендл слышал, как каждая еврейская община, пострадавшая от резни, погромов и притеснений кричала:
– Почему?! За что?!
Рабби взял левой рукой бокал, полный вина, и поставил его на ладонь своей правой руки. Его рука дрожит, эта дрожь сердца распространяется на все тело. Вдруг рабби поставил бокал на стол. Напряжение в сердцах хасидов нарастает. Рабби погружен в свои мысли, его глаза зажмурены. И в этот момент его горе, которое накапливалось в его сердце, выплеснулось, и с его уст сорвался крик:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Рабби Мендл стоял возле входа в свою комнату и смотрел на своих хасидов. Темриль тоже стояла возле входа в бейт-мидраш, только снаружи, и тоже смотрела на разбросанные по полу золотые монеты.
В бейт-мидраше настала тишина. В этой тишине можно было услышать биение сердец хасидов. Никто не шелохнулся, никто не нагнулся за монетами, которые рассыпались по всему бейт-мидрашу. Вдруг один из хасидов нагнулся и протянул руку к монетам. Секунду он медлил, не решаясь прикоснуться к ним, как будто монеты были раскалены. Но, в конце концов, он не выдержал. Он упал на кучу монет и начал загребать их. Вслед за первым сломались и другие.
Рабби Мендл окаменел. Его взгляд разил, как удар меча. Этот взгляд был похож на взгляд пророка, спускающегося с горы со скрижалями Завета и увидевшего, что люди, ради которых скрижали были высечены, танцуют вокруг Золотого Тельца. Отчаявшийся и разочарованный, тяжелой поступью вошел рабби Мендл в свою комнату, но когда рука коснулась ручки двери, он вдруг повернул голову к своему помощнику рабби Гиршу Бару и сказал:
– Если кто-нибудь из этих посмеет постучать в мою дверь, выгони его палками! Моя дверь теперь будет всегда закрыта перед этими, протягивающими руку. Машиах – освободитель собирается освободить мир, но некого освобождать.
Сейчас у рабби Мендла больше не было сомнений – его ученики не смогли подняться над средней, серой, посредственной массой. Рабби Мендл оказался единственным героем, оставшимся на поле боя. Он смотрит по сторонам и не видит других воинов, с кем можно было бы продолжать борьбу. С каждым днем ощущение одиночества все усиливается. Он чувствует себя одиноким, даже когда находится среди своих лучших учеников. Время от времени он врывается в бейт-мидраш, с гневом и горечью обрушиваясь на хасидов, в чьи силы он верил и на которых опирался.
7.62 Огонь пожирает огонь
Усталость и расслабленность пришли к рабби Мендлу. Он приказал закрыть дверь своей комнаты, оставшись в одиночестве. Рабби Мордехай Йосеф видит растерянность хасидов, и ему кажется, что это стадо овец, заблудившееся в пустыне. Стадо, которое оставил пастух. Он обрек его на гибель от бурь и палящего солнца.
Хасиды прильнули к рабби Мордехаю Йосефу, моля его о том, чтобы он их приблизил и подбодрил. Рабби Мендл в закрытой комнате живет в своем, духовном мире, а рабби Мордехай Йосеф сидит в комнате на постоялом дворе, окруженный хасидами.
Для хасидов уже не секрет, что существуют разногласия между рабби Мендлом и его великим учеником. Об этом шепчутся и в бейт-мидраше, и на постоялых дворах. Тоска и подавленность пришли в Коцк, так как все больше проявляются противоречия между двумя системами. Рабби Мордехай Йосеф сказал:
– Уже в Пшиске нашего рава называли «Сжигающий Огонь». Разумеется, он достоин этого имени. Более того, сейчас он уже достиг более высокого уровня – «Огонь, пожирающий огонь». Но разве можно жить вместе с огненным столпом, горящим все время? Но разве не опасно приближаться к нему, ведь приблизившийся может сгореть.
Рабби Ицхак Меир ответил на это:
– Это верно, Мордехай Йосеф, человек горит в огне, но в это время в нем сгорают пятна проказы – эгоизма, которые спрятаны в человеческой душе. Огонь очищает душу. Разве не ради этого мы пришли в Коцк?…
Есть ли силы у хасидов находиться между этими двумя горами?…
7.63 Время беды для Яакова
Ореол тайны висит над той субботой, в которую произошла буря, во время которой туман, окутывавший рабби Мендла, сгустился и превратился в тучу, скрывшую его от глаз человеческих.
Хасиды почти ничего не рассказывают об этой субботе. Все, что они говорят о ней, можно свести к одной фразе: «Та суббота, когда наш Ребе заболел». Так рассказывают о развитии событий:
– Это было в те недели, когда рабби скрылся от своих хасидов. Он в одиночестве сидел в своей комнате. Только рабби Ицхак Меир и рабби Гирш из Томашова могли заходить к нему. Рабби Ицхаку Меиру рабби Мендл поверял свои тайны.
В последнее время рабби Мендлу стало известно о несчастьях, постигших евреев Польши. В этом, 1839 году, вновь обострилась борьба между польскими революционерами и царскими властями. Евреи опять оказались между двух огней. Десятки евреев были повешены русскими по подозрению в шпионаже в пользу поляков. В то же время десятки евреев были убиты польскими повстанцами за чрезмерную, с их точки зрения, верность русскому царю.
Несмотря на то, что рабби Мендл был погружен в духовные миры, несчастья еврейского народа приносили ему огромную боль. Будучи человеком правды, рабби Мендл не находил успокоения в словах утешения, которые всегда произносятся в таких случаях. И вот пришло время недельной главы из Торы, которая называется «Толдот», в которой рассказывается о гневе Эсава на своего брата Яакова.
7.64 Та суббота
Субботняя ночь в бейт-мидраше. Хасиды, все напряженные, сидят возле стола, ходят по бейт-мидрашу, стоят возле столбов. Время приближается к полночи. Вдруг дверь комнаты рабби Мендла с шумом открывается, и на пороге появляется рабби, грозный и пугающий, как будто несущийся на крыльях бури. Он быстрыми шагами подходит к главе стола. По его горящему лицу видно, что он возбужден до предела. Было видно невооруженным глазом, что его душа достигла самого высокого уровня.
Мертвая тишина воцарилась в бейт-мидраше. Стало так тихо, что было слышно, как горят, оплавляясь, свечи, как шумит ветер за окном в ночной тьме. Рабби посмотрел пронизывающим взглядом на бокал для благословения и на субботние свечи. Было видно, что внутри него идет страшная борьба, борьба между величием и возвышенностью, Бесконечностью и бездной действительности.
Его мысли блуждали где-то в Высших мирах. Казалось, что все замученные евреи всех времен встали из своих могил и ворвались в бейт-мидраш Коцка, как будто все жертвы еврейского народа собрались здесь. Рабби Мендл будто слышал их шаги, когда они поднимались на плаху, будто слышал их предсмертное «Шма Исраэль», которое рвалось из их уст во время сожжений на кострах в Толедо и Кордове, пение «Алейну Лешабеах», идущих на смерть в Вермизе и Шпеере, крик евреев Немирова и Тульчина. Рабби Мендл слышал, как каждая еврейская община, пострадавшая от резни, погромов и притеснений кричала:
– Почему?! За что?!
Рабби взял левой рукой бокал, полный вина, и поставил его на ладонь своей правой руки. Его рука дрожит, эта дрожь сердца распространяется на все тело. Вдруг рабби поставил бокал на стол. Напряжение в сердцах хасидов нарастает. Рабби погружен в свои мысли, его глаза зажмурены. И в этот момент его горе, которое накапливалось в его сердце, выплеснулось, и с его уст сорвался крик:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119