.. Вместо того, чтобы быть промышленным нововведением, открывающим новые пути человечеству, первая подводная труба сделалась бесполезной из-за этой необъяснимой остановке цилиндрического вагона!.. Словом, самый плачевный конец с самым полным поражением!..
В одну из этих ужасных минут, когда подводятся итоги всей жизни, эти мысли разом теснились в мозгу заживо погребенного, который полной мерой вкусил их горечи. Но он имел обыкновение всегда стоять лицом к лицу с очевидностью, как бы жестока она ни была.
За временным столбняком, вызванным его открытием, последовал тотчас же взрыв отважности и энергии, который в минуту опасности всегда появляется у закаленных натур.
— Нечего обманываться относительно положения! — сказал себе Раймунд. — Я безвозвратно погиб, заключенный в этот железный гроб, окруженный нефтью, в трубе в несколько сантиметров толщиной, на сорок пять метров ниже уровня океана, — я не имею ни одного шанса из ста тысяч к тому, чтобы выбраться отсюда… Подача воздуха уже прекратилась, смерть от удушья — мой удел… Она придет через четверть часа, и все будет кончено!.. Но я все же попробую избегнуть ее!.. Если у меня есть хоть один шанс из ста тысяч, то я не премину воспользоваться им… Попробуем пробуравить крышку моего гроба, хотя бы мне пришлось от этого только потонуть в нефти!.. Попробуем пробить трубу, хотя бы от этого я сделался лишь добычей волн!.. Но не сдамся без борьбы!.. к оружию!.. — Он вытащил из кармана довольно крепкий нож, который он, по старой привычке детства, всегда носил с собой, и, кинувшись со всей энергией отчаяния на крышку своего вагона, со всего размаху ударил по железу. Едва успел он ударить пятнадцать или двадцать раз, от чего лишь только затупился его нож, как вдруг его внимание было привлечено целым рядом подобных же ударов, раздававшихся, по-видимому, совсем близко от него.
Он прислушался, едва переводя дух от удивления и надежды.
Удары повторились отчетливее, раздельные, неоспоримые… Можно было бы принять их за сигналы по металлической стенке, и всего лишь в четырех-пяти метрах от него.
На всякий случай он отвечал тем же самым способом. Тотчас же ему в ответ послышался ряд новых ударов!.. И странная вещь, которую его ухо сейчас же уловило: ему показалось, что в этих ударах была известная методика, план, своего рода ритм. Он прислушался внимательнее.
Нет сомнения. С ним разговаривали на языке Морзе, — на телеграфном наречии, которое он так хорошо знал!.. Удары то продолжительные, удлиненные, то отрывистые и короткие, обозначали тире и точки… Он менее всего ожидал услышать слово, переданное ему: «Кассулэ».
«Кассулэ? — переспросил он сам себя, — я, конечно, слышу это во сне… Какой черт решился передавать мне имя бедного мальчугана?.. Если это только не лозунг своего рода, не простое указание близкой помощи, не способ уведомить меня, что знают о моем присутствии… Но как это странно!..» — Он телеграфировал: «Не понимаю, повторите!» Ответом было: «Кассулэ здесь, позади вас!»
Миг остолбенения, — и Раймунд все понял. Несчастный ребенок, вероятно, бросился во второй цилиндрический вагон, и спустя несколько минут последовал за первым. Он наскочил на него, и это объясняло происхождение толчка. Но почему же эта остановка и в чем ее причина? Задача оставалась все еще неразрешимой. Один пункт казался несомненным — катастрофа была еще ужаснее, чем он предполагал: вместо одной жертвы она повлекла за собой две. Почти сейчас же он получил третий сигнал:
«Ромпер позади меня…»
На этот раз известие было так наивно и так не подходило к этому трагическому положению, что вызвало у молодого инженера грустную улыбку.
— Бедный мальчик!.. Он не догадывается об ужасном, безвыходном положении, в которое он попал со своей собакой! — пробормотал он со вздохом. «Скоро мы доедем?» — спросил Кассулэ. Он не получил ответа. Раймунд раздумывал, опустив голову на руки. Он старался установить связь между этими явлениями:
1) ребенок и собака позади него, 2) прекращение движения вагонов в трубе…
И он не мог объяснить себе связи между ними. «Не остановился ли завод Ниагары? — говорил он сам себе, — или не случилось ли чего в Far-Rockaway? Или, как знать?.. Не пронюхал ли чего негодяй Келерн, извещенный Эбенезером о моем приезде, и не задумал ли он предупредить его, перегородив в трубе путь?.. Во всяком случае, мы погибли… Бедный, бедный ребенок!.. Я не смею ему сообщить об этом. Да и к чему? Он всегда еще успеет узнать».
Мысли Раймунда были уже не так ясны. Он испытывал уже тяжесть во всем теле и в голове. Воздух металлического ящика становился, уже без всякого сомнения, не годным для дыхания. Удушение приближалось быстро.
«Есть у тебя воздух? « — спросил он почти машинально у своего соседа.
«Да! — ответил Кассулэ, — а у вас разве его нет совсем?..»
— Немного! — уклончиво ответил молодой инженер.
Он не хотел без необходимости огорчать своего несчастного товарища и говорил себе, что час отчаяния и для него наступит очень скоро. Теперь ему ясно представлялась бесполезность всякой попытки прорвать четверную стену своей могилы. Он покорился судьбе, упал на свое ложе, неподвижный, с закрытыми глазами, с прерывистым дыханием, с тяжелой, кружившейся головой и стал ожидать смерти.
— Господин Раймунд! — подал сигнал Кассулэ, обеспокоенный этим молчанием, — господин Раймунд!.. Слышите ли вы меня?.. господин Раймунд!.. — Он все сильнее и сильнее стучал в металлическую стенку своей тюрьмы, но это было напрасно: он не получил ответа.
Тогда в первый раз и ему пришла мысль, что не все обстоит благополучно; страх закрался в его душу.
— Господин Раймунд! — закричал он во весь голос, принявшись снова стучать. — Господин Раймунд!.. Ради Бога, ответьте! — Это мрачное молчание было ужасно. Ребенок не выдержал и разразился громкими рыданиями.
ГЛАВА XXI. Нефтяное озеро
В Val-Tre’gonnec'e беспокойство достигло высшей степени. Пробило десять часов. Шестнадцать минут прошло уже с тех пор, как должен был прибыть путешественник, о котором известили из Нью-Йорка, а его не было. Еще более тревожное и подозрительное явление — нефтяной поток прекратился; он внезапно остановился в девять часов сорок три минуты. Немедленно телеграфировали в Far-Rockaway, но не получили ни какого известия, — сообщение по кабелю, по-видимому, было прервано.
Все эти факты приводили в большое волнение весь персонал пневматического завода. Волнение было бы еще сильнее, если бы почти все не были заняты в этот день очень важным местным событием — бракосочетанием мисс Куртисс с графом Келерном.
Однако среди чиновников, оставшихся на дежурстве у устья подводной трубы, мало-помалу появлялся и все увеличивался страх ожидания какой-нибудь катастрофы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
В одну из этих ужасных минут, когда подводятся итоги всей жизни, эти мысли разом теснились в мозгу заживо погребенного, который полной мерой вкусил их горечи. Но он имел обыкновение всегда стоять лицом к лицу с очевидностью, как бы жестока она ни была.
За временным столбняком, вызванным его открытием, последовал тотчас же взрыв отважности и энергии, который в минуту опасности всегда появляется у закаленных натур.
— Нечего обманываться относительно положения! — сказал себе Раймунд. — Я безвозвратно погиб, заключенный в этот железный гроб, окруженный нефтью, в трубе в несколько сантиметров толщиной, на сорок пять метров ниже уровня океана, — я не имею ни одного шанса из ста тысяч к тому, чтобы выбраться отсюда… Подача воздуха уже прекратилась, смерть от удушья — мой удел… Она придет через четверть часа, и все будет кончено!.. Но я все же попробую избегнуть ее!.. Если у меня есть хоть один шанс из ста тысяч, то я не премину воспользоваться им… Попробуем пробуравить крышку моего гроба, хотя бы мне пришлось от этого только потонуть в нефти!.. Попробуем пробить трубу, хотя бы от этого я сделался лишь добычей волн!.. Но не сдамся без борьбы!.. к оружию!.. — Он вытащил из кармана довольно крепкий нож, который он, по старой привычке детства, всегда носил с собой, и, кинувшись со всей энергией отчаяния на крышку своего вагона, со всего размаху ударил по железу. Едва успел он ударить пятнадцать или двадцать раз, от чего лишь только затупился его нож, как вдруг его внимание было привлечено целым рядом подобных же ударов, раздававшихся, по-видимому, совсем близко от него.
Он прислушался, едва переводя дух от удивления и надежды.
Удары повторились отчетливее, раздельные, неоспоримые… Можно было бы принять их за сигналы по металлической стенке, и всего лишь в четырех-пяти метрах от него.
На всякий случай он отвечал тем же самым способом. Тотчас же ему в ответ послышался ряд новых ударов!.. И странная вещь, которую его ухо сейчас же уловило: ему показалось, что в этих ударах была известная методика, план, своего рода ритм. Он прислушался внимательнее.
Нет сомнения. С ним разговаривали на языке Морзе, — на телеграфном наречии, которое он так хорошо знал!.. Удары то продолжительные, удлиненные, то отрывистые и короткие, обозначали тире и точки… Он менее всего ожидал услышать слово, переданное ему: «Кассулэ».
«Кассулэ? — переспросил он сам себя, — я, конечно, слышу это во сне… Какой черт решился передавать мне имя бедного мальчугана?.. Если это только не лозунг своего рода, не простое указание близкой помощи, не способ уведомить меня, что знают о моем присутствии… Но как это странно!..» — Он телеграфировал: «Не понимаю, повторите!» Ответом было: «Кассулэ здесь, позади вас!»
Миг остолбенения, — и Раймунд все понял. Несчастный ребенок, вероятно, бросился во второй цилиндрический вагон, и спустя несколько минут последовал за первым. Он наскочил на него, и это объясняло происхождение толчка. Но почему же эта остановка и в чем ее причина? Задача оставалась все еще неразрешимой. Один пункт казался несомненным — катастрофа была еще ужаснее, чем он предполагал: вместо одной жертвы она повлекла за собой две. Почти сейчас же он получил третий сигнал:
«Ромпер позади меня…»
На этот раз известие было так наивно и так не подходило к этому трагическому положению, что вызвало у молодого инженера грустную улыбку.
— Бедный мальчик!.. Он не догадывается об ужасном, безвыходном положении, в которое он попал со своей собакой! — пробормотал он со вздохом. «Скоро мы доедем?» — спросил Кассулэ. Он не получил ответа. Раймунд раздумывал, опустив голову на руки. Он старался установить связь между этими явлениями:
1) ребенок и собака позади него, 2) прекращение движения вагонов в трубе…
И он не мог объяснить себе связи между ними. «Не остановился ли завод Ниагары? — говорил он сам себе, — или не случилось ли чего в Far-Rockaway? Или, как знать?.. Не пронюхал ли чего негодяй Келерн, извещенный Эбенезером о моем приезде, и не задумал ли он предупредить его, перегородив в трубе путь?.. Во всяком случае, мы погибли… Бедный, бедный ребенок!.. Я не смею ему сообщить об этом. Да и к чему? Он всегда еще успеет узнать».
Мысли Раймунда были уже не так ясны. Он испытывал уже тяжесть во всем теле и в голове. Воздух металлического ящика становился, уже без всякого сомнения, не годным для дыхания. Удушение приближалось быстро.
«Есть у тебя воздух? « — спросил он почти машинально у своего соседа.
«Да! — ответил Кассулэ, — а у вас разве его нет совсем?..»
— Немного! — уклончиво ответил молодой инженер.
Он не хотел без необходимости огорчать своего несчастного товарища и говорил себе, что час отчаяния и для него наступит очень скоро. Теперь ему ясно представлялась бесполезность всякой попытки прорвать четверную стену своей могилы. Он покорился судьбе, упал на свое ложе, неподвижный, с закрытыми глазами, с прерывистым дыханием, с тяжелой, кружившейся головой и стал ожидать смерти.
— Господин Раймунд! — подал сигнал Кассулэ, обеспокоенный этим молчанием, — господин Раймунд!.. Слышите ли вы меня?.. господин Раймунд!.. — Он все сильнее и сильнее стучал в металлическую стенку своей тюрьмы, но это было напрасно: он не получил ответа.
Тогда в первый раз и ему пришла мысль, что не все обстоит благополучно; страх закрался в его душу.
— Господин Раймунд! — закричал он во весь голос, принявшись снова стучать. — Господин Раймунд!.. Ради Бога, ответьте! — Это мрачное молчание было ужасно. Ребенок не выдержал и разразился громкими рыданиями.
ГЛАВА XXI. Нефтяное озеро
В Val-Tre’gonnec'e беспокойство достигло высшей степени. Пробило десять часов. Шестнадцать минут прошло уже с тех пор, как должен был прибыть путешественник, о котором известили из Нью-Йорка, а его не было. Еще более тревожное и подозрительное явление — нефтяной поток прекратился; он внезапно остановился в девять часов сорок три минуты. Немедленно телеграфировали в Far-Rockaway, но не получили ни какого известия, — сообщение по кабелю, по-видимому, было прервано.
Все эти факты приводили в большое волнение весь персонал пневматического завода. Волнение было бы еще сильнее, если бы почти все не были заняты в этот день очень важным местным событием — бракосочетанием мисс Куртисс с графом Келерном.
Однако среди чиновников, оставшихся на дежурстве у устья подводной трубы, мало-помалу появлялся и все увеличивался страх ожидания какой-нибудь катастрофы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56