Что у них произошло? Никто, кроме них самих, не знал. Ну, может. Марта и знала — как-никак была она лучшей подругой Инны. Но чужие секреты Марта хранить умела. Что-то год прошел после этого, или два, — и Марта вдруг сообщает ему, Морозову: помирились, снова вместе. Будто бы заявился Буров к Инне как ни в чем не бывало и предложил «начать с нуля»…
Марта порывалась уйти, но он уговорил ее послушать «забавную песню», которую все-таки отыскал. Это была старая солдатская песня. Морозов улыбался и блаженно щурил глаза, слушая. Пел его же голос, которому преобразователь формант сообщил хрипотцу и стилевую выразительность.
На заре, на заре войско выходило
На погибельный Капказ, воевать Шамиля.
Трехпогибельный Капказ, все леса да горы,
Каждый камень в нас стрелял, ах ты, злое горе!
Апшеронский наш полк за Лабой отражался,
По колено в крови к морю пробивался.
И за то весь наш полк до последней роты
Получил на сапоги красны отвороты…
— Большая редкость — песня Апшеронского полка, — сказал Морозов. — Апшеронский полк и вправду носил сапоги с красными отворотами. Свирепая внешность — тоже прием для устрашения противника…
— Странная песня. — Марта направилась к двери. — Не очень-то забавная, по-моему. Алеша, я ухожу. Значит, договорились: едем на Аланды.
— А на Кавказ решительно не хочешь? Ладно, будь по-твоему…
Море было усеяно бесчисленными островками — будто сказочный исполин расшвырял по Ботническому заливу бурые глыбы гранита.
Витька прилип к иллюминатору, зачарованно глядя на архипелаг. Морозов тоже смотрел вниз, но то и дело отвлекался, поглядывал на Витькин точеный профиль, на русые колечки его волос. Все больше делается похожим на Марту, подумал он. И еще подумал с затаенной печалью, что мало знает своего подрастающего сына.
Пассажирский самолет начал снижаться над лесами острова Аланд, над зелеными лугами с пестрыми пятнами стад. Открылся Мариехамн — бело-красная россыпь домов, острая готика старой ратуши, огромный четырехмачтовый парусник на приколе у гранитной стенки. На сером зеркале фиорда белели суда.
Формальности в аэропорту заняли немного времени. И вот уже с охапкой роскошных тюльпанов бежит к ним Инна Храмцова — все такая же тоненькая, бледнолицая, с голубыми жилочками на висках под прозрачной кожей. Со смехом кинулась к Марте в объятия, они заговорили бурно и одновременно, как это водится у женщин. Буров подошел не торопясь, на нем была белая рубашка и модные штаны из блестящего материала, обтягивающие голенастые ноги.
— С тех пор как ты удрал с сессии из Вены, — сказал ему Морозов, — ты еще больше стал похож на такого, знаешь, хитрющего кота.
— В вашей федерации, вице-президент, скорее станешь походить на старого филина, — ответил на выпад Буров. — Здравствуй, Марта. Привет, Виктор. — Он протянул мальчику руку, и тот с силой ударил его по ладони, такая была у них игра. — Слабовато, все еще слабовато, деточка. Ну ничего. Мы тут сделаем из тебя пловца, быстро поздоровеешь.
— Дядя Илья, — преданными глазами смотрел на него Витька, — я на прошлой неделе слышал, как вы по теле выступали…
— И напрасно. Юбилейные речи нормальный человек слушать не станет.
— Нет, вы здорово говорили! Великие прозрения и заблуждения в науке нередко дополняют друг друга самым неожиданным образом…
— Ты что — цитируешь? — спросил Морозов.
— Да, я запомнил. Дядя Илья, а правда, что Саллаи…
— Перенесем разговор, Виктор. Нас ждет катер, торопиться надо.
Спустя полчаса они уже были в гавани. Служащий туристской базы, флегматичный рыжеватый финн, немного говоривший по-русски, сделал запись в книге приезжих и выдал Морозовым палатку и другой инвентарь, полагающийся туристам для жизни на ненаселенных островках архипелага.
Тут с катера сошел, а вернее, сбежал по сходне на причал юноша, у него были растрепанные соломенные волосы и темные очки. Круглые коричневые плечи и могучая грудь распирали белую майку. Он улыбнулся мрачноватой улыбкой, и Буров представил его Морозовым не без торжественности:
— Это Свен Эрикссон, морской бог в образе начальника международной планктонной станции.
Свен Эрикссон был немногословен. Он подхватил багаж и понес к своему катеру. Буров и Инна последовали за ним. А Морозов стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на старенькую яхту, покачивающуюся у соседнего пирса. Марта проследила направление его взгляда:
— Ты прав. Давай попросим эту яхту.
Сотрудник турбазы, финн, поднял белесые брови.
— Старье, — сказал он. И, поискав еще нужное слово, добавил: — Негодник.
— Нам годится, — быстро сказал Морозов. — Паруса, надеюсь, не дырявые?
Финн медленно удивился, брови его поднялись выше.
— Селирон есть дырявый никогда. — И он еще что-то сказал по-фински или по-шведски Эрикссону, вернувшемуся за остатками багажа.
Тот перевел на русский:
— Вейкко говорит, что на яхте нет трансфлюктора и он не имеет права ее выпускать из гавани.
— Мы умеем обходиться без трансфлюктора.
— И еще он говорит, — продолжал Свен Эрикссон, — что ветер противный. Зюйд-ост. Вы не сможете идти в лавировку.
— Сможем, — сказал Морозов. — Только пусть объяснит, где какие повороты, по каким знакам идти.
— Нельзя, — покачал головой Вейкко.
— Не понимаю, что тут спорить, — вмешалась Марта. — Раз нельзя, значит, нельзя. Правда, Вейкко? — Она улыбнулась ему самой ослепительной из своих улыбок. — Немножко жалко, конечно. Давно я не ходила на яхте. Кажется, со Второй Оркнейской регаты, да, Алеша?
— Что вы там застряли? — крикнул с катера Буров.
— Идем, — ответил Морозов, с сожалением отведя взгляд от яхты.
— Хорошо, — сказал вдруг Вейкко и плотнее нахлобучил свой картуз с длинным козырьком. — Для вас. Садитесь на яхта. Я отвезу.
Фарватер был извилист, шхеры то сжимали его морщинистыми гранитными боками, то расступались, открывая вольные плесы, здесь ветер рябил серую воду, тихонько позванивал в штагах. Покачивались красные и белые головы вех, ограждавших фарватер. Чайки парили в небе, сидели на воде, ходили по узким полоскам пляжей.
И опять поворот, яхта влетает в узкий проход меж скал, а впереди торчит острый камень, ни дать ни взять тюленья морда, левее, левее, еще левей! О, здесь не просто. Здесь держи ухо востро. Без трансфлюктора здесь не очень-то.
Но красотища! А дышится как!
А сейчас я бы чуть потравил шкоты. Ладно, не мое дело. Вейкко знает лучше. Вон как уверенно и покойно лежит его жилистая рука на румпеле.
— Нравится тебе? — спрашивает Морозов Витьку.
Витька — молчаливый, серьезный. Не по годам серьезный. В кого это он пошел? Совершенно не склонен к болтовне. В меня, конечно, пошел.
— Природа нравится, — отвечает Витька.
Вот как, думает Морозов. Природа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Марта порывалась уйти, но он уговорил ее послушать «забавную песню», которую все-таки отыскал. Это была старая солдатская песня. Морозов улыбался и блаженно щурил глаза, слушая. Пел его же голос, которому преобразователь формант сообщил хрипотцу и стилевую выразительность.
На заре, на заре войско выходило
На погибельный Капказ, воевать Шамиля.
Трехпогибельный Капказ, все леса да горы,
Каждый камень в нас стрелял, ах ты, злое горе!
Апшеронский наш полк за Лабой отражался,
По колено в крови к морю пробивался.
И за то весь наш полк до последней роты
Получил на сапоги красны отвороты…
— Большая редкость — песня Апшеронского полка, — сказал Морозов. — Апшеронский полк и вправду носил сапоги с красными отворотами. Свирепая внешность — тоже прием для устрашения противника…
— Странная песня. — Марта направилась к двери. — Не очень-то забавная, по-моему. Алеша, я ухожу. Значит, договорились: едем на Аланды.
— А на Кавказ решительно не хочешь? Ладно, будь по-твоему…
Море было усеяно бесчисленными островками — будто сказочный исполин расшвырял по Ботническому заливу бурые глыбы гранита.
Витька прилип к иллюминатору, зачарованно глядя на архипелаг. Морозов тоже смотрел вниз, но то и дело отвлекался, поглядывал на Витькин точеный профиль, на русые колечки его волос. Все больше делается похожим на Марту, подумал он. И еще подумал с затаенной печалью, что мало знает своего подрастающего сына.
Пассажирский самолет начал снижаться над лесами острова Аланд, над зелеными лугами с пестрыми пятнами стад. Открылся Мариехамн — бело-красная россыпь домов, острая готика старой ратуши, огромный четырехмачтовый парусник на приколе у гранитной стенки. На сером зеркале фиорда белели суда.
Формальности в аэропорту заняли немного времени. И вот уже с охапкой роскошных тюльпанов бежит к ним Инна Храмцова — все такая же тоненькая, бледнолицая, с голубыми жилочками на висках под прозрачной кожей. Со смехом кинулась к Марте в объятия, они заговорили бурно и одновременно, как это водится у женщин. Буров подошел не торопясь, на нем была белая рубашка и модные штаны из блестящего материала, обтягивающие голенастые ноги.
— С тех пор как ты удрал с сессии из Вены, — сказал ему Морозов, — ты еще больше стал похож на такого, знаешь, хитрющего кота.
— В вашей федерации, вице-президент, скорее станешь походить на старого филина, — ответил на выпад Буров. — Здравствуй, Марта. Привет, Виктор. — Он протянул мальчику руку, и тот с силой ударил его по ладони, такая была у них игра. — Слабовато, все еще слабовато, деточка. Ну ничего. Мы тут сделаем из тебя пловца, быстро поздоровеешь.
— Дядя Илья, — преданными глазами смотрел на него Витька, — я на прошлой неделе слышал, как вы по теле выступали…
— И напрасно. Юбилейные речи нормальный человек слушать не станет.
— Нет, вы здорово говорили! Великие прозрения и заблуждения в науке нередко дополняют друг друга самым неожиданным образом…
— Ты что — цитируешь? — спросил Морозов.
— Да, я запомнил. Дядя Илья, а правда, что Саллаи…
— Перенесем разговор, Виктор. Нас ждет катер, торопиться надо.
Спустя полчаса они уже были в гавани. Служащий туристской базы, флегматичный рыжеватый финн, немного говоривший по-русски, сделал запись в книге приезжих и выдал Морозовым палатку и другой инвентарь, полагающийся туристам для жизни на ненаселенных островках архипелага.
Тут с катера сошел, а вернее, сбежал по сходне на причал юноша, у него были растрепанные соломенные волосы и темные очки. Круглые коричневые плечи и могучая грудь распирали белую майку. Он улыбнулся мрачноватой улыбкой, и Буров представил его Морозовым не без торжественности:
— Это Свен Эрикссон, морской бог в образе начальника международной планктонной станции.
Свен Эрикссон был немногословен. Он подхватил багаж и понес к своему катеру. Буров и Инна последовали за ним. А Морозов стоял, сунув руки в карманы, и смотрел на старенькую яхту, покачивающуюся у соседнего пирса. Марта проследила направление его взгляда:
— Ты прав. Давай попросим эту яхту.
Сотрудник турбазы, финн, поднял белесые брови.
— Старье, — сказал он. И, поискав еще нужное слово, добавил: — Негодник.
— Нам годится, — быстро сказал Морозов. — Паруса, надеюсь, не дырявые?
Финн медленно удивился, брови его поднялись выше.
— Селирон есть дырявый никогда. — И он еще что-то сказал по-фински или по-шведски Эрикссону, вернувшемуся за остатками багажа.
Тот перевел на русский:
— Вейкко говорит, что на яхте нет трансфлюктора и он не имеет права ее выпускать из гавани.
— Мы умеем обходиться без трансфлюктора.
— И еще он говорит, — продолжал Свен Эрикссон, — что ветер противный. Зюйд-ост. Вы не сможете идти в лавировку.
— Сможем, — сказал Морозов. — Только пусть объяснит, где какие повороты, по каким знакам идти.
— Нельзя, — покачал головой Вейкко.
— Не понимаю, что тут спорить, — вмешалась Марта. — Раз нельзя, значит, нельзя. Правда, Вейкко? — Она улыбнулась ему самой ослепительной из своих улыбок. — Немножко жалко, конечно. Давно я не ходила на яхте. Кажется, со Второй Оркнейской регаты, да, Алеша?
— Что вы там застряли? — крикнул с катера Буров.
— Идем, — ответил Морозов, с сожалением отведя взгляд от яхты.
— Хорошо, — сказал вдруг Вейкко и плотнее нахлобучил свой картуз с длинным козырьком. — Для вас. Садитесь на яхта. Я отвезу.
Фарватер был извилист, шхеры то сжимали его морщинистыми гранитными боками, то расступались, открывая вольные плесы, здесь ветер рябил серую воду, тихонько позванивал в штагах. Покачивались красные и белые головы вех, ограждавших фарватер. Чайки парили в небе, сидели на воде, ходили по узким полоскам пляжей.
И опять поворот, яхта влетает в узкий проход меж скал, а впереди торчит острый камень, ни дать ни взять тюленья морда, левее, левее, еще левей! О, здесь не просто. Здесь держи ухо востро. Без трансфлюктора здесь не очень-то.
Но красотища! А дышится как!
А сейчас я бы чуть потравил шкоты. Ладно, не мое дело. Вейкко знает лучше. Вон как уверенно и покойно лежит его жилистая рука на румпеле.
— Нравится тебе? — спрашивает Морозов Витьку.
Витька — молчаливый, серьезный. Не по годам серьезный. В кого это он пошел? Совершенно не склонен к болтовне. В меня, конечно, пошел.
— Природа нравится, — отвечает Витька.
Вот как, думает Морозов. Природа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75