разработать проект каменного сооружения, которое соответствовало бы представлениям древних людей о чудесном. Чтобы они сделали его предметом своего культа. Зондам Анахрона была придана форма таких камней. Снаружи — камень, внутри — зонд.
— А вокруг капище, да? С язычниками, жрецами и вакханками, — сказал Сигизмунд.
— Именно. А-2 забрасывал несколько зондов. Всем им была придана одна и та же странная форма. Это, вероятно, подогрело суеверия местных жителей. Во всяком случае, так предполагалось. Странные камни, разбросанные на маленькой территории. Ни цветом, ни формой не похожи ни на что… И петроглифы на них. И больше таких нет нигде.
— А с художниками потом что было? — заинтересовался Сигизмунд.
— Не знаю…
Сигизмунд резко затормозил у светофора, и почти тотчас же к нему подошел гаишник. Вторая фигура в бронежилете угрюмо маячила на небольшом расстоянии.
Гаишник отсалютовал, неразборчиво представился. Сигизмунд сунул ему права.
И почти тотчас же, матерясь через слово, принялся крыть городские власти. До чего дошло! Во дворе кабель замочило, приходится за сантехником как за министром к нему на дом ехать… Гаишник изучил права, не нашел повода оштрафовать хозяина потертой “единички” и, отсалютовав вторично, нехотя отступился.
Сигизмунд тронулся с места.
— Молодец, — вполголоса похвалил его Федор Никифорович.
Сигизмунду почему-то стало очень приятно.
* * *
Федор Никифорович осмотрел гараж, покружил на том месте, где исчезла Лантхильда.
Затем они вдвоем поднялись к Сигизмунду.
— Давненько я здесь не был, — проговорил Федор Никифорович, входя в квартиру. — Изменилось все как…
Наталья действительно настояла в свое время на том, чтобы избавиться от многих вещей деда. От них и вправду тянуло ощутимым “сталинским душком”.
Кобелю Федор Никифорович очень не понравился. Долго и настороженно рычал на гостя, то подкрадываясь сзади, то отскакивая и разражаясь оглушительным гавканьем.
Глянув на “пацифик”, старик и вовсе поджал губы. Не одобрил.
— Может, чайку, Федор Никифорович?
— Да нет, спасибо. Напились уж. Давайте, ищите какую-нибудь робу. А материальные свидетельства у вас сохранились?
— Какие свидетельства?
— Ну, вещи после вашей подопечной какие-нибудь… характерные. Ведь вы меня тоже поймите — сколько работаю, ни разу НАСТОЯЩЕГО результата толком и не видел… Разве что Марусю… Ведь всю жизнь на это, можно сказать, положил…
Да. Жаль, конечно, дедка. Всю жизнь на “это” положил… Вот на этом самом подоконнике Лантхильда сидела, тоскливо глядела в окно — бедная, растерялась. Страху натерпелась. От аттилы с айзи и брозаром ее оторвали — а за что, не объяснили. Оказывается, это и был НАСТОЯЩИЙ результат. Чья-то цель жизни. Сплошной бред!
Ладно, хочет старик материальных свидетельств — будут ему материальные свидетельства! А что еще предъявлять? “Чуйства”?
Пошел, молча вытащил рубаху, золотую лунницу, монетки — и вывалил перед дедком на стол: нате!
Федор Никифорович по луннице пальцами провел легонько, глянул странно и молвил, усмехаясь непонятно чему:
— Эх, жаль, партайгеноссе Шутце не видит… Его бы удар хватил от восторга!
— Это еще кто такой? Он тоже к “беспокойному хозяйству” приписан?
— Да нет, это, по некоторым косвенным данным, был визави Аспида в Германии…
Сигизмунд вдруг заинтересовался. А что, может еще одного старичка осчастливить?
— А он жив, этот Шутце? Давайте ему телеграмму дадим!
— В пятидесятые годы просматривался, вроде, смутный след в Боливии… Но я давно уже от дел отошел. Что вы о ней узнали? Кто она была?
Сигизмунд вовремя сообразил, что Вику к этой истории приплетать не следует.
— Понятия не имею. Выучил кое-какие слова из ее языка.
Произнес несколько. Федору Никифоровичу они ничего не сказали.
— Значит, не славянка, — подытожил Федор Никифорович.
— Да какая уж славянка, если свастики!
— У вас мышление, молодой человек, такое, будто вас геббельсовская пропаганда вскормила. Свастика — солнечный знак. Она у всех примитивных народов была. Должно быть, финка эта ваша подопечная. В тех краях, по нашим данным, финны водились…
— По каким данным?
— По оперативным, — неожиданно ядовито сострил Федор Никифорович.
Зазвонил телефон. Сигизмунд дернулся было снять трубку, но тут услышал в автоответчике голос Вики:
— Сигизмунд, вы дома? Снимите же трубку! О Господи, что же мне делать… Сигизмунд!
— Что вы стоите? — сказал Федор Никифорович. — Снимите трубку, поговорите с барышней. Только быстрее, у нас еще много дел.
Сигизмунд послушно снял трубку.
— Алло, Вика!
— Наконец-то! Я вам целый день звоню.
— Нашлась Аська?
— Да нет, нет ее!
У Вики в голосе появились истеричные нотки. Только этого сейчас не хватало: под пристальным взглядом партийного старца утешать по телефону Викторию.
— Вика, я вам вечером перезвоню. Мне сейчас очень некогда.
Вика швырнула трубку.
— Все? — нетерпеливо спросил Федор Никифорович.
— Все, — сказал Сигизмунд.
— Переодевайтесь.
— Во что?
— Ну, в робу, в ватник — что у вас там?
— А куда мы идем-то?
— В оперу. “Жизелю” слушать.
Сигизмунд облачился в ватник, в котором возился в гараже, натянул старые джинсы, говнодавы. Никифорович придирчиво оглядел его, остался доволен.
— Ломик у вас есть?
— В гараже.
— Возьмите.
Сигизмунд с Никифоровичем вышли из квартиры. Дедок остался во дворе курить, а Сигизмунд отправился в гараж. Взял ломик, выгрузил из машины заграждения.
— Боец Морж для дальнейшего несения воинской службы прибыл! — отрапортовал Сигизмунд.
Никифорович усмехнулся. А затем проговорил серьезно:
— Пойдемте, Стрыйковский. Сегодня самый важный день в вашей жизни.
* * *
Обремененный заграждениями Сигизмунд покорно тащился за Никифоровичем по каналу Грибоедова. Миновали несколько подворотен. Свернули в одну из них.
Оглядев двор, Никифорович вполне искренне выругался.
Снегоуборочные машины навалили в углу двора большую неопрятную кучу снега. По закону подлости, именно под ней и находился заветный люк.
Никифорович торжественно вручил Сигизмунду ломик.
— Давайте, Стрыйковский. Это где-то здесь.
Ощущая себя декабристом в Сибири, Сигизмунд продолбился к крышке люка. Та ответила гулко и глухо. “Так вот ты какой, самый важный день в моей жизни!” — думал Сигизмунд, счищая наледь.
Никифорович установил ограждения, кивнул на люк.
— Поднимайте.
В арку вошла тетка с сумками. Сигизмунд поддел крышку ломиком. С пятой попытки крышка поддалась. Никифорович, искоса глянув на тетку, деловито заматерился. Тетка миновала “работяг”, поджав губы, и скрылась в подъезде.
— Спускайтесь первый, — велел Никифорович. И видя, что Сигизмунд нерешительно топчется на месте, прикрикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
— А вокруг капище, да? С язычниками, жрецами и вакханками, — сказал Сигизмунд.
— Именно. А-2 забрасывал несколько зондов. Всем им была придана одна и та же странная форма. Это, вероятно, подогрело суеверия местных жителей. Во всяком случае, так предполагалось. Странные камни, разбросанные на маленькой территории. Ни цветом, ни формой не похожи ни на что… И петроглифы на них. И больше таких нет нигде.
— А с художниками потом что было? — заинтересовался Сигизмунд.
— Не знаю…
Сигизмунд резко затормозил у светофора, и почти тотчас же к нему подошел гаишник. Вторая фигура в бронежилете угрюмо маячила на небольшом расстоянии.
Гаишник отсалютовал, неразборчиво представился. Сигизмунд сунул ему права.
И почти тотчас же, матерясь через слово, принялся крыть городские власти. До чего дошло! Во дворе кабель замочило, приходится за сантехником как за министром к нему на дом ехать… Гаишник изучил права, не нашел повода оштрафовать хозяина потертой “единички” и, отсалютовав вторично, нехотя отступился.
Сигизмунд тронулся с места.
— Молодец, — вполголоса похвалил его Федор Никифорович.
Сигизмунду почему-то стало очень приятно.
* * *
Федор Никифорович осмотрел гараж, покружил на том месте, где исчезла Лантхильда.
Затем они вдвоем поднялись к Сигизмунду.
— Давненько я здесь не был, — проговорил Федор Никифорович, входя в квартиру. — Изменилось все как…
Наталья действительно настояла в свое время на том, чтобы избавиться от многих вещей деда. От них и вправду тянуло ощутимым “сталинским душком”.
Кобелю Федор Никифорович очень не понравился. Долго и настороженно рычал на гостя, то подкрадываясь сзади, то отскакивая и разражаясь оглушительным гавканьем.
Глянув на “пацифик”, старик и вовсе поджал губы. Не одобрил.
— Может, чайку, Федор Никифорович?
— Да нет, спасибо. Напились уж. Давайте, ищите какую-нибудь робу. А материальные свидетельства у вас сохранились?
— Какие свидетельства?
— Ну, вещи после вашей подопечной какие-нибудь… характерные. Ведь вы меня тоже поймите — сколько работаю, ни разу НАСТОЯЩЕГО результата толком и не видел… Разве что Марусю… Ведь всю жизнь на это, можно сказать, положил…
Да. Жаль, конечно, дедка. Всю жизнь на “это” положил… Вот на этом самом подоконнике Лантхильда сидела, тоскливо глядела в окно — бедная, растерялась. Страху натерпелась. От аттилы с айзи и брозаром ее оторвали — а за что, не объяснили. Оказывается, это и был НАСТОЯЩИЙ результат. Чья-то цель жизни. Сплошной бред!
Ладно, хочет старик материальных свидетельств — будут ему материальные свидетельства! А что еще предъявлять? “Чуйства”?
Пошел, молча вытащил рубаху, золотую лунницу, монетки — и вывалил перед дедком на стол: нате!
Федор Никифорович по луннице пальцами провел легонько, глянул странно и молвил, усмехаясь непонятно чему:
— Эх, жаль, партайгеноссе Шутце не видит… Его бы удар хватил от восторга!
— Это еще кто такой? Он тоже к “беспокойному хозяйству” приписан?
— Да нет, это, по некоторым косвенным данным, был визави Аспида в Германии…
Сигизмунд вдруг заинтересовался. А что, может еще одного старичка осчастливить?
— А он жив, этот Шутце? Давайте ему телеграмму дадим!
— В пятидесятые годы просматривался, вроде, смутный след в Боливии… Но я давно уже от дел отошел. Что вы о ней узнали? Кто она была?
Сигизмунд вовремя сообразил, что Вику к этой истории приплетать не следует.
— Понятия не имею. Выучил кое-какие слова из ее языка.
Произнес несколько. Федору Никифоровичу они ничего не сказали.
— Значит, не славянка, — подытожил Федор Никифорович.
— Да какая уж славянка, если свастики!
— У вас мышление, молодой человек, такое, будто вас геббельсовская пропаганда вскормила. Свастика — солнечный знак. Она у всех примитивных народов была. Должно быть, финка эта ваша подопечная. В тех краях, по нашим данным, финны водились…
— По каким данным?
— По оперативным, — неожиданно ядовито сострил Федор Никифорович.
Зазвонил телефон. Сигизмунд дернулся было снять трубку, но тут услышал в автоответчике голос Вики:
— Сигизмунд, вы дома? Снимите же трубку! О Господи, что же мне делать… Сигизмунд!
— Что вы стоите? — сказал Федор Никифорович. — Снимите трубку, поговорите с барышней. Только быстрее, у нас еще много дел.
Сигизмунд послушно снял трубку.
— Алло, Вика!
— Наконец-то! Я вам целый день звоню.
— Нашлась Аська?
— Да нет, нет ее!
У Вики в голосе появились истеричные нотки. Только этого сейчас не хватало: под пристальным взглядом партийного старца утешать по телефону Викторию.
— Вика, я вам вечером перезвоню. Мне сейчас очень некогда.
Вика швырнула трубку.
— Все? — нетерпеливо спросил Федор Никифорович.
— Все, — сказал Сигизмунд.
— Переодевайтесь.
— Во что?
— Ну, в робу, в ватник — что у вас там?
— А куда мы идем-то?
— В оперу. “Жизелю” слушать.
Сигизмунд облачился в ватник, в котором возился в гараже, натянул старые джинсы, говнодавы. Никифорович придирчиво оглядел его, остался доволен.
— Ломик у вас есть?
— В гараже.
— Возьмите.
Сигизмунд с Никифоровичем вышли из квартиры. Дедок остался во дворе курить, а Сигизмунд отправился в гараж. Взял ломик, выгрузил из машины заграждения.
— Боец Морж для дальнейшего несения воинской службы прибыл! — отрапортовал Сигизмунд.
Никифорович усмехнулся. А затем проговорил серьезно:
— Пойдемте, Стрыйковский. Сегодня самый важный день в вашей жизни.
* * *
Обремененный заграждениями Сигизмунд покорно тащился за Никифоровичем по каналу Грибоедова. Миновали несколько подворотен. Свернули в одну из них.
Оглядев двор, Никифорович вполне искренне выругался.
Снегоуборочные машины навалили в углу двора большую неопрятную кучу снега. По закону подлости, именно под ней и находился заветный люк.
Никифорович торжественно вручил Сигизмунду ломик.
— Давайте, Стрыйковский. Это где-то здесь.
Ощущая себя декабристом в Сибири, Сигизмунд продолбился к крышке люка. Та ответила гулко и глухо. “Так вот ты какой, самый важный день в моей жизни!” — думал Сигизмунд, счищая наледь.
Никифорович установил ограждения, кивнул на люк.
— Поднимайте.
В арку вошла тетка с сумками. Сигизмунд поддел крышку ломиком. С пятой попытки крышка поддалась. Никифорович, искоса глянув на тетку, деловито заматерился. Тетка миновала “работяг”, поджав губы, и скрылась в подъезде.
— Спускайтесь первый, — велел Никифорович. И видя, что Сигизмунд нерешительно топчется на месте, прикрикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118