Не удивлюсь, если в один прекрасный день их выловят откуда-нибудь из Обводного…
— В каком смысле — выловят?
— В распухшем. И посиневшем. В каком еще… Если что-нибудь еще проявится — звоните.
Они распрощались. Сигизмунд вышел с острым чувством бесполезности всего происходящего. Паспорт, переклеенная фотография, два распухших трупа в Обводном… К тому же он понимал, что генеральная линия его жизни сейчас пролегает совершенно в другом месте.
* * *
Представитель “генеральной линии” встретил Сигизмунда, зеленый от усталости.
— Хорошо, что вы пришли, — сказала Вика с европейской откровенностью, — а то меня скоро рвать уже от работы начнет.
— А вы бы раньше бросали.
— А не могу. Очень интересно…
— Что интересно?
Вика сделала жалобное лицо.
— Сигизмунд… Можно, я еще на день останусь? Я не успела.
— Аська волноваться не будет?
— Я ей позвонила.
За ужином Вика принялась развивать новую гипотезу. Согласно этой гипотезе, где-то сохранилось место, где до сих пор бытует весьма архаичная языковая среда.
Сигизмунд рассеянно слушал, размышляя попутно о том, что сейчас на Охте собирается весьма теплая компания. Во-первых, конечно, знаменитый охтинский изверг. Он председательствует. И, в принципе, заправляет. Во-вторых, сумасшедшая, но гениальная лингвистка. Изнасилованная извергом. В ванной. И в-третьих, разумеется, Хальвдан. С селедками, траулером. То есть, с сейнером. С двумя сейнерами. И зятем по фамилии Карлссон. А вокруг языковая среда. Архаичная-архаичная…
— Кстати, Виктория, — заговорил Сигизмунд, прерывая излияния Вики, — как бы вы объяснили, с позиций вашей новой гипотезы, одну странность…
Он вспомнил тот день, когда возил Лантхильду заказывать ей очки. Вернее, не сам эпизод в кабинете, а исключительно странную сцену в кафе. Пожилую супружескую чету — обрусевшие представители какой-то малой северной народности — и необъяснимый ужас Лантхильды перед ними.
— А вам не приходило в голову, Сигизмунд, что она могла просто никогда прежде не видеть монголоидов?
— Это в какой же изоляции надо было жить?
Вика пожала плечами.
— Вот и думайте…
* * *
По большому счету, Сигизмунд больше ни о чем и не думал — на работе, по дороге домой — привычно завязнув в пробке, дома — бесцельно пялясь в телевизор. Он старался не анализировать, что именно приковало его мысли к Лантхильде — привязанность ли к этой девушке или же связанная с ней тайна.
Ключ к этой тайне был где-то близко. Отчасти он лежал там же, где ответ на вопрос о том, кем была Лантхильда. Но только отчасти. На самом деле это был более частный вопрос, а общий заключался в другом, более сложном и, в принципе, логически необъяснимом: каким образом она исчезла и, очевидно, появилась здесь.
На третий день выпроводив Вику (та исписала уже две общие тетради и заработала, по ее словам, близорукость) Сигизмунд отправился исследовать гараж. Как и следовало ожидать, ничего подозрительного там не обнаружил. Некоторое время бесполезно бродил возле гаража и флигеля, к которому тот лепился.
Этот флигель был неотъемлемой частью многих детских мифов Сигизмунда и других детей, выраставших в этом дворе. Сигизмунд не знал, является ли флигель объектом внимания нынешнего юного поколения. Однако предполагал, что обитатели детского садика также имеют ряд собственных предположений касательно этой нелепой пристройки.
До войны на месте флигеля находился обычный дом на четыре квартиры. Во время войны в этот дом, вроде бы, попала бомба. Во всяком случае, после войны его разобрали. Одно время предполагалось, что на этом месте будет разбит цветник, но затем — согласно чьему-то распоряжению — здесь в считанные недели был сооружен вот этот уродливый флигель. Чуть ли не Жданов самолично приезжал руководить.
Основная странность постройки заключалась в том, что там не было предусмотрено окон. Точнее, окна были — узкие подслеповатые окошки на уровне третьего этажа. На сам двор флигель выходил слепой стеной, желтой, облупившейся. Вход тоже имелся, но какой-то странный — серая, вечно заколоченная дверь. Решительно непонятно, для чего этот монстр уродовал двор. Но времена были такие, что задавать вопросы было не принято. Раз стоит, значит, так надо.
В принципе, это был, конечно, дом с привидениями. Подобраться ночью (желательно в полночь) к заколоченной двери и послушать, о чем шепчутся призраки (а те МНО-ОГО знали!) было подвигом, существенно поднимавшим рейтинг. Но Сигизмунд в детстве так и не решился его совершить.
Позже, уже в конце 70-х, томимый гормонами, Сигизмунд на пару с дружком, с которым вместе посещали альпинистскую секцию при Дворце Пионеров, ночью, тайно совершили восхождение. Точнее, пробрались во флигель с крыши, выбив одно из окон. Мероприятие было опасным и бессмысленным, что делало его притягательным вдвойне.
Очутились в производственном помещении, давно заброшенном и очень грязном. Никакого видимого прохода на первый этаж не обнаружили. В углу стоял древний сверлильный станок, покрытый пылью. Под потолком висела закрепленная там мощная лебедка. Археологические раскопки в горах мусора, разгребаемого ногами, выявили также пару окаменевших рабочих рукавиц и пустую бутылку из-под “Солнцедара”.
В полу имелась “дверь” на первый этаж. Поскольку “дверь” эта представляла собой нечто вроде трюмного люка (его-то и должна была поднимать лебедка), то проникнуть вниз двум любопытствующим дилетантам так и не удалось. Тем более, что лебедка оказалась обесточенной — проверили путем бросания мелких металлических предметов.
Хотелось подвигов. Ограничились тем, что написали на стене кирпичом “DEEP PURPLE”, на чем и успокоились.
Сигизмунд впоследствии рассказывал своей первой девушке, что видел во флигеле скелет, прикованный к станку цепями. В черепе скелета застрял иззубренный осколок. Второй девушке Сигизмунд тоже пытался это рассказывать, но почему-то у второй девушки рассказ успеха не имел. Возможно, потому, что первой было восемнадцать, как и Сигизмунду, а второй — двадцать один.
Постепенно все эти приключения отошли на второй план. Во всяком случае, для Сигизмунда. Проникнуть в помыслы обитателей детсада ему было не дано. Из общения с Ярополком Сигизмунд знал, что у детей бывают подчас самые неожиданные фантазии. Так, Ярополк на полном серьезе считал воплощением злой колдуньи Бастинды одну вполне безобидную повариху из их детского сада.
Желтая стена флигеля, давно уже не представлявшего для Сигизмунда никакого интереса, была исписана различными изречениями. Поверх старых, любительских надписей кирпичом и мелом (преимущественно сакрального характера) появились уже новые, профессиональные, маркером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
— В каком смысле — выловят?
— В распухшем. И посиневшем. В каком еще… Если что-нибудь еще проявится — звоните.
Они распрощались. Сигизмунд вышел с острым чувством бесполезности всего происходящего. Паспорт, переклеенная фотография, два распухших трупа в Обводном… К тому же он понимал, что генеральная линия его жизни сейчас пролегает совершенно в другом месте.
* * *
Представитель “генеральной линии” встретил Сигизмунда, зеленый от усталости.
— Хорошо, что вы пришли, — сказала Вика с европейской откровенностью, — а то меня скоро рвать уже от работы начнет.
— А вы бы раньше бросали.
— А не могу. Очень интересно…
— Что интересно?
Вика сделала жалобное лицо.
— Сигизмунд… Можно, я еще на день останусь? Я не успела.
— Аська волноваться не будет?
— Я ей позвонила.
За ужином Вика принялась развивать новую гипотезу. Согласно этой гипотезе, где-то сохранилось место, где до сих пор бытует весьма архаичная языковая среда.
Сигизмунд рассеянно слушал, размышляя попутно о том, что сейчас на Охте собирается весьма теплая компания. Во-первых, конечно, знаменитый охтинский изверг. Он председательствует. И, в принципе, заправляет. Во-вторых, сумасшедшая, но гениальная лингвистка. Изнасилованная извергом. В ванной. И в-третьих, разумеется, Хальвдан. С селедками, траулером. То есть, с сейнером. С двумя сейнерами. И зятем по фамилии Карлссон. А вокруг языковая среда. Архаичная-архаичная…
— Кстати, Виктория, — заговорил Сигизмунд, прерывая излияния Вики, — как бы вы объяснили, с позиций вашей новой гипотезы, одну странность…
Он вспомнил тот день, когда возил Лантхильду заказывать ей очки. Вернее, не сам эпизод в кабинете, а исключительно странную сцену в кафе. Пожилую супружескую чету — обрусевшие представители какой-то малой северной народности — и необъяснимый ужас Лантхильды перед ними.
— А вам не приходило в голову, Сигизмунд, что она могла просто никогда прежде не видеть монголоидов?
— Это в какой же изоляции надо было жить?
Вика пожала плечами.
— Вот и думайте…
* * *
По большому счету, Сигизмунд больше ни о чем и не думал — на работе, по дороге домой — привычно завязнув в пробке, дома — бесцельно пялясь в телевизор. Он старался не анализировать, что именно приковало его мысли к Лантхильде — привязанность ли к этой девушке или же связанная с ней тайна.
Ключ к этой тайне был где-то близко. Отчасти он лежал там же, где ответ на вопрос о том, кем была Лантхильда. Но только отчасти. На самом деле это был более частный вопрос, а общий заключался в другом, более сложном и, в принципе, логически необъяснимом: каким образом она исчезла и, очевидно, появилась здесь.
На третий день выпроводив Вику (та исписала уже две общие тетради и заработала, по ее словам, близорукость) Сигизмунд отправился исследовать гараж. Как и следовало ожидать, ничего подозрительного там не обнаружил. Некоторое время бесполезно бродил возле гаража и флигеля, к которому тот лепился.
Этот флигель был неотъемлемой частью многих детских мифов Сигизмунда и других детей, выраставших в этом дворе. Сигизмунд не знал, является ли флигель объектом внимания нынешнего юного поколения. Однако предполагал, что обитатели детского садика также имеют ряд собственных предположений касательно этой нелепой пристройки.
До войны на месте флигеля находился обычный дом на четыре квартиры. Во время войны в этот дом, вроде бы, попала бомба. Во всяком случае, после войны его разобрали. Одно время предполагалось, что на этом месте будет разбит цветник, но затем — согласно чьему-то распоряжению — здесь в считанные недели был сооружен вот этот уродливый флигель. Чуть ли не Жданов самолично приезжал руководить.
Основная странность постройки заключалась в том, что там не было предусмотрено окон. Точнее, окна были — узкие подслеповатые окошки на уровне третьего этажа. На сам двор флигель выходил слепой стеной, желтой, облупившейся. Вход тоже имелся, но какой-то странный — серая, вечно заколоченная дверь. Решительно непонятно, для чего этот монстр уродовал двор. Но времена были такие, что задавать вопросы было не принято. Раз стоит, значит, так надо.
В принципе, это был, конечно, дом с привидениями. Подобраться ночью (желательно в полночь) к заколоченной двери и послушать, о чем шепчутся призраки (а те МНО-ОГО знали!) было подвигом, существенно поднимавшим рейтинг. Но Сигизмунд в детстве так и не решился его совершить.
Позже, уже в конце 70-х, томимый гормонами, Сигизмунд на пару с дружком, с которым вместе посещали альпинистскую секцию при Дворце Пионеров, ночью, тайно совершили восхождение. Точнее, пробрались во флигель с крыши, выбив одно из окон. Мероприятие было опасным и бессмысленным, что делало его притягательным вдвойне.
Очутились в производственном помещении, давно заброшенном и очень грязном. Никакого видимого прохода на первый этаж не обнаружили. В углу стоял древний сверлильный станок, покрытый пылью. Под потолком висела закрепленная там мощная лебедка. Археологические раскопки в горах мусора, разгребаемого ногами, выявили также пару окаменевших рабочих рукавиц и пустую бутылку из-под “Солнцедара”.
В полу имелась “дверь” на первый этаж. Поскольку “дверь” эта представляла собой нечто вроде трюмного люка (его-то и должна была поднимать лебедка), то проникнуть вниз двум любопытствующим дилетантам так и не удалось. Тем более, что лебедка оказалась обесточенной — проверили путем бросания мелких металлических предметов.
Хотелось подвигов. Ограничились тем, что написали на стене кирпичом “DEEP PURPLE”, на чем и успокоились.
Сигизмунд впоследствии рассказывал своей первой девушке, что видел во флигеле скелет, прикованный к станку цепями. В черепе скелета застрял иззубренный осколок. Второй девушке Сигизмунд тоже пытался это рассказывать, но почему-то у второй девушки рассказ успеха не имел. Возможно, потому, что первой было восемнадцать, как и Сигизмунду, а второй — двадцать один.
Постепенно все эти приключения отошли на второй план. Во всяком случае, для Сигизмунда. Проникнуть в помыслы обитателей детсада ему было не дано. Из общения с Ярополком Сигизмунд знал, что у детей бывают подчас самые неожиданные фантазии. Так, Ярополк на полном серьезе считал воплощением злой колдуньи Бастинды одну вполне безобидную повариху из их детского сада.
Желтая стена флигеля, давно уже не представлявшего для Сигизмунда никакого интереса, была исписана различными изречениями. Поверх старых, любительских надписей кирпичом и мелом (преимущественно сакрального характера) появились уже новые, профессиональные, маркером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118