Она не могла разглядеть сына: глаза ее заливало потом, мешали мокрые слипшиеся волосы, упавшие со лба на лицо, да и сумрачно было в меховом пологе.
– На человека похож! – веско произнесла Инкали. – На хорошего, счастливого человека похож!
Инкали священным ножом-улыком отрезала прядь волос от косы матери и перевязала пупок младенцу. Затем она мазнула его своими слюнями и, бережно взяв за головку и попку, поднесла поочередно ко всем четырем столбикам, подпиравшим ярангу, чтобы новорожденный коснулся их ножками.
Пока продолжался обряд, мальчик, красный от натуги, не открывая глаз, кричал и кричал.
Инкали бросила в огонь костра охапку тундрового мха и, когда он задымил, выхватила пучок, принялась окуривать им младенца. Только после этого она поднесла ребенка к матери и положила рядом на заранее приготовленную пыжиковую подстилку.
Счастливая мать наконец получила возможность рассмотреть своего первенца. Это только постороннему глазу все новорожденные кажутся одинаковыми, а мать находит в красном, морщинистом личике столько знакомого и дорогого, а в молочно-голубых глазках видит отражение характера будущего человека, соединяющего в себе самые лучшие черты родителей и других близких людей.
– Он очень красивый! – сказала Нанехак, осторожно прижимая к полной груди мягкое, теплое личико малыша.
Наконец в ярангу впустили отца.
Апар осторожно приблизился к пологу и приподнял меховую занавесь.
– Иди, не бойся, – улыбнувшись, позвала его Нанехак.
– Я слышал его голос, – сказал Апар. – Мужчина?
– Мужчина, – подтвердила Нанехак и в доказательство откинула пыжиковое покрывало, показала взволнованному отцу признаки мужского достоинства младенца.
– Я очень рад, – тихо произнес Апар, – и я тебе очень благодарен.
– Что ты, Апар? – смущенно возразила Нанехак. – Это я должна тебя благодарить. Посмотри хорошенько. Ты не находишь, что он похож на тебя и на русского умилыка?
Апар покорно взглянул на сморщенное личико сына, на его странные ужимки и… не обнаружил никакого сходства ни с собой, ни тем более с Ушаковым. Но, переполненный чувством радости и торжества, он согласился с женой:
– Да, он очень похож…
На следующий день ожидалось нашествие гостей. Надо было всех принять и угостить, и с самого утра Апар с Нанехак кипятили большой чайник, пекли нерпичьи лепешки, раскладывали в небольшие кучки трубочный табак – подарок новоприбывшего человека.
Одним из первых пришел доктор Савенко и ужаснулся, увидев хлопочущую возле костра Нанехак.
– Что вы делаете! – воскликнул он. – Вам надо лежать несколько дней! Вы хотите погубить себя?
Но эти устрашающие слова Нанехак встретила доброй, понимающей улыбкой, она как бы сказала доктору: может быть, твои предостережения и опасения уместны для русской женщины, но для эскимоски, если она здорова, лежать в постели негоже, уже на следующий день она возвращается к своим привычным делам и обязанностям.
Конечно, Апар старался не давать жене заниматься тяжелой работой, оберегал ее, как мог.
После родов для матери также существовало множество разных запретов и ограничений. Она не могла есть печень любого животного – иначе новорожденный вырастет слабым, живот у него будет рыхлым и пупок долго не зарастет. Исключались из меню и головы животных, чтобы уберечь дитя от бессонницы… Но это только в течение двадцати дней, а потом, наоборот, моржовая голова необходима, так как морж спит долго и крепко. Но нельзя есть ласты нерп и лахтаков, а вот моржовые – можно.
Апару пять дней полагалось находиться поблизости от яранги, не ходить на охоту, не заниматься тяжелой работой, и, пока у сына не зарастет пупок, отец не должен туго затягивать пояс, ремешки на обуви, а также сверлить любые отверстия.
Вдобавок к табаку Апар одаривал гостей винчестерными патронами, для этого у изголовья полога, где лежал в пыжиковом одеяле новорожденный, стоял раскрытый ящик. Это означало, что вновь прибывший – мужчина и приехал он из страны, где охотятся на морского зверя из огнестрельного оружия.
Гости интересовались именем младенца, но Нанехак, вопреки обычаю, воспротивилась тому, чтобы отец или кто-то из родственников нарекал сына.
– Вот приедет умилык, запишет его в книгу, тогда и дадим имя, – объясняла всем Нанехак.
Когда умер Иерок, Ушаков зарегистрировал факт его смерти в специально заведенной книги. Нанехак поинтересовалась, для чего он это делает, и умилык ответил, что по советским законам так полагается. «Когда у тебя родится сын, – сказал он полушутя, – то и он будет соответствующим образом записан в другой, предназначенной для этого книге».
Первую новость, которую услышал Ушаков, подъехав вместе с Павловым к поселению, была о том, что Нанехак родила сына.
– Хорошо! – обрадовался он. – Как назвали?
– Ждут вас, чтобы дать имя, – оказал доктор Савенко.
– Меня ждут? – удивился Ушаков.
– Ну да, вас. Нанехак хочет зарегистрировать новорожденного.
– А что? Раз такое дело, неплохо бы устроить советские крестины, – сказал Ушаков.
В тот же день он отправился в ярангу Апара и Нанехак, взяв с собой несколько метров белого полотна на пеленки, цветной ткани матери на камлейку, а отцу – пачку курительного табака и ящик патронов.
Нанехак от радости не знала, куда посадить дорогого гостя. Хлопотал и Апар, и, принимая подарки, он бесконечно благодарил, пока жена не напомнила:
– Что же ты? Отдай и наши подарки.
Апар откашлялся и торжественно объявил:
– В нашу ярангу гость прибыл из прекрасной, по студеной страны. Там люди много путешествуют, ездят на собаках, охотятся, поэтому они знают цену хорошей теплой одежде. Гость привез тебе, умилык, новые зимние торбаза и рукавицы…
Нанехак сама преподнесла Ушакову подарки сына.
– Да что вы! – смутился тот. – Такие прекрасные вещи… Ну, так покажите мне этого щедрого и богатого гостя!
Нанехак вынесла из полога завернутого в пыжик младенца. Он мирно спал, прикрыв глаза, и тихонько посапывал, изредка посасывая губами.
– Мне хотелось бы дать ему русское имя, – тихо произнесла Нанехак и с надеждой посмотрела на умилыка.
– Ну что ж, – сказал Ушаков, – пусть будет первое русское имя у эскимоса, жителя острова Врангеля. А какое выбрали?
– Мы долго думали, – заговорил Апар, но по тому, как он это произнес, видно было, что думала больше Нанехак. – И хотели бы назвать сына Георгием… если, конечно, ты ничего не имеешь против…
– Георгием? – переспросил Ушаков и быстро взглянул на Нанехак.
Она встревожилась. Ей показалось, что русский умилык недоволен тем, что его именем собираются назвать новорожденного.
– Да, мы хотели назвать его Георгием, – подтвердила она и добавила: – Он так похож на тебя!
В ее глазах светилась такая святая материнская радость и гордость, что Ушаков вдруг подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– На человека похож! – веско произнесла Инкали. – На хорошего, счастливого человека похож!
Инкали священным ножом-улыком отрезала прядь волос от косы матери и перевязала пупок младенцу. Затем она мазнула его своими слюнями и, бережно взяв за головку и попку, поднесла поочередно ко всем четырем столбикам, подпиравшим ярангу, чтобы новорожденный коснулся их ножками.
Пока продолжался обряд, мальчик, красный от натуги, не открывая глаз, кричал и кричал.
Инкали бросила в огонь костра охапку тундрового мха и, когда он задымил, выхватила пучок, принялась окуривать им младенца. Только после этого она поднесла ребенка к матери и положила рядом на заранее приготовленную пыжиковую подстилку.
Счастливая мать наконец получила возможность рассмотреть своего первенца. Это только постороннему глазу все новорожденные кажутся одинаковыми, а мать находит в красном, морщинистом личике столько знакомого и дорогого, а в молочно-голубых глазках видит отражение характера будущего человека, соединяющего в себе самые лучшие черты родителей и других близких людей.
– Он очень красивый! – сказала Нанехак, осторожно прижимая к полной груди мягкое, теплое личико малыша.
Наконец в ярангу впустили отца.
Апар осторожно приблизился к пологу и приподнял меховую занавесь.
– Иди, не бойся, – улыбнувшись, позвала его Нанехак.
– Я слышал его голос, – сказал Апар. – Мужчина?
– Мужчина, – подтвердила Нанехак и в доказательство откинула пыжиковое покрывало, показала взволнованному отцу признаки мужского достоинства младенца.
– Я очень рад, – тихо произнес Апар, – и я тебе очень благодарен.
– Что ты, Апар? – смущенно возразила Нанехак. – Это я должна тебя благодарить. Посмотри хорошенько. Ты не находишь, что он похож на тебя и на русского умилыка?
Апар покорно взглянул на сморщенное личико сына, на его странные ужимки и… не обнаружил никакого сходства ни с собой, ни тем более с Ушаковым. Но, переполненный чувством радости и торжества, он согласился с женой:
– Да, он очень похож…
На следующий день ожидалось нашествие гостей. Надо было всех принять и угостить, и с самого утра Апар с Нанехак кипятили большой чайник, пекли нерпичьи лепешки, раскладывали в небольшие кучки трубочный табак – подарок новоприбывшего человека.
Одним из первых пришел доктор Савенко и ужаснулся, увидев хлопочущую возле костра Нанехак.
– Что вы делаете! – воскликнул он. – Вам надо лежать несколько дней! Вы хотите погубить себя?
Но эти устрашающие слова Нанехак встретила доброй, понимающей улыбкой, она как бы сказала доктору: может быть, твои предостережения и опасения уместны для русской женщины, но для эскимоски, если она здорова, лежать в постели негоже, уже на следующий день она возвращается к своим привычным делам и обязанностям.
Конечно, Апар старался не давать жене заниматься тяжелой работой, оберегал ее, как мог.
После родов для матери также существовало множество разных запретов и ограничений. Она не могла есть печень любого животного – иначе новорожденный вырастет слабым, живот у него будет рыхлым и пупок долго не зарастет. Исключались из меню и головы животных, чтобы уберечь дитя от бессонницы… Но это только в течение двадцати дней, а потом, наоборот, моржовая голова необходима, так как морж спит долго и крепко. Но нельзя есть ласты нерп и лахтаков, а вот моржовые – можно.
Апару пять дней полагалось находиться поблизости от яранги, не ходить на охоту, не заниматься тяжелой работой, и, пока у сына не зарастет пупок, отец не должен туго затягивать пояс, ремешки на обуви, а также сверлить любые отверстия.
Вдобавок к табаку Апар одаривал гостей винчестерными патронами, для этого у изголовья полога, где лежал в пыжиковом одеяле новорожденный, стоял раскрытый ящик. Это означало, что вновь прибывший – мужчина и приехал он из страны, где охотятся на морского зверя из огнестрельного оружия.
Гости интересовались именем младенца, но Нанехак, вопреки обычаю, воспротивилась тому, чтобы отец или кто-то из родственников нарекал сына.
– Вот приедет умилык, запишет его в книгу, тогда и дадим имя, – объясняла всем Нанехак.
Когда умер Иерок, Ушаков зарегистрировал факт его смерти в специально заведенной книги. Нанехак поинтересовалась, для чего он это делает, и умилык ответил, что по советским законам так полагается. «Когда у тебя родится сын, – сказал он полушутя, – то и он будет соответствующим образом записан в другой, предназначенной для этого книге».
Первую новость, которую услышал Ушаков, подъехав вместе с Павловым к поселению, была о том, что Нанехак родила сына.
– Хорошо! – обрадовался он. – Как назвали?
– Ждут вас, чтобы дать имя, – оказал доктор Савенко.
– Меня ждут? – удивился Ушаков.
– Ну да, вас. Нанехак хочет зарегистрировать новорожденного.
– А что? Раз такое дело, неплохо бы устроить советские крестины, – сказал Ушаков.
В тот же день он отправился в ярангу Апара и Нанехак, взяв с собой несколько метров белого полотна на пеленки, цветной ткани матери на камлейку, а отцу – пачку курительного табака и ящик патронов.
Нанехак от радости не знала, куда посадить дорогого гостя. Хлопотал и Апар, и, принимая подарки, он бесконечно благодарил, пока жена не напомнила:
– Что же ты? Отдай и наши подарки.
Апар откашлялся и торжественно объявил:
– В нашу ярангу гость прибыл из прекрасной, по студеной страны. Там люди много путешествуют, ездят на собаках, охотятся, поэтому они знают цену хорошей теплой одежде. Гость привез тебе, умилык, новые зимние торбаза и рукавицы…
Нанехак сама преподнесла Ушакову подарки сына.
– Да что вы! – смутился тот. – Такие прекрасные вещи… Ну, так покажите мне этого щедрого и богатого гостя!
Нанехак вынесла из полога завернутого в пыжик младенца. Он мирно спал, прикрыв глаза, и тихонько посапывал, изредка посасывая губами.
– Мне хотелось бы дать ему русское имя, – тихо произнесла Нанехак и с надеждой посмотрела на умилыка.
– Ну что ж, – сказал Ушаков, – пусть будет первое русское имя у эскимоса, жителя острова Врангеля. А какое выбрали?
– Мы долго думали, – заговорил Апар, но по тому, как он это произнес, видно было, что думала больше Нанехак. – И хотели бы назвать сына Георгием… если, конечно, ты ничего не имеешь против…
– Георгием? – переспросил Ушаков и быстро взглянул на Нанехак.
Она встревожилась. Ей показалось, что русский умилык недоволен тем, что его именем собираются назвать новорожденного.
– Да, мы хотели назвать его Георгием, – подтвердила она и добавила: – Он так похож на тебя!
В ее глазах светилась такая святая материнская радость и гордость, что Ушаков вдруг подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85