– А тебе всю зимнюю одежду шить? – спросила Нанехак, оглядывая Ушакова.
– Всю! От торбазов и меховых чулок до малахая.
– Хорошо, сошью, – сказала Нанехак, и тихая, едва заметная улыбка тронула ее губы. Она не ожидала, что такой почетный заказ выпадет на ее долю. Ведь это большая радость – шить для человека, мысль о котором рождает тепло в ее сердце.
На следующий день она нашла Ушакова в его палатке и сняла с него мерку.
Подставляя то руку, то ногу, наклоняя голову, Ушаков с интересом рассматривал молодую женщину, будто видел ее впервые. Нанехак казалась ему то совсем еще юной девчонкой, то уже зрелой, умудренной опытом женщиной. Вот и на этот раз, с закушенной в зубах ниткой из оленьих жил, с озабоченным лицом, обрамленным черными блестящими волосами, она выглядела гораздо старше своих лет, и даже голос у нее был иной, повелительный, что ли. Но Ушаков с удовольствием подчинялся ее приказаниям.
– Вот если бы ты была грамотная, – сказал он, наблюдая за тем, как она узелками отмечает размеры, – то тебе не было бы нужды все держать в голове и на нитке, ты взяла бы карандаш и записала на листке бумаги. Как теперь ты все это запомнишь?
– Ты не бойся, я сошью все впору, – заверила Нанехак, не понимая его опасений.
– Я говорю, что тебе надо учиться, – повторил Ушаков.
– Я и так учусь, – просто ответила Нанехак. – Сначала меня учили отец и мать, а теперь учит муж Апар.
– А грамоте ты хотела бы научиться? Нанехак посмотрела в глаза умилыку.
– Так ведь только детей учат этой забаве.
– Какая же забава грамота? – с улыбкой возразил Ушаков. – Вот видишь?
Он показал на столик, заваленный исписанными листками, книгами, справочниками.
– Это для меня не забава.
– Я не то хотела сказать, – смутилась Нанехак. – То, чему учит Павлов наших детей, – ведь это забава?
– Ты сказала, что тебя учили мать, отец, а теперь учит муж, – продолжал Ушаков. – Они учили тебя настоящей жизни: шить, заправлять жирник, разделывать добычу, обрабатывать шкуры, чтобы они были мягкими… Сначала, когда ты была совсем маленькая, это действительно, может, и было игрой… Так вот то, чему учит Павлов, только сейчас кажется детской забавой, а потом, со временем, станет опорой будущей жизни.
Нанехак молча слушала, обмеривая ступни Ушакова.
– Ты, умилык, все говоришь о будущем, – заметила она. – И ты, и твои товарищи… Разве вам не нравится настоящее? Чем оно плохо? Вон сколько товаров выгрузил пароход – хватит на несколько лет. Вокруг острова полно зверя – не ленись только. Что еще человеку нужно?
– Разве вы не мечтаете о лучшем будущем? – спросил Ушаков. – О другой жизни?
– Самое лучшее для человека, когда он сыт и одет, когда в его жилище тепло и светло… Больше нам ничего не нужно…
– Это сегодня… А завтра?
– И завтра чтобы было так, – ответила Нанехак, не совсем понимая, к чему клонит русский умилык.
Все земляки Нанехак сейчас признавали, что никогда еще не смотрели они так уверенно в завтрашний день, как тут, на острове. Чего же еще желать? О чем еще можно мечтать?
– Так вот, Нана, – вдруг изменившимся, посерьезневшим голосом заговорил Ушаков. – Мы приехали сюда не только для того, чтобы жить в тепле и сытости, но и строить новую жизнь. Совсем новую, светлую, радостную…
– А разве мы уже не живем в свете и радости? – удивленно спросила Нанехак.
– Еще нет! Сначала мы сделаем так, чтобы эскимос больше не голодал. Затем научим грамоте, другим нужным умениям, поставим новые дома, намного лучше, чем этот. В каждом доме будет электрический свет, сколько хочешь горячей и холодной воды, мойся хоть каждый день… Словом, будет совсем другая жизнь!
– Но это будет не наша жизнь, – вдруг испуганно заметила Нанехак. – Эскимос так не сможет…
– Дорогая Нана, – улыбнулся Ушаков. – Именно такая жизнь и нужна для вас! Вот когда научишься грамоте, начнешь читать книги, тогда поймешь меня до конца.
Нанехак в сомнении покачала головой, смотала нитку и выбралась из палатки.
Глянув на сияющий в бухте Роджерс пароход, она с каким-то странным щемящим чувством снова вспомнила давний случай, когда ее с подругой тащили на корабль. Неужели и Ушаков такой, как все белые? Вот и он пытается затянуть ее в другую жизнь, только по-своему, суля иное будущее, где не будет места ярангам, привычным богам, вере в могущество Неведомых сил…
Еще издали Нанехак услышала негромкие удары бубна и узнала голос отца, напевающего знакомую мелодию.
В чоттагине сидели отец, Апар, Кивьяна, Тагью и Таян. Таян был обнажен до пояса, и на руках его переливались расшитые бисером танцевальные перчатки.
– Повтори еще раз, Таян, – попросил Иерок и снова запел:
На большом могучем пароходе
К острову надежды мы приплыли…
Русский умилык привел корабль
К той земле, что снилась нам в мечтах…
Нанехак сложила нитки с отметками размеров Ушакова и присоединилась к отцу. Женский голос придал песне иное настроение.
Нунивак знакомый мы нашли,
Травы, что растут на той земле,
Что покинули мы, повинуясь зову
Тех богов, что стерегут добро…
Слова ложились на новую мелодию, и руки Нанехак вместе с верхней частью тела как бы сами собой начинали двигаться в такт ударам бубна. Она встала рядом с Таяном, и они исполнили весь танец от начала до конца, повинуясь своему сердцу и его отклику на эту своеобразную музыку.
Так неожиданно рождались песни и танцы эскимосского народа: от необходимости выразить себя не просто разговором, не обыкновенными словами, а по-иному, так, как выражается иногда человеческая суть, его мечта и вера в добро.
Танцуя рядом с Таяном, Нанехак то и дело вспоминала разговор с Ушаковым, его мечты о будущем, и думалось: кто сочиняет русские песни и музыку? Кто создает такие удивительные мелодии, которые слышала Нанехак на «Ставрополе» и у доктора Савенко?
– Послезавтра корабль уйдет, – сказал Иерок, убрав бубен на место, где он должен был досушиваться. – В тот день мы устроим праздник.
– Надо вспомнить и те танцы, которые мы исполняли в Урилыке, – сказал Кивьяна.
– И те вспомним, – кивнул Иерок. – Мы свое прошлое не собираемся забывать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Когда Нанехак ушла, Ушаков снова обулся, так как в палатке было довольно холодно, и вернулся к столику, на котором лежала незаконченная инструкция капитану Петру Миловзорову и краткое сообщение для управляющего Дальневосточной конторой Совторгфлота о проделанной работе.
Из всего намеченного не удалось выполнить только одно – побывать на Геральде, втором острове, входящем под управление двадцатипятилетнего начальника обширных арктических территорий. Ушаков договорился с капитаном,, что тот на обратном пути зайдет на Геральд и установит на нем советский флаг.
«Одним из главных заданий Правительства Дальневосточной полярной экспедиции является посещение о.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85