— Приняв ее молчание за согласие, Зузу сказал:
— Вселенная сотворена по образу Божьему. Это самоочевидно, так? — Он поднял глаза и подождал, пока Ребел не очень уверенно кивнула. — Подумайте! Вселенная едина, совершенна, целостна, свята и неделима. Но мы воспринимаем ее лишь через противоположности и крайности. — Он поднял ладони, словно балансируя невидимые весы. — Жар и холод. Удовольствие и боль. Радость и горе. Член и влагалище. Все это частности, иллюзии — звезды заслоняют от нас галактику. Но как может существо, рожденное в мире иллюзий, проникнуть вглубь, сквозь эти противоположности к единству? Не обращая на них внимания? Но они существуют, они не исчезнут. Мы приобретаем опыт, заключенный в противоположностях, мы отдаемся крайностям: восторгу или боли — и объединяем их в себе. Мы раз за разом переживаем таинства похоти и подчинения, в образе мужчины и в образе женщины, и под конец разрушаем свое "я" и все различия и прорываемся к вечному единству.
Глаза юноши горели, как у провидца. Он снова стал возбуждаться. Но смотрел не на Ребел, а вверх, в невидимое.
— Мы все как будто родились с ядом в желудке и, чтобы очистить тело, должны поглощать все больше и больше яда, пока он не извергнется наружу вместе с рвотой.
— Гм, ясно.
Перед этим Ребел собиралась попросить его остаться с ней на ночь. Но теперь… Она как-то никогда не думала о себе как о рвотном средстве.
— Может, тебе лучше уйти? Кажется, твои друзья уже приступили к вечерним молитвам.
Лежа на постели и пытаясь заснуть, Ребел слушала пение верующих. Чудесные, глубокие и идеально чистые звуки. Посреди пения раздавались крики и стоны то ли боли, то ли наслаждения. Это могло быть и то и другое. Крики продолжались и продолжались, и Ребел заснула, не дождавшись, пока они прекратятся.
* * *
Больше Ребел не спала ни с кем из Приюта. Ей было неприятно думать, что все послушники одинаково доступны и любой из них будет делать то, что она захочет. Временами у нее появлялось подозрение, что за ее смущением кроется тайное желание, которому она не смела уступить из страха потерять себя навсегда, увлекшись постижением крайностей.
Вместо этого Ребел изучала Буррен. Каждый день она выбегала на скалу, тренируя мышцы и привыкая к Земле. Иногда она искала крошечные фиолетовые цветы горечавки, которые прятались по расселинам, или гигантских лосей — вымерших когда-то животных, возрожденных комбинами. Изредка приходили за новыми навыками две-три «росомахи» (они были так подозрительны, что боялись подключаться к программеру — а значит, раскрывать свой мозг — без охраны), и Ребел с ними разговаривала. Но новости были всегда одни и те же. Уайет опаздывает. Борс еще ждет.
Рано или поздно Борсу надоест ждать. В Приюте Ребел взялась выполнять легкую работу — ухаживать за козами и, пользуясь собственными микросхемами послушников, делать несложные хирургические операции. Она подружилась с послушником, который превращался из мужчины в женщину, лицо у него округлилось от дополнительного питания, характер стал спокойным. Тут взяли свое нейропрограммы, и (Ли показал Ребел по ее просьбе) промежность покрылась коркой, под которой половые органы превращались в недифференцированные клетки, а затем постепенно приобретали новые очертания. Переходное состояние освобождало Ли от участия в религиозных службах, и у него было время знакомить Ребел с окрестностями. Ребел, со своей стороны, ценила то, что Ли никогда не пытался ее соблазнить.
Однажды, когда два дня кряду шел дождь, Ли постучал в дверь Ребел и прокричал:
— Выходи! Ливень кончился, и корыто наполнилось.
— Чему это ты так радуешься? — недовольно спросила Ребел, однако потащилась вверх по тропинке следом за Ли.
Скалы уже высыхали, но из заполненных водой трещин выглядывали холодные, мокрые растения.
Они прошли около мили по тропе, которую Ребел знала как свои пять пальцев. Когда она спрашивала, куда они идут, Ли хихикал и отвечать отказывался. Наконец они перевалили гребень и стали смотреть вниз на темную землю, еле освещенную последними лучами заходящего солнца. Дно долины закрывала гладкая блестящая серебристая пленка, раньше ее здесь не было.
— Боже! — воскликнула Ребел. — Это озеро.
От обилия влаги и воздуха, без которых не возникло бы подобное чудо, у Ребел кружилась голова. На этой планете всего было в изобилии.
— Господь творит чудеса, — с ликующим видом согласился Ли и обеими руками показал вниз. — Вода стекает со всех сторон и собирается на дне. Но камень тут пористый, в нем есть пустоты, соединенные с нижней частью корыта. К утру озера не станет.
* * *
Проходили недели.
Настал день, когда «росомахи» вернулись. Было радостное, прекрасное утро. Над головой стояло загадочное синее небо, а скала стала чуть теплой на ощупь. Ребел повернула за угол и увидела, как одна из «стаи» мочится на стену Приюта. Она ухмыльнулась в знак приветствия. Неподалеку «росомаха» ножом щекотала лицо послушника.
— А если мне захочется выколоть тебе глаза? — прошептала ласково «росомаха». — Ты мне тоже позволишь?
Острие скользнуло по коже, слегка царапая щеку и оставляя за собой тоненький красный след.
Послушник дрожал, но не отстранялся.
— Развлекаетесь? — спросила Ребел.
«Росомаха» обернулась. Это была приземистая женщина с рыжими, коротко подстриженными волосами и тонкими белыми шрамами возле рта. Выражение ее лица изменилось.
— Ага.
Нож пропал, появился снова в другой руке и исчез совсем. Женщина чуть присела, пригнулась и сделала глубокий вдох.
— Убьешь ее — займешь ее место, — холодно процедил Борс.
Женщина бросила на него свирепый взгляд, скривила губы и, обнажив клыки, отвернулась. Потом вложила в ножны клинок и, возмущенная, пошла прочь.
— Вы любите играть с огнем, мисс Мадларк. — Борс показал на вершину холма. — Пойдемте. Прогуляемся.
Они побрели мимо козьих загонов к одинокому, низкому (чуть-чуть выше Ребел) дереву. Вырасти ему помешали скала и бури. Они направились туда безо всякой цели, просто дерево было единственным ориентиром на этой дороге. Когда они пришли, Ребел повернулась и стала смотреть вдаль, где серый океан сливался с небом в одно. Она ждала. Наконец Борс сказал:
— От него никаких вестей.
— Я так и думала.
Борс стукнул кулаком по ладони и задумчиво пожевал губу.
— Спуск обошелся нам очень недешево. Спускальщики безбожно обдирают своих клиентов. Мы организуем налет независимо от того, возглавит Уайет наш отряд или нет.
Ребел кивнула, она слушала вполуха. Мир окутала какая-то призрачная дымка. Теперь она поняла, что никогда не увидит Уайета. Его поглотила холодная огромность Земли.
Стоя под бездонным земным небом на непостижимо тяжелой каменной громаде, обдуваемая то с одной, то с другой стороны капризным ветром, она понимала, что никто ни в чем не виноват:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Вселенная сотворена по образу Божьему. Это самоочевидно, так? — Он поднял глаза и подождал, пока Ребел не очень уверенно кивнула. — Подумайте! Вселенная едина, совершенна, целостна, свята и неделима. Но мы воспринимаем ее лишь через противоположности и крайности. — Он поднял ладони, словно балансируя невидимые весы. — Жар и холод. Удовольствие и боль. Радость и горе. Член и влагалище. Все это частности, иллюзии — звезды заслоняют от нас галактику. Но как может существо, рожденное в мире иллюзий, проникнуть вглубь, сквозь эти противоположности к единству? Не обращая на них внимания? Но они существуют, они не исчезнут. Мы приобретаем опыт, заключенный в противоположностях, мы отдаемся крайностям: восторгу или боли — и объединяем их в себе. Мы раз за разом переживаем таинства похоти и подчинения, в образе мужчины и в образе женщины, и под конец разрушаем свое "я" и все различия и прорываемся к вечному единству.
Глаза юноши горели, как у провидца. Он снова стал возбуждаться. Но смотрел не на Ребел, а вверх, в невидимое.
— Мы все как будто родились с ядом в желудке и, чтобы очистить тело, должны поглощать все больше и больше яда, пока он не извергнется наружу вместе с рвотой.
— Гм, ясно.
Перед этим Ребел собиралась попросить его остаться с ней на ночь. Но теперь… Она как-то никогда не думала о себе как о рвотном средстве.
— Может, тебе лучше уйти? Кажется, твои друзья уже приступили к вечерним молитвам.
Лежа на постели и пытаясь заснуть, Ребел слушала пение верующих. Чудесные, глубокие и идеально чистые звуки. Посреди пения раздавались крики и стоны то ли боли, то ли наслаждения. Это могло быть и то и другое. Крики продолжались и продолжались, и Ребел заснула, не дождавшись, пока они прекратятся.
* * *
Больше Ребел не спала ни с кем из Приюта. Ей было неприятно думать, что все послушники одинаково доступны и любой из них будет делать то, что она захочет. Временами у нее появлялось подозрение, что за ее смущением кроется тайное желание, которому она не смела уступить из страха потерять себя навсегда, увлекшись постижением крайностей.
Вместо этого Ребел изучала Буррен. Каждый день она выбегала на скалу, тренируя мышцы и привыкая к Земле. Иногда она искала крошечные фиолетовые цветы горечавки, которые прятались по расселинам, или гигантских лосей — вымерших когда-то животных, возрожденных комбинами. Изредка приходили за новыми навыками две-три «росомахи» (они были так подозрительны, что боялись подключаться к программеру — а значит, раскрывать свой мозг — без охраны), и Ребел с ними разговаривала. Но новости были всегда одни и те же. Уайет опаздывает. Борс еще ждет.
Рано или поздно Борсу надоест ждать. В Приюте Ребел взялась выполнять легкую работу — ухаживать за козами и, пользуясь собственными микросхемами послушников, делать несложные хирургические операции. Она подружилась с послушником, который превращался из мужчины в женщину, лицо у него округлилось от дополнительного питания, характер стал спокойным. Тут взяли свое нейропрограммы, и (Ли показал Ребел по ее просьбе) промежность покрылась коркой, под которой половые органы превращались в недифференцированные клетки, а затем постепенно приобретали новые очертания. Переходное состояние освобождало Ли от участия в религиозных службах, и у него было время знакомить Ребел с окрестностями. Ребел, со своей стороны, ценила то, что Ли никогда не пытался ее соблазнить.
Однажды, когда два дня кряду шел дождь, Ли постучал в дверь Ребел и прокричал:
— Выходи! Ливень кончился, и корыто наполнилось.
— Чему это ты так радуешься? — недовольно спросила Ребел, однако потащилась вверх по тропинке следом за Ли.
Скалы уже высыхали, но из заполненных водой трещин выглядывали холодные, мокрые растения.
Они прошли около мили по тропе, которую Ребел знала как свои пять пальцев. Когда она спрашивала, куда они идут, Ли хихикал и отвечать отказывался. Наконец они перевалили гребень и стали смотреть вниз на темную землю, еле освещенную последними лучами заходящего солнца. Дно долины закрывала гладкая блестящая серебристая пленка, раньше ее здесь не было.
— Боже! — воскликнула Ребел. — Это озеро.
От обилия влаги и воздуха, без которых не возникло бы подобное чудо, у Ребел кружилась голова. На этой планете всего было в изобилии.
— Господь творит чудеса, — с ликующим видом согласился Ли и обеими руками показал вниз. — Вода стекает со всех сторон и собирается на дне. Но камень тут пористый, в нем есть пустоты, соединенные с нижней частью корыта. К утру озера не станет.
* * *
Проходили недели.
Настал день, когда «росомахи» вернулись. Было радостное, прекрасное утро. Над головой стояло загадочное синее небо, а скала стала чуть теплой на ощупь. Ребел повернула за угол и увидела, как одна из «стаи» мочится на стену Приюта. Она ухмыльнулась в знак приветствия. Неподалеку «росомаха» ножом щекотала лицо послушника.
— А если мне захочется выколоть тебе глаза? — прошептала ласково «росомаха». — Ты мне тоже позволишь?
Острие скользнуло по коже, слегка царапая щеку и оставляя за собой тоненький красный след.
Послушник дрожал, но не отстранялся.
— Развлекаетесь? — спросила Ребел.
«Росомаха» обернулась. Это была приземистая женщина с рыжими, коротко подстриженными волосами и тонкими белыми шрамами возле рта. Выражение ее лица изменилось.
— Ага.
Нож пропал, появился снова в другой руке и исчез совсем. Женщина чуть присела, пригнулась и сделала глубокий вдох.
— Убьешь ее — займешь ее место, — холодно процедил Борс.
Женщина бросила на него свирепый взгляд, скривила губы и, обнажив клыки, отвернулась. Потом вложила в ножны клинок и, возмущенная, пошла прочь.
— Вы любите играть с огнем, мисс Мадларк. — Борс показал на вершину холма. — Пойдемте. Прогуляемся.
Они побрели мимо козьих загонов к одинокому, низкому (чуть-чуть выше Ребел) дереву. Вырасти ему помешали скала и бури. Они направились туда безо всякой цели, просто дерево было единственным ориентиром на этой дороге. Когда они пришли, Ребел повернулась и стала смотреть вдаль, где серый океан сливался с небом в одно. Она ждала. Наконец Борс сказал:
— От него никаких вестей.
— Я так и думала.
Борс стукнул кулаком по ладони и задумчиво пожевал губу.
— Спуск обошелся нам очень недешево. Спускальщики безбожно обдирают своих клиентов. Мы организуем налет независимо от того, возглавит Уайет наш отряд или нет.
Ребел кивнула, она слушала вполуха. Мир окутала какая-то призрачная дымка. Теперь она поняла, что никогда не увидит Уайета. Его поглотила холодная огромность Земли.
Стоя под бездонным земным небом на непостижимо тяжелой каменной громаде, обдуваемая то с одной, то с другой стороны капризным ветром, она понимала, что никто ни в чем не виноват:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77