Мы были бы счастливы и спокойны; мы богаты, а с деньгами везде хорошо.
— Да, может быть, я напрасно не уехал после встречи с Майором, но я думал…
— Этот человек нас убьет, я чувствую, что он вокруг нас рыщет.
— Это все вздор, он о нас и не думает. Я знаю, зачем он в Париже, у него поважнее заботы, но если тебе уж так страшно, то я тебя одним словом успокою: радуйся, мы отсюда уедем!
— Правда? — воскликнула она, в порыве безумной радости. — Когда? Скоро, не правда ли?..
— Завтра или даже сегодня, через несколько часов.
— Как! Что ты говоришь?
— Да я хотел тебе сделать приятный сюрприз, но, чтобы тебя успокоить, я все тебе расскажу. Это дом, со всей обстановкой продан одному крестьянину, который хочет тут устроить ферму, я получил сегодня, то есть, правильнее говоря, вчера, деньги, весь остальной мой капитал с этими вместе отдал моему банкиру, и взамен я взял у него аккредитивы на большую сумму, вот они тут, у меня в портфеле.
— Куда мы уедем? Говори, говори, скорее! — воскликнула она, задыхаясь.
— Сначала в Испанию, если понравится, то мы там и останемся. Мы поедем с первым поездом, который отходит в шесть часов двадцать пять минут… Вот уже бьет три часа, ты бы прилегла немного, а то устанешь.
— Ни за что на свете! Я спать не хочу и все меня в этом доме пугает.
— Ну, как хочешь, посидим, поговорим, время скорее и приятнее пройдет, — сказал он, смеясь…
— Да останемся вместе, три часа скоро пройдут, нам здесь так хорошо!
— Трусиха!
— Да, признаюсь! Я так трушу, что мне по временам кажется, что я слышу шаги по коридору: я знаю что это сумасшествие, я уверена, что это одно воображение, а между тем мне все кажется… Ах! — крикнула она в ужасе, вскакивая с своего места и выказывая самую высшую степень страха. — Вот!.. Берегитесь!.. Вот они!.. О мои предчувствия!..
Жена Себастьяна испустила такой ужасный крик, ее искаженное лицо выражало такой безумный страх, что Себастьян вскочил и повернулся к дверям, держа по револьверу в каждой руке.
Обе двери столовой отворились без шума, и у каждой из них стояли несколько человек.
— А! — заревел Себастьян, целясь в каждую дверь.
Два выстрела раздались, два человека упали.
Но, перескочив через их тела, ворвались другие люди и бросились на Себастьяна.
Он сделал еще два выстрела, но на него разом накинулись несколько человек. Себастьян продолжал стрелять наугад, пока оставались заряды в его револьверах, когда же он выпустил последний, его повалили и скрутили веревками.
Мичела лежала в обмороке на полу.
Бандиты даже не вынули своих ножей, сопротивление старого матроса было таким энергичным и неожиданным, что они не успели за них взяться.
Борьба длилась не более пяти минут. Себастьяна схватили, но его сопротивление стоило жизни троим разбойникам, Ла-Гуан был опасно ранен, а у Кабуло рука была прострелена навылет.
Фелиц Оианди был контужен в голову и казался совершенно одуревшим, хотя рана была легкая.
Только Майор был цел и невредим.
— Черт возьми, — воскликнул Кабуло, приподнимаясь, — вот дьявол-то! Приятнее видеть его в теперешнем положении, чем давеча!
— Да, и я того же мнения, — сказал Ла-Гуан, пробуя улыбнуться. — А ты еще уверял, что он без оружия; спасибо, так угостил, что чуть всех на тот свет не спровадил!
— Признаться, горячо было.
— Да! И мне кажется, что мне тоже не сдобровать… Кабуло… я тоже…
Ла-Гуан упал на пол, закрыв глаза.
Кабуло нагнулся над раненым.
— С ним сделался обморок, — сказал он, — теперь время, а то, пожалуй, еще очнется!.. Бедный Ла-Гуан, жаль мне тебя, да делать нечего! Дружба дружбой, а дело делом! Он приложил хладнокровно дуло револьвера к виску раненого и спустил курок.
— Ну вот и четвертый! — сказал он, вставая. — Этого мне, по правде, жаль, это был старый товарищ!.. Но дело прежде всего!
— Браво! — сказал Майор. — Ты честно заработал свои шесть тысяч франков, друг Кабуло!
— Не считая еще тех денег, которые они получили вперед и которые я у них сейчас отниму; но, если бы нужно было начать снова, то у меня, пожалуй, и духу не хватило бы!.. Да, правду сказать, уж не знаю, от потери ли крови, или от чего другого, но мне кажется, что я сейчас сам упаду без чувств, все кружится у меня перед глазами…
— Ну! Ничего не будет, — сказал ему Майор, — я тебе сейчас перевяжу руку, а пока понюхай этой соли, тебе сейчас лучше станет.
И, вынув из кармана жилетки крошечный флакончик, он подал его раненому.
Кабуло отвернул стеклянную пробку и поднес флакончик к носу.
Майор следил тревожно за его действиями, не спуская с него упорного взгляда.
Едва понюхал Кабуло из флакончика, как вскочил и конвульсивно, со всего размаха грохнулся на пол, даже не испустив крика.
Он умер.
Соль Майора оказалась синильной кислотой.
— Покойной ночи! — сказал Майор, расхохотавшись ужасным смехом. — Этот мошенник был слишком умен, он бы мне стал мешать! Гм! Кажется, теперь тут порядочно просторно стало, — прибавил он, оглядываясь кругом и растирая каблуком флакончик в порошок.
Считая его, оставались еще четыре человека в живых. Пятеро были убиты.
В числе живых были: во-первых, Мичела, все еще без памяти лежавшая на том же месте, где она упала, потом Себастьян, мрачный, молчаливый, связанный и привязанный к стулу, на котором сидел, и, наконец, Фелиц Оианди.
Последний стоял в отдаленном углу комнаты и глядел вокруг себя бессмысленным взором.
Им овладел безотчетный, безумный страх, зубы его стучали, все тело нервно дрожало.
Майор посмотрел на него пристально и пожал презрительно плечами, не сказав ему ни слова. Затем с возмутительным хладнокровием он нагнулся по очереди к каждому валявшемуся трупу и, убедившись, что смерть вступила в свои права, стал шарить в их карманах, забирая у каждого те деньги, которыми так щедро их наделил.
Это делалось не из жадности. При огромном богатстве Майора эти несколько тысяч франков не могли представлять в его глазах ни малейшего интереса, но он не хотел, чтобы полиция знала, что эти люди попали в этот дом за вознаграждение, и постарался, насколько возможно, скрыть следы.
Окончив это дело, он выпрямился, и страшный огонь блеснул в его глазах. Он подошел к бывшему матросу:
— Ну, друг Себастьян, теперь за тобою очередь, — сказал он беспощадным тоном.
— Убейте меня, — ответил тот с хладнокровной решимостью, — убейте меня, так как я в вашей власти!
— Ну! Время терпит, — сказал Майор, смеясь зловещим голосом. — Потолкуем прежде с полчасика.
— Мне не о чем с вами говорить.
— Может быть, но я имею кое-что сказать тебе. Зачем ты мне изменил?
— Я вам не изменил, я за себя отомстил.
— Какое остроумное мщение: отправиться рассказывать наши дела толпе бездельников, которым до этого дела никакого не было!.. Если уж ты считал себя вправе мне отомстить, зачем ты меня просто не убил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
— Да, может быть, я напрасно не уехал после встречи с Майором, но я думал…
— Этот человек нас убьет, я чувствую, что он вокруг нас рыщет.
— Это все вздор, он о нас и не думает. Я знаю, зачем он в Париже, у него поважнее заботы, но если тебе уж так страшно, то я тебя одним словом успокою: радуйся, мы отсюда уедем!
— Правда? — воскликнула она, в порыве безумной радости. — Когда? Скоро, не правда ли?..
— Завтра или даже сегодня, через несколько часов.
— Как! Что ты говоришь?
— Да я хотел тебе сделать приятный сюрприз, но, чтобы тебя успокоить, я все тебе расскажу. Это дом, со всей обстановкой продан одному крестьянину, который хочет тут устроить ферму, я получил сегодня, то есть, правильнее говоря, вчера, деньги, весь остальной мой капитал с этими вместе отдал моему банкиру, и взамен я взял у него аккредитивы на большую сумму, вот они тут, у меня в портфеле.
— Куда мы уедем? Говори, говори, скорее! — воскликнула она, задыхаясь.
— Сначала в Испанию, если понравится, то мы там и останемся. Мы поедем с первым поездом, который отходит в шесть часов двадцать пять минут… Вот уже бьет три часа, ты бы прилегла немного, а то устанешь.
— Ни за что на свете! Я спать не хочу и все меня в этом доме пугает.
— Ну, как хочешь, посидим, поговорим, время скорее и приятнее пройдет, — сказал он, смеясь…
— Да останемся вместе, три часа скоро пройдут, нам здесь так хорошо!
— Трусиха!
— Да, признаюсь! Я так трушу, что мне по временам кажется, что я слышу шаги по коридору: я знаю что это сумасшествие, я уверена, что это одно воображение, а между тем мне все кажется… Ах! — крикнула она в ужасе, вскакивая с своего места и выказывая самую высшую степень страха. — Вот!.. Берегитесь!.. Вот они!.. О мои предчувствия!..
Жена Себастьяна испустила такой ужасный крик, ее искаженное лицо выражало такой безумный страх, что Себастьян вскочил и повернулся к дверям, держа по револьверу в каждой руке.
Обе двери столовой отворились без шума, и у каждой из них стояли несколько человек.
— А! — заревел Себастьян, целясь в каждую дверь.
Два выстрела раздались, два человека упали.
Но, перескочив через их тела, ворвались другие люди и бросились на Себастьяна.
Он сделал еще два выстрела, но на него разом накинулись несколько человек. Себастьян продолжал стрелять наугад, пока оставались заряды в его револьверах, когда же он выпустил последний, его повалили и скрутили веревками.
Мичела лежала в обмороке на полу.
Бандиты даже не вынули своих ножей, сопротивление старого матроса было таким энергичным и неожиданным, что они не успели за них взяться.
Борьба длилась не более пяти минут. Себастьяна схватили, но его сопротивление стоило жизни троим разбойникам, Ла-Гуан был опасно ранен, а у Кабуло рука была прострелена навылет.
Фелиц Оианди был контужен в голову и казался совершенно одуревшим, хотя рана была легкая.
Только Майор был цел и невредим.
— Черт возьми, — воскликнул Кабуло, приподнимаясь, — вот дьявол-то! Приятнее видеть его в теперешнем положении, чем давеча!
— Да, и я того же мнения, — сказал Ла-Гуан, пробуя улыбнуться. — А ты еще уверял, что он без оружия; спасибо, так угостил, что чуть всех на тот свет не спровадил!
— Признаться, горячо было.
— Да! И мне кажется, что мне тоже не сдобровать… Кабуло… я тоже…
Ла-Гуан упал на пол, закрыв глаза.
Кабуло нагнулся над раненым.
— С ним сделался обморок, — сказал он, — теперь время, а то, пожалуй, еще очнется!.. Бедный Ла-Гуан, жаль мне тебя, да делать нечего! Дружба дружбой, а дело делом! Он приложил хладнокровно дуло револьвера к виску раненого и спустил курок.
— Ну вот и четвертый! — сказал он, вставая. — Этого мне, по правде, жаль, это был старый товарищ!.. Но дело прежде всего!
— Браво! — сказал Майор. — Ты честно заработал свои шесть тысяч франков, друг Кабуло!
— Не считая еще тех денег, которые они получили вперед и которые я у них сейчас отниму; но, если бы нужно было начать снова, то у меня, пожалуй, и духу не хватило бы!.. Да, правду сказать, уж не знаю, от потери ли крови, или от чего другого, но мне кажется, что я сейчас сам упаду без чувств, все кружится у меня перед глазами…
— Ну! Ничего не будет, — сказал ему Майор, — я тебе сейчас перевяжу руку, а пока понюхай этой соли, тебе сейчас лучше станет.
И, вынув из кармана жилетки крошечный флакончик, он подал его раненому.
Кабуло отвернул стеклянную пробку и поднес флакончик к носу.
Майор следил тревожно за его действиями, не спуская с него упорного взгляда.
Едва понюхал Кабуло из флакончика, как вскочил и конвульсивно, со всего размаха грохнулся на пол, даже не испустив крика.
Он умер.
Соль Майора оказалась синильной кислотой.
— Покойной ночи! — сказал Майор, расхохотавшись ужасным смехом. — Этот мошенник был слишком умен, он бы мне стал мешать! Гм! Кажется, теперь тут порядочно просторно стало, — прибавил он, оглядываясь кругом и растирая каблуком флакончик в порошок.
Считая его, оставались еще четыре человека в живых. Пятеро были убиты.
В числе живых были: во-первых, Мичела, все еще без памяти лежавшая на том же месте, где она упала, потом Себастьян, мрачный, молчаливый, связанный и привязанный к стулу, на котором сидел, и, наконец, Фелиц Оианди.
Последний стоял в отдаленном углу комнаты и глядел вокруг себя бессмысленным взором.
Им овладел безотчетный, безумный страх, зубы его стучали, все тело нервно дрожало.
Майор посмотрел на него пристально и пожал презрительно плечами, не сказав ему ни слова. Затем с возмутительным хладнокровием он нагнулся по очереди к каждому валявшемуся трупу и, убедившись, что смерть вступила в свои права, стал шарить в их карманах, забирая у каждого те деньги, которыми так щедро их наделил.
Это делалось не из жадности. При огромном богатстве Майора эти несколько тысяч франков не могли представлять в его глазах ни малейшего интереса, но он не хотел, чтобы полиция знала, что эти люди попали в этот дом за вознаграждение, и постарался, насколько возможно, скрыть следы.
Окончив это дело, он выпрямился, и страшный огонь блеснул в его глазах. Он подошел к бывшему матросу:
— Ну, друг Себастьян, теперь за тобою очередь, — сказал он беспощадным тоном.
— Убейте меня, — ответил тот с хладнокровной решимостью, — убейте меня, так как я в вашей власти!
— Ну! Время терпит, — сказал Майор, смеясь зловещим голосом. — Потолкуем прежде с полчасика.
— Мне не о чем с вами говорить.
— Может быть, но я имею кое-что сказать тебе. Зачем ты мне изменил?
— Я вам не изменил, я за себя отомстил.
— Какое остроумное мщение: отправиться рассказывать наши дела толпе бездельников, которым до этого дела никакого не было!.. Если уж ты считал себя вправе мне отомстить, зачем ты меня просто не убил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77