– Что?
– Ты слышала.
– Почему?
– Потому что так приказал Фостер.
– Ты лжешь, – она отпрянула от него, прижавшись к дверце пассажира.
– Нет, не лгу. И ты это знаешь, Лаура, иначе ты не позволила бы забрать тебя из отеля. Ты не слабак и не трус. Если бы ты хотела избавиться от меня, то кричала бы во весь голос, пока мы шли. Ты здесь потому, что хочешь этого. Ты хочешь услышать правду о том, что произошло. В любом случае тебе придется слушать.
Он умолк, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. И посмотреть, не откроет ли она дверцу, чтобы с криком побежать через автостоянку. Она не двигалась с места, и он начал рассказ.
– Последние несколько дней я провел в размышлениях – все светлое время суток и даже часть ночей. Думал. И вспоминал. Мысленно я повторял каждое слово, вспоминал каждую мелочь с нашей первой встречи до последних ужасных секунд жизни Фостера, и теперь я понимаю, как тщательно он все спланировал. Это был мастерский план. Я даже подумал, что он солгал мне, когда позвонил и сообщил о твоей беременности. Ты сама мне об этом не сказала. Я решил, что это мог быть самый жирный кусок наживки, чтобы заманить меня в ловушку. Поэтому я спросил тебя, правда ли ты беременна.
– Это подтвердилось за день до его смерти.
– Значит, это была правда. Узнав, что у него будет ребенок и наследник, Фостер не стал терять времени и позаботился о том, чтобы я умолк навсегда. Только его план обернулся против него, и теперь мертв он.
– Но как? Как, Грифф? Что случилось, когда ты пришел к нам домой?
– Мануэло впустил меня, как и в первый раз. Налил мне выпить, а потом оставил меня и Фостера в библиотеке одних, за закрытыми дверьми. Мы выпили за успех. Он начал говорить… ну, всякую ерунду. О том, как он рад, что у вас будет ребенок.
– Это не ерунда.
– Да, но… все дело в том, как он это говорил. Он был вне себя от радости – или притворялся. Рассказал мне, что ты никогда не была такой красивой, как в тот момент, когда сказала: «У нас будет ребенок», – и о том, как важно было услышать это «у нас» мужчине в его состоянии. Он говорил, что твоя грудь стала очень чувствительной, и ты не разрешаешь ему прикасаться к ней, и что ему неловко рассказывать мне об этом. Он говорил о ребенке. Спрашивал, интересно ли мне, мальчик это будет или девочка. Думал ли я об этом, когда мы делали этого ребенка? Он напомнил мне, что пол ребенка я узнаю из газет. Что я не буду знать его имя, пока не прочту об этом.
Грифф усмехнулся.
– Оглядываясь назад, теперь я понимаю, что он дразнил меня. Он специально говорил вещи, которые должны были задеть меня. Скоро у меня осталось одно желание – чтобы он больше не говорил ни о тебе, ни о ребенке. Я не хотел слышать, какая счастливая семья получится из вас троих.
Он с тревогой посмотрел на Лауру, пытаясь понять, может ли она читать между строк. Похоже, может. Она опустила взгляд на свои сцепленные пальцы, лежавшие у нее на коленях.
– Он показал заработанные мною деньги. От их вида мне стало плохо. По-настоящему плохо. Марша говорит, что никогда не чувствует себя шлюхой, но когда я посмотрел на ту коробку с деньгами, то почувствовал себя именно так. Наша сделка не была незаконной, но, беря деньги у Фостера, я чувствовал себя в сто раз более виноватым, чем когда брал два миллиона у «Висты», и это истинная правда, Лаура. Мне не хотелось даже прикасаться к ним, и Фостер это понял. Он сказал, что удивлен моей сдержанностью. Я пробормотал какие-то оправдания. Тогда он засмеялся и сказал: «О боже, вы не хотите, чтобы это заканчивалось, ведь так?»
– Что? – Лаура пристально посмотрела на него.
– Что-то вроде этого. Он начал издеваться надо мной, утверждая, что у меня развилась привычка к тебе, как к азартным играм. Сказал, что я действительно получал удовольствие от этой работы – дословно. Он злорадно улыбался. Я до сих пор не могу спокойно об этом думать.
Почувствовав, что рискует заронить сомнения в своей невиновности, Грифф сдержал гнев и вернулся к рассказу.
– Я назвал его чокнутым уродом. Но он не заткнулся и все время повторял «бедный Грифф». Насмешки взбесили меня, Лаура. Я это признаю. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь. Мне хотелось ударить его, хоть он и сидел в инвалидном кресле. Желание было таким сильным, что мне пришлось отвернуться. В этот момент я посмотрел на письменный стол, и, клянусь богом, там не было ножа. Или был, но я его не заметил. Я увидел лишь лист бумаги с каким-то текстом. Тогда Фостер замолк. Перестал повторять эти отвратительные слова. Не знаю, почувствовал ли он, что я готов был броситься на него, или увидел, что привлекло мое внимание. В любом случае он сказал: «А это как раз то, за чем вы пришли, правда? Мое предложение, что будет, если мы с Лаурой умрем раньше вас. Прочтите». В тот момент мне просто хотелось покончить со всем этим и уйти, пока я не сделал ничего такого, о чем мне пришлось бы жалеть. Поэтому я взял со стола лист бумаги и стал читать. То есть попытался.
– Это была бессмыслица.
– Ты его видела? – удивился он.
– Родарт показал его мне и спросил, знаю ли я, что это значит.
– То есть ты знаешь, что это была хитрость. Я выпил крепкий бурбон. Я продолжал злиться. И мне показалось, что именно поэтому я ничего не понял. Я начал читать сначала. А потом почувствовал движение за своей спиной.
– За спиной?
– Мануэло. Я не слышал, как он вернулся. Наверное, Фостер специально повторял «бедный Грифф», чтобы отвлечь меня. Я вовремя заметил Мануэло. Сработали рефлексы, натренированные за долгие годы столкновений с блокирующими защитниками. Я мгновенно нейтрализовал выпад Мануэло, который бросился на меня. К сожалению, его рефлексы оказались почти такими же быстрыми, как мои, и ему удалось обхватить меня руками, одной за горло, другой поперек груди. Ты же знаешь, какой он жилистый и сильный.
Она кивнула.
– Он начал сдавливать меня. Обвился вокруг меня, как питон.
Грифф вспомнил, как боролся, вцепившись в руки Мануэло. Он расцарапал ногтями кожу Мануэло, но ничего этим не добился. Для своей комплекции слуга был удивительно силен.
– Мы закружились в смертельном танце, ударяясь о край стола, сбивая какие-то предметы, разбив лампу. Я изо всех сил пытался ослабить его хватку, – продолжал Грифф. – Хоть на долю секунды, чтобы вдохнуть воздух. Ничего не выходило. Скоро я почувствовал, что слабею. Перед глазами заплясали черные точки. На футбольном поле у меня иногда перехватывало дыхание во время столкновения так, что я терял сознание, и поэтому я знал, как это бывает, и понимал, что сейчас отключусь. Но я еще мог видеть Фостера, который сидел в своем кресле, хлопал ладонями по подлокотникам и повторял: «Давай, давай, давай» – три раза подряд, а потом пауза, потом все снова.
Лаура прижала пальцы к губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106