В Винланде будет что делать вашим гренландцам, но я намерен пожить в Исландии, у себя дома, и заниматься торговлей, к чему я уже привычен. А на следующее лето мы с Гудрид отправимся торговать в Норвегию!
Гудрид в изумлении взглянула на мужа. Об этом он не говорил ей ни слова! И он даже не посоветовался с ней на этот раз. Хотя в Норвегии ей, конечно же, хотелось побывать. Даже если возвращение в родную Исландию откладывается еще на год.
Она смутно помнила давний сон о корабле, причалившем к берегу, с которого шли Карлсефни и маленький мальчик, которого вели Орм и Халльдис. Что же, у нее есть теперь и Карлсефни, и сын, а умершие по-прежнему живы в ее памяти. Может, то был вещий сон, как и предсказывала ей когда-то Торбьёрг-прорицательница?
Тени вокруг нее делались все длиннее, и она торопливо присела на камень, чтобы завязать ботинки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В СТРАНЕ КОРОЛЯ ОЛАВА
«Рассекающий волны» медленно скользил по реке Раум, поднимаясь в ее верховье. Гудрид стояла на корме рядом с Карлсефни, крепко держа Снорри, хотя ей очень хотелось отпустить мальчика побегать. Сыну пошел уже третий год: и его лицо, и само телосложение указывали на то, что Снорри растет сильным, крепким и статным. Глаза его были такими же синими и задумчивыми, как у его отца, но волосы – гладкие, шелковистые, каштанового цвета, – он унаследовал от матери. Мальчик был очень подвижный, и Гудрид гадала, как-то она справится с ним, если появятся еще дети, и жалела, что Торкатла осталась в Гренландии, став женой Снорри сына Торбранда, а Эмма вернулась к себе домой, к родичам.
Вышло так, что Эмма и Гудрид с маленьким Снорри ходили по рынку в Тунсберге, как вдруг Эмма остановилась, напряженно вслушиваясь, и побелела. Она кинулась к клеткам с курами, около которых стояли два чужеземных купца и о чем-то яростно спорили между собой. Гудрид последовала за ней, не понимая, впрочем, ни единого слова из разговора чужеземцев, но Эмма заговорила с ними на их языке, и глаза ее просияли. Сперва оба купца умолкли и воззрились на эту скромно одетую простолюдинку, стоящую перед ними, но вскоре сняли шляпы и учтиво поклонились ей. А затем Эмма распрощалась с ними, взяла опять Снорри за руку, и они вместе с Гудрид направились в то место, где их должен был встретить Карлсефни. Эмма сказала:
– Это были купцы из моей страны… Они приплыли сюда на торговой шхуне из Бремена, и через несколько дней отправятся дальше, на юг. Когда я назвала им свое имя, они поведали мне, что мой брат пару лет назад вернулся из плена, где его держали рабом, и вновь получил земли, принадлежащие нашему роду. Они сказали, что дома меня примут с распростертыми объятиями…
– Мне будет недоставать тебя, – ответила Гудрид. – Может, мы сумеем помочь тебе уплатить за место на корабле, если ты хочешь уехать.
– Я могу заплатить только из того, что заработаю у вас, и я очень хочу вернуться домой. А если ты или твои родичи окажутся когда-нибудь в наших краях, то добро пожаловать в мой дом!
Гудрид отвела взгляд от тучных пастбищ по обе стороны реки и вспомнила прощание с Эммой. Ее бывшая служанка стояла на борту бременской шхуны прямо, неподвижно, словно точеная фигура, пока корабль выходил из гавани Тунсберга, пробираясь через стаю лодок у берега. На мачте корабля крутился резной флюгер из винландского дерева, подаренный Карлсефни. Чужеземному купцу приглянулся флюгер, когда он взошел на корабль Карлсефни, чтобы договориться о цене за Эммину переправу и пообещать Карлсефни, что она без препятствий доберется до своего дома.
Домой… Когда кто-то спрашивает, где ваш дом, надо бы отвечать просто и без обиняков. Но Гудрид понимала, что для нее простого ответа на этот вопрос не существует, после того как Карлсефни причалил к Вогену в Бьёргвине – первом же порту Норвегии – и уплатил таможенную пошлину и налог на корабль слугам короля. Хотя Гудрид и жила до шестнадцати лет в Исландии, она провела свою взрослую жизнь в иных местах. Она еще помнила Исландию, и теперь она ждет встречи с родными местами, но после зимы, проведенной в Гренландии, и прочих разъездов она задавалась вопросом, где же ее настоящий дом. Ее смущали любезные восклицания людей: «Так вы из Скага-Фьорда в Исландии? Говорят, там очень красиво!»
Карлсефни только усмехался и говорил ей, чтобы она не вдавалась в объяснения: норвежцы всегда считали, что они разбираются во всем лучше других. А кроме того, Скага-Фьорд действительно станет отныне ее домом.
Карлсефни словно угадал ее мысли, ибо он показал в сторону колосящихся полей и тучных коров на большом хуторе возле реки и сказал:
– Гудрид, если тебе нравятся эти края, то могу обещать, что в Скага-Фьорде еще лучше! К тому же у нас там есть горячие источники. Реки в нашей долине быстрые, как и повсюду в Исландии, а пастбища на Рябиновом Хуторе такие же сочные, как здесь. И нередко в укромных местечках вызревает ячмень…
Гудрид с улыбкой слушала его, подавляя зевок. День выдался слишком уж долгий. Они отплыли из Осло на рассвете, и вскоре с юга подул сильный встречный ветер. И теперь им еще оставалось подняться в верховье этой узкой речушки, прежде чем они бросят якорь в Скиннерфлу, где обычно останавливался Карлсефни, когда приезжал в юго-восточную часть Норвегии.
Их радушно принимали повсюду, и надо было отдать должное норвежцам. Старые люди еще помнили отца Гудрид со времен викингских походов, с похвалой отзываясь о нем, а Карлсефни не нужно было славы Торбьёрна, чтобы перед ним распахнулись все двери. Род его был одним из самых знатных, и к нему принадлежали прославленные семьи как в Норвегии, так и в Исландии. Если бы Карлсефни надумал отправиться на Оркнейские или Фарерские острова, то он бы и там повстречал своих могущественных родичей.
Гудрид восторгалась больше всего тем уважением, которое оказывали Карлсефни люди, знающие его по прошлым торговым делам в Норвегии. И даже сам гордый и могущественный Эрлинг сын Скьялга из Сэлы сажал Карлсефни на почетное место рядом с собой, пока они гостили в его доме. Эрлинг расспрашивал Карлсефни, что тот думает о торговле норвежцев с Исландией и Гренландией. Считает ли тот, что леса в Лесной Стране собьют цену на вывозимую в другие страны норвежскую древесину. И следует ли ему, Эрлингу, отправить своего сына, тоже Скьялга, с товаром в Гренландию. И что думает Карлсефни о том, что Гицур Белый отправил своего младшего сына из Исландии в далекую Вестфалию только ради того, чтобы тот воспитывался в монастырской школе, неизвестно зачем…
Хорошо, что Карлсефни не пьянел, думала Гудрид, ибо у Эрлинга сына Скьялга не было недостатка ни в угощении, ни в пиве. Карлсефни отвечал на все расспросы сдержанно, но подробно, а по поводу сына Гицура он лишь заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Гудрид в изумлении взглянула на мужа. Об этом он не говорил ей ни слова! И он даже не посоветовался с ней на этот раз. Хотя в Норвегии ей, конечно же, хотелось побывать. Даже если возвращение в родную Исландию откладывается еще на год.
Она смутно помнила давний сон о корабле, причалившем к берегу, с которого шли Карлсефни и маленький мальчик, которого вели Орм и Халльдис. Что же, у нее есть теперь и Карлсефни, и сын, а умершие по-прежнему живы в ее памяти. Может, то был вещий сон, как и предсказывала ей когда-то Торбьёрг-прорицательница?
Тени вокруг нее делались все длиннее, и она торопливо присела на камень, чтобы завязать ботинки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В СТРАНЕ КОРОЛЯ ОЛАВА
«Рассекающий волны» медленно скользил по реке Раум, поднимаясь в ее верховье. Гудрид стояла на корме рядом с Карлсефни, крепко держа Снорри, хотя ей очень хотелось отпустить мальчика побегать. Сыну пошел уже третий год: и его лицо, и само телосложение указывали на то, что Снорри растет сильным, крепким и статным. Глаза его были такими же синими и задумчивыми, как у его отца, но волосы – гладкие, шелковистые, каштанового цвета, – он унаследовал от матери. Мальчик был очень подвижный, и Гудрид гадала, как-то она справится с ним, если появятся еще дети, и жалела, что Торкатла осталась в Гренландии, став женой Снорри сына Торбранда, а Эмма вернулась к себе домой, к родичам.
Вышло так, что Эмма и Гудрид с маленьким Снорри ходили по рынку в Тунсберге, как вдруг Эмма остановилась, напряженно вслушиваясь, и побелела. Она кинулась к клеткам с курами, около которых стояли два чужеземных купца и о чем-то яростно спорили между собой. Гудрид последовала за ней, не понимая, впрочем, ни единого слова из разговора чужеземцев, но Эмма заговорила с ними на их языке, и глаза ее просияли. Сперва оба купца умолкли и воззрились на эту скромно одетую простолюдинку, стоящую перед ними, но вскоре сняли шляпы и учтиво поклонились ей. А затем Эмма распрощалась с ними, взяла опять Снорри за руку, и они вместе с Гудрид направились в то место, где их должен был встретить Карлсефни. Эмма сказала:
– Это были купцы из моей страны… Они приплыли сюда на торговой шхуне из Бремена, и через несколько дней отправятся дальше, на юг. Когда я назвала им свое имя, они поведали мне, что мой брат пару лет назад вернулся из плена, где его держали рабом, и вновь получил земли, принадлежащие нашему роду. Они сказали, что дома меня примут с распростертыми объятиями…
– Мне будет недоставать тебя, – ответила Гудрид. – Может, мы сумеем помочь тебе уплатить за место на корабле, если ты хочешь уехать.
– Я могу заплатить только из того, что заработаю у вас, и я очень хочу вернуться домой. А если ты или твои родичи окажутся когда-нибудь в наших краях, то добро пожаловать в мой дом!
Гудрид отвела взгляд от тучных пастбищ по обе стороны реки и вспомнила прощание с Эммой. Ее бывшая служанка стояла на борту бременской шхуны прямо, неподвижно, словно точеная фигура, пока корабль выходил из гавани Тунсберга, пробираясь через стаю лодок у берега. На мачте корабля крутился резной флюгер из винландского дерева, подаренный Карлсефни. Чужеземному купцу приглянулся флюгер, когда он взошел на корабль Карлсефни, чтобы договориться о цене за Эммину переправу и пообещать Карлсефни, что она без препятствий доберется до своего дома.
Домой… Когда кто-то спрашивает, где ваш дом, надо бы отвечать просто и без обиняков. Но Гудрид понимала, что для нее простого ответа на этот вопрос не существует, после того как Карлсефни причалил к Вогену в Бьёргвине – первом же порту Норвегии – и уплатил таможенную пошлину и налог на корабль слугам короля. Хотя Гудрид и жила до шестнадцати лет в Исландии, она провела свою взрослую жизнь в иных местах. Она еще помнила Исландию, и теперь она ждет встречи с родными местами, но после зимы, проведенной в Гренландии, и прочих разъездов она задавалась вопросом, где же ее настоящий дом. Ее смущали любезные восклицания людей: «Так вы из Скага-Фьорда в Исландии? Говорят, там очень красиво!»
Карлсефни только усмехался и говорил ей, чтобы она не вдавалась в объяснения: норвежцы всегда считали, что они разбираются во всем лучше других. А кроме того, Скага-Фьорд действительно станет отныне ее домом.
Карлсефни словно угадал ее мысли, ибо он показал в сторону колосящихся полей и тучных коров на большом хуторе возле реки и сказал:
– Гудрид, если тебе нравятся эти края, то могу обещать, что в Скага-Фьорде еще лучше! К тому же у нас там есть горячие источники. Реки в нашей долине быстрые, как и повсюду в Исландии, а пастбища на Рябиновом Хуторе такие же сочные, как здесь. И нередко в укромных местечках вызревает ячмень…
Гудрид с улыбкой слушала его, подавляя зевок. День выдался слишком уж долгий. Они отплыли из Осло на рассвете, и вскоре с юга подул сильный встречный ветер. И теперь им еще оставалось подняться в верховье этой узкой речушки, прежде чем они бросят якорь в Скиннерфлу, где обычно останавливался Карлсефни, когда приезжал в юго-восточную часть Норвегии.
Их радушно принимали повсюду, и надо было отдать должное норвежцам. Старые люди еще помнили отца Гудрид со времен викингских походов, с похвалой отзываясь о нем, а Карлсефни не нужно было славы Торбьёрна, чтобы перед ним распахнулись все двери. Род его был одним из самых знатных, и к нему принадлежали прославленные семьи как в Норвегии, так и в Исландии. Если бы Карлсефни надумал отправиться на Оркнейские или Фарерские острова, то он бы и там повстречал своих могущественных родичей.
Гудрид восторгалась больше всего тем уважением, которое оказывали Карлсефни люди, знающие его по прошлым торговым делам в Норвегии. И даже сам гордый и могущественный Эрлинг сын Скьялга из Сэлы сажал Карлсефни на почетное место рядом с собой, пока они гостили в его доме. Эрлинг расспрашивал Карлсефни, что тот думает о торговле норвежцев с Исландией и Гренландией. Считает ли тот, что леса в Лесной Стране собьют цену на вывозимую в другие страны норвежскую древесину. И следует ли ему, Эрлингу, отправить своего сына, тоже Скьялга, с товаром в Гренландию. И что думает Карлсефни о том, что Гицур Белый отправил своего младшего сына из Исландии в далекую Вестфалию только ради того, чтобы тот воспитывался в монастырской школе, неизвестно зачем…
Хорошо, что Карлсефни не пьянел, думала Гудрид, ибо у Эрлинга сына Скьялга не было недостатка ни в угощении, ни в пиве. Карлсефни отвечал на все расспросы сдержанно, но подробно, а по поводу сына Гицура он лишь заметил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109