Читатель этого типа легко поймет, что фактическая непристойность, изображенная Ляо Чжаем в двух-трех словах, отнюдь не рассчитана на такое внимание, каким окружены соответствующие места у Ги де Мопассана, Золя, не говоря уже о нашей литературе начала XX века, Арцыбашеве и других. Переводчику хотелось бы предупредить обычное лицемерие, а тем более ханжество читателя, не умеющего относиться к литературной вещи с должным чувством пропорции ее частей и форм.
Наконец, как выяснено уже на предыдущих страницах, перевод с китайского языка, располагающего двойственностью своего проявления в литературе и в разговоре, на русский язык, который этой двойственности почти не имеет, – во всяком случае, ее не любит, – такой перевод не может воссоздать оригинала во всей его красе. Протянуть от своих слов к их родникам те же нити, что протягивает гениальный китаец, устроить читателю тот же литературный пир, что блещет и волнует в рассказах Ляо Чжая, – это значило бы стать Ляо Чжаем на русской почве. Переводчик есть только переводчик. Ему доступны фразы, слова, иногда образы, но переводчик Байрона не Байрон, переводчик Пушкина не Пушкин, и, значит, переводчик Ляо Чжая не Ляо Чжай. Если ему удалось найти в себе проникновенное слияние двух разных миров – китайского и русского, если он сумел достойным образом передать содержание повестей на русскую литературную речь, легко читаемую и действительно отражающую подлинный текст, не делая уступок в угоду понятливости читателя, то последний вместе с переводчиком может быть только доволен.
1922
СМЕШЛИВАЯ ИННИН
Ван Цзыфу из Лодяня (в Цзюйчжоу, провинция Шаньдун в Восточном Китае) рано лишился отца. Обладая недюжинными способностями, он уже четырнадцати лет «вошел во дворец полукруглого бассейна». Мать чрезвычайно его любила и берегла, не позволяла ему без дела гулять за селом, по безлюдным местам. Сосватала было она ему невесту из семьи Сяо, но та еще до брака рано умерла, и, как говорят, «клич феникса к милой подруге» бедному Вану так и не удался.
Дело было пятнадцатого числа первой луны. К Вану зашел его двоюродный брат, студент У, и увлек его за собой посмотреть на праздник. Только что вышли они за село, как за У прибежал слуга и позвал его домой. У ушел, а Ван, видя, как «девы гуляют, словно тучи на небе», в возбужденном упоенье пошел гулять один. И вот он видит, что идет какая-то барышня, держась одной рукой за прислугу, а в другой руке теребя ветку цветущей дикой сливы. Лицо ее такой красоты, что в мире не сыщешь, и смеется, смеется. Студент остановился, уставив на нее глаза и забывая о всяком приличии. Барышня прошла еще несколько шагов и говорит, обратись к служанке:
– Смотри, как у этого молодца горят глаза: словно у разбойника.
Обронила цветок на землю и удалилась, смеясь и болтая. Студент подобрал цветок, грустно-грустно задумался…
Душа его замерла, куда то исчезла. В сильном унынии вернулся он домой, спрятал цветок под подушку, поник головой и уснул. После этого он перестал говорить и даже есть, чем сильно встревожил мать, которая позвала монахов, служила молебны, но больному стало еще хуже – у него заострились кости, обтянулась кожа, и стал он скелет скелетом. Пришел врач, посмотрел, пощупал, дал лекарство, вызвал пот… Студент только бормотал что-то в забытьи, словно помешанный. Мать ласково спрашивала его, что с ним, – Ван молчал, не отвечая ни слова.
Зашел как-то У. По секрету мать наказала ему допытаться у больного о причине его болезни. У подошел к постели; при виде его у Вана покатились слезы. У стал утешать его, помаленьку расспрашивая, и тогда Ван сказал ему все, как было, и просил дать совет, как и что делать. У засмеялся и сказал:
– Какой ты, братец, чудак! Разве трудно сделать то, что тебе надо? Я просто расспрошу, поищу ее – вот и все. Ведь раз она шла пешком по полю, то, уж наверное, не из богатого, знатного дома, и если она еще не замужем, то дело твое, вероятно, сладится. Если нет, то дадим им круглую сумму, и тогда, уж наверное, согласятся. Ты только поправляйся, дело это я уж беру на себя.
Услыша такие слова, Ван незаметно для себя улыбнулся и повеселел.
У вышел от больного, рассказал все это матери и стал искать, где живет красивая девушка. Но, как он ни расспрашивал, не находил никаких следов. Мать снова сильно забеспокоилась, не зная, что делать. А с тех пор как ушел У, лицо больного стало вдруг проясняться, и он даже начал понемногу принимать пищу. Так прошло несколько дней. У снова пришел, и студент кинулся к нему с вопросами: «Нашел девушку, кто она?» У пришлось обмануть друга.
– Я нашел! – сказал он. – Готово! Я-то думаю, кто такая, а оказывается: дочь моей тетки и твоя троюродная сестра. Теперь мы еще чуть-чуть повременим свататься: ведь родственникам неудобно вступать в брак, хотя, знаешь, по правде говоря, всегда это налаживается.
Студент так обрадовался, что даже брови поднялись, и спросил, где же она живет. У продолжал врать:
– Там, в юго-западных горах, верстах этак в пятнадцати отсюда.
Ван еще и еще раз просил похлопотать. С решительным и смелым видом У взял все это на себя и ушел. С этих пор студент стал понемногу питаться все лучше и лучше, с каждым днем приближаясь к окончательному выздоровлению. Посмотрел он под подушку: цветок хотя и засох, но был цел – и вот, весь уйдя в воспоминания, он держал его в руке и любовался, словно видя самое девушку. Затем, дивясь, почему У не приходит, послал ему записку, приглашая зайти, но У под разными предлогами не хотел приходить. Тогда Ван разозлился и опять затосковал. Мать, боясь, как бы он снова не захворал, стала спешно искать ему невесту, потихоньку заговаривая с ним о женитьбе, но Ван всякий раз отрицательно мотал головой, не желая слушать; он со дня на день поджидал У, а от того по-прежнему не было никаких вестей. Ван, тоскуя и досадуя, подумал наконец, что каких-нибудь пятнадцать верст вовсе уж не такая даль, чтобы стоило из-за этого кланяться человеку и от него зависеть. Взял нежно цветок в рукав и, набравшись духу, пошел сам искать девушку. А дома никто и не знал, что он ушел. Нерешительно шагая, не зная, у кого спросить дорогу, он прямо пошел по направлению к южным горам. Пройдя около пятнадцати верст, он очутился среди гор, обступивших его со всех сторон. Было пустынно и красиво: всюду сине-зеленые тона и чистый воздух, бодрящий тело… И тихо-тихо – ни одного прохожего. Нет и дороги, лишь «птичьи пути», не для людей. Взглянул в глубь ущелья – и видит, что где-то там, среди лесных чащ и цветочных полян, как будто притаилась маленькая деревушка. Сошел с горы, направляясь в деревню. Видит: домов немного, и все бедные хижины, хотя вид имеют очень чистый и привлекательный. У входа в один дом растут шелковистые ивы, за забором видны персики и сливы, вперемежку с высокими, стройными бамбуками, в листве порхают и щебечут вольные птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
Наконец, как выяснено уже на предыдущих страницах, перевод с китайского языка, располагающего двойственностью своего проявления в литературе и в разговоре, на русский язык, который этой двойственности почти не имеет, – во всяком случае, ее не любит, – такой перевод не может воссоздать оригинала во всей его красе. Протянуть от своих слов к их родникам те же нити, что протягивает гениальный китаец, устроить читателю тот же литературный пир, что блещет и волнует в рассказах Ляо Чжая, – это значило бы стать Ляо Чжаем на русской почве. Переводчик есть только переводчик. Ему доступны фразы, слова, иногда образы, но переводчик Байрона не Байрон, переводчик Пушкина не Пушкин, и, значит, переводчик Ляо Чжая не Ляо Чжай. Если ему удалось найти в себе проникновенное слияние двух разных миров – китайского и русского, если он сумел достойным образом передать содержание повестей на русскую литературную речь, легко читаемую и действительно отражающую подлинный текст, не делая уступок в угоду понятливости читателя, то последний вместе с переводчиком может быть только доволен.
1922
СМЕШЛИВАЯ ИННИН
Ван Цзыфу из Лодяня (в Цзюйчжоу, провинция Шаньдун в Восточном Китае) рано лишился отца. Обладая недюжинными способностями, он уже четырнадцати лет «вошел во дворец полукруглого бассейна». Мать чрезвычайно его любила и берегла, не позволяла ему без дела гулять за селом, по безлюдным местам. Сосватала было она ему невесту из семьи Сяо, но та еще до брака рано умерла, и, как говорят, «клич феникса к милой подруге» бедному Вану так и не удался.
Дело было пятнадцатого числа первой луны. К Вану зашел его двоюродный брат, студент У, и увлек его за собой посмотреть на праздник. Только что вышли они за село, как за У прибежал слуга и позвал его домой. У ушел, а Ван, видя, как «девы гуляют, словно тучи на небе», в возбужденном упоенье пошел гулять один. И вот он видит, что идет какая-то барышня, держась одной рукой за прислугу, а в другой руке теребя ветку цветущей дикой сливы. Лицо ее такой красоты, что в мире не сыщешь, и смеется, смеется. Студент остановился, уставив на нее глаза и забывая о всяком приличии. Барышня прошла еще несколько шагов и говорит, обратись к служанке:
– Смотри, как у этого молодца горят глаза: словно у разбойника.
Обронила цветок на землю и удалилась, смеясь и болтая. Студент подобрал цветок, грустно-грустно задумался…
Душа его замерла, куда то исчезла. В сильном унынии вернулся он домой, спрятал цветок под подушку, поник головой и уснул. После этого он перестал говорить и даже есть, чем сильно встревожил мать, которая позвала монахов, служила молебны, но больному стало еще хуже – у него заострились кости, обтянулась кожа, и стал он скелет скелетом. Пришел врач, посмотрел, пощупал, дал лекарство, вызвал пот… Студент только бормотал что-то в забытьи, словно помешанный. Мать ласково спрашивала его, что с ним, – Ван молчал, не отвечая ни слова.
Зашел как-то У. По секрету мать наказала ему допытаться у больного о причине его болезни. У подошел к постели; при виде его у Вана покатились слезы. У стал утешать его, помаленьку расспрашивая, и тогда Ван сказал ему все, как было, и просил дать совет, как и что делать. У засмеялся и сказал:
– Какой ты, братец, чудак! Разве трудно сделать то, что тебе надо? Я просто расспрошу, поищу ее – вот и все. Ведь раз она шла пешком по полю, то, уж наверное, не из богатого, знатного дома, и если она еще не замужем, то дело твое, вероятно, сладится. Если нет, то дадим им круглую сумму, и тогда, уж наверное, согласятся. Ты только поправляйся, дело это я уж беру на себя.
Услыша такие слова, Ван незаметно для себя улыбнулся и повеселел.
У вышел от больного, рассказал все это матери и стал искать, где живет красивая девушка. Но, как он ни расспрашивал, не находил никаких следов. Мать снова сильно забеспокоилась, не зная, что делать. А с тех пор как ушел У, лицо больного стало вдруг проясняться, и он даже начал понемногу принимать пищу. Так прошло несколько дней. У снова пришел, и студент кинулся к нему с вопросами: «Нашел девушку, кто она?» У пришлось обмануть друга.
– Я нашел! – сказал он. – Готово! Я-то думаю, кто такая, а оказывается: дочь моей тетки и твоя троюродная сестра. Теперь мы еще чуть-чуть повременим свататься: ведь родственникам неудобно вступать в брак, хотя, знаешь, по правде говоря, всегда это налаживается.
Студент так обрадовался, что даже брови поднялись, и спросил, где же она живет. У продолжал врать:
– Там, в юго-западных горах, верстах этак в пятнадцати отсюда.
Ван еще и еще раз просил похлопотать. С решительным и смелым видом У взял все это на себя и ушел. С этих пор студент стал понемногу питаться все лучше и лучше, с каждым днем приближаясь к окончательному выздоровлению. Посмотрел он под подушку: цветок хотя и засох, но был цел – и вот, весь уйдя в воспоминания, он держал его в руке и любовался, словно видя самое девушку. Затем, дивясь, почему У не приходит, послал ему записку, приглашая зайти, но У под разными предлогами не хотел приходить. Тогда Ван разозлился и опять затосковал. Мать, боясь, как бы он снова не захворал, стала спешно искать ему невесту, потихоньку заговаривая с ним о женитьбе, но Ван всякий раз отрицательно мотал головой, не желая слушать; он со дня на день поджидал У, а от того по-прежнему не было никаких вестей. Ван, тоскуя и досадуя, подумал наконец, что каких-нибудь пятнадцать верст вовсе уж не такая даль, чтобы стоило из-за этого кланяться человеку и от него зависеть. Взял нежно цветок в рукав и, набравшись духу, пошел сам искать девушку. А дома никто и не знал, что он ушел. Нерешительно шагая, не зная, у кого спросить дорогу, он прямо пошел по направлению к южным горам. Пройдя около пятнадцати верст, он очутился среди гор, обступивших его со всех сторон. Было пустынно и красиво: всюду сине-зеленые тона и чистый воздух, бодрящий тело… И тихо-тихо – ни одного прохожего. Нет и дороги, лишь «птичьи пути», не для людей. Взглянул в глубь ущелья – и видит, что где-то там, среди лесных чащ и цветочных полян, как будто притаилась маленькая деревушка. Сошел с горы, направляясь в деревню. Видит: домов немного, и все бедные хижины, хотя вид имеют очень чистый и привлекательный. У входа в один дом растут шелковистые ивы, за забором видны персики и сливы, вперемежку с высокими, стройными бамбуками, в листве порхают и щебечут вольные птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112