Государь зашел, как говорится, в «кривую загородь», где она удостоилась его самого полного внимания и любовной ласки. При этом государь выразил ей свое сомнение, сказав, что она не похожа на человека из этого самого «праха в ветре». Тогда она уронила голову и заплакала. Государь спросил, какое у нее горе или обида.
– Я, ваше величество, – отвечала она, – происхожу из Гуанпина; я дочь студента Фэна (такого-то). Мой отец по несправедливости посажен в тюрьму и уже близок к смерти, а меня продали в эту «кривую загородь».
Государь был тронут ее горем, подарил ей сто лян серебра и перед отьездом расспросил ее подробно о деле с начала до конца, причем кистью на бумаге записал имя и фамилию, добавив, что он хочет с ней делить богатство и почет.
– Удалось бы только нам с отцом жить вместе, – сказала она на это, – я не хочу пышности и отборных яств!
Государь кивнул головой в знак одобрения и отбыл.
Служанка теперь обо всем этом докладывала Фэну; тот бросился бить поклоны, а слезы в обоих глазах так и сверкали.
Прожив с ним недолго после этого, жена вдруг сказала ему следующее:
– Не будь, знаешь, это из-за моего чувства к тебе и роковой нашей связи, зачем бы мне обрекать себя на такие надоедливые хлопоты? Когда тебя схватили, я рыскала и носилась по всем твоим родственникам, и ни один, понимаешь ты, из них не дал мне никакого ответа. Как у меня тогда было кисло в душе, уверяю тебя, я не могу и высказать. И вот я теперь, глядя на этот мир праха и пошлой грубости, все более и более тягочусь и мучусь… Для тебя я уже давно воспитала прелестную подругу, так что за всем этим можно будет с тобой проститься.
При этих ее словах студент заплакал, повалился ей в ноги и не поднимался, пока она наконец не осталась. Ночью она послала Луэр услужить ему при почивании, но он решительно воспротивился и не принял. Наутро, взглянув на жену, он увидел, что светлая красота ее лица сразу стала спадать, а через месяц она начала стареть и дряхлеть. Через полгода она уже была темна, черна, словно деревенская старуха.
Студент почитал ее, так и не замещая другой. Вдруг она опять заговорила о расставанье.
– Послушай, ведь у тебя же есть прелестная подруга, – добавила она при этом, – зачем тебе нужен этот Цзюпань?
Студент стал умолять ее и плакать, как и в прошлый раз.
Так прошел еще месяц. Она внезапно захворала, перестала есть и пить и скелет скелетом лежала на своей половине. Студент подавал ей горячую воду и лекарства, служа ей, как отцу с матерью. Ни одно лекарство не помогало, и она отошла.
Студент загрустил и готов был, казалось, умереть. Затем на деньги, пожалованные государем служанке, оп устроил ей похороны и монашеские службы.
Через несколько дней служанка тоже ушла. Тогда он сделал женой Луэр, которая через год принесла ему сына.
Однако год за годом был неурожай, и дом все падал и падал. Муж и жена не знали, что и предпринять. Сидели друг против друга, как тени, предавались печали.
Вдруг он вспомнил про копилку в углу комнаты, куда, как он часто видел, Четырнадцатая бросала деньги.
– Вот не знаю, – прибавил он, – существует она или нет?
Подошел к углу. Он был весь как есть заставлен чашками из-под бобовых консервов, плошками из-под соли и прочими вещами, наполнявшими комнату ряд за рядом. Все это, одну вещь за другой, он сбросил прочь, взял палочки для еды и попробовал шарить в копилке. Оказалось туго до того, что нельзя было проникнуть. Разбил копилку вдребезги. Оттуда волной хлынуло серебро и медь.
С того времени Фэны вдруг сильно разбогатели. Впоследствии слуга Фэна как-то побывал у гор Тайхуа, где встретил Четырнадцатую. Она ехала на сизом муле, а ее служанка трусила за ней на осле.
– Господин Фэн здоров? – спросила она и добавила: – Передай твоему господину от меня, что я уже занесена в книгу святых!
С этими словами она пропала из виду.
Рассказы о людях необычайных
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ ПЕРЕВОДЧИКА К СБОРНИКУ «РАССКАЗЫ О ЛЮДЯХ НЕОБЫЧАЙНЫХ»
Лаконичность и незначительность биографического очерка о Ляо Чжае в старинном китайском источнике «Описание уезда Цзычуань в Шаньдуне» не может, конечно, быть явлением случайным. Ясно, что многочисленные авторы предисловий и посвящений к сборнику его новелл вместо исключительно субьективных славословий, наверное, предпочли бы дать их в обильно документированной биографической рамке. Попробуем догадаться, почему все это вышло только так, а не иначе.
Вероятнее всего, первою причиною этой биографической скудости надо считать то печальное для Ляо Чжая (с этой точки зрения) обстоятельство, что он, всю жизнь готовясь к государственным экзаменам, дающим право на государственную службу, которая как известно, награждала предприимчивых кандидатов нигде в мире не слыханными сатрапскими привилегиями, на эту службу так и не попал. Это обстоятельство и определяет прежде всех прочих, почему у него не было официальной биографии среди колоссального количества подобных биографий, которые часто представляют собою лишь фразеологически более гладкие послужные списки, и почему составителям пришлось предпослать сборнику только эту тщедушную заметку из описания уезда, в котором родился и жил Ляо Чжай.
Второю причиною этой неудачной лакуны является, несомненно, самый характер новелл. Ни для кого, конечно, не было секретом, что этот сборник «сиротливых огорчений» (гу фэнь) обездоленного ученого начетчика не имеет в виду проповедовать веру в лисиц, оборотней, бесов, фей, чудотворцев, магов и т. д., особенно принимая во внимание послесловия автора ко многим новеллам, отнюдь не содержащим славословий всем этим, казалось бы, фетишам фантаста.
Было ясно, даже без догадок, что некоторые новеллы Ляо Чжая содержат сатиру на современность, особенно на грубое бесчинство, алчность, продажность, интриганство, дикий произвол и бесчеловечность китайского чиновничества, сидящего как в канцеляриях, так и особенно на губернаторских постах. При таких условиях создавать официальное признание человеку, что называется, без роду, без племени, в официальном мире особых охотников отыскаться не могло.
Однако китайское чиновничество никогда не было столь хорошо организованною кастой, чтобы в ней не нашлось людей как понимающих и принимающих сатиру в качестве законного литературного жанра, так и нечувствительных к ней, как к бессильному орудию. Гораздо важнее было то обстоятельство, что в новеллах, с одной стороны, как будто совершенно не отразился потрясший весь Китай переход в 1644 году власти в руки маньчжуров, с другой же стороны, в некоторых из них можно было, даже за гиперболическими извращениями, увидеть ненависть к завоевателям и злую на них сатиру.
Поэтому-то, вероятно, сборник Ляо Чжая и не попал в знаменитую библиотеку императора Цяньлуна, собиравшуюся уже по напечатании сборника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Я, ваше величество, – отвечала она, – происхожу из Гуанпина; я дочь студента Фэна (такого-то). Мой отец по несправедливости посажен в тюрьму и уже близок к смерти, а меня продали в эту «кривую загородь».
Государь был тронут ее горем, подарил ей сто лян серебра и перед отьездом расспросил ее подробно о деле с начала до конца, причем кистью на бумаге записал имя и фамилию, добавив, что он хочет с ней делить богатство и почет.
– Удалось бы только нам с отцом жить вместе, – сказала она на это, – я не хочу пышности и отборных яств!
Государь кивнул головой в знак одобрения и отбыл.
Служанка теперь обо всем этом докладывала Фэну; тот бросился бить поклоны, а слезы в обоих глазах так и сверкали.
Прожив с ним недолго после этого, жена вдруг сказала ему следующее:
– Не будь, знаешь, это из-за моего чувства к тебе и роковой нашей связи, зачем бы мне обрекать себя на такие надоедливые хлопоты? Когда тебя схватили, я рыскала и носилась по всем твоим родственникам, и ни один, понимаешь ты, из них не дал мне никакого ответа. Как у меня тогда было кисло в душе, уверяю тебя, я не могу и высказать. И вот я теперь, глядя на этот мир праха и пошлой грубости, все более и более тягочусь и мучусь… Для тебя я уже давно воспитала прелестную подругу, так что за всем этим можно будет с тобой проститься.
При этих ее словах студент заплакал, повалился ей в ноги и не поднимался, пока она наконец не осталась. Ночью она послала Луэр услужить ему при почивании, но он решительно воспротивился и не принял. Наутро, взглянув на жену, он увидел, что светлая красота ее лица сразу стала спадать, а через месяц она начала стареть и дряхлеть. Через полгода она уже была темна, черна, словно деревенская старуха.
Студент почитал ее, так и не замещая другой. Вдруг она опять заговорила о расставанье.
– Послушай, ведь у тебя же есть прелестная подруга, – добавила она при этом, – зачем тебе нужен этот Цзюпань?
Студент стал умолять ее и плакать, как и в прошлый раз.
Так прошел еще месяц. Она внезапно захворала, перестала есть и пить и скелет скелетом лежала на своей половине. Студент подавал ей горячую воду и лекарства, служа ей, как отцу с матерью. Ни одно лекарство не помогало, и она отошла.
Студент загрустил и готов был, казалось, умереть. Затем на деньги, пожалованные государем служанке, оп устроил ей похороны и монашеские службы.
Через несколько дней служанка тоже ушла. Тогда он сделал женой Луэр, которая через год принесла ему сына.
Однако год за годом был неурожай, и дом все падал и падал. Муж и жена не знали, что и предпринять. Сидели друг против друга, как тени, предавались печали.
Вдруг он вспомнил про копилку в углу комнаты, куда, как он часто видел, Четырнадцатая бросала деньги.
– Вот не знаю, – прибавил он, – существует она или нет?
Подошел к углу. Он был весь как есть заставлен чашками из-под бобовых консервов, плошками из-под соли и прочими вещами, наполнявшими комнату ряд за рядом. Все это, одну вещь за другой, он сбросил прочь, взял палочки для еды и попробовал шарить в копилке. Оказалось туго до того, что нельзя было проникнуть. Разбил копилку вдребезги. Оттуда волной хлынуло серебро и медь.
С того времени Фэны вдруг сильно разбогатели. Впоследствии слуга Фэна как-то побывал у гор Тайхуа, где встретил Четырнадцатую. Она ехала на сизом муле, а ее служанка трусила за ней на осле.
– Господин Фэн здоров? – спросила она и добавила: – Передай твоему господину от меня, что я уже занесена в книгу святых!
С этими словами она пропала из виду.
Рассказы о людях необычайных
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ ПЕРЕВОДЧИКА К СБОРНИКУ «РАССКАЗЫ О ЛЮДЯХ НЕОБЫЧАЙНЫХ»
Лаконичность и незначительность биографического очерка о Ляо Чжае в старинном китайском источнике «Описание уезда Цзычуань в Шаньдуне» не может, конечно, быть явлением случайным. Ясно, что многочисленные авторы предисловий и посвящений к сборнику его новелл вместо исключительно субьективных славословий, наверное, предпочли бы дать их в обильно документированной биографической рамке. Попробуем догадаться, почему все это вышло только так, а не иначе.
Вероятнее всего, первою причиною этой биографической скудости надо считать то печальное для Ляо Чжая (с этой точки зрения) обстоятельство, что он, всю жизнь готовясь к государственным экзаменам, дающим право на государственную службу, которая как известно, награждала предприимчивых кандидатов нигде в мире не слыханными сатрапскими привилегиями, на эту службу так и не попал. Это обстоятельство и определяет прежде всех прочих, почему у него не было официальной биографии среди колоссального количества подобных биографий, которые часто представляют собою лишь фразеологически более гладкие послужные списки, и почему составителям пришлось предпослать сборнику только эту тщедушную заметку из описания уезда, в котором родился и жил Ляо Чжай.
Второю причиною этой неудачной лакуны является, несомненно, самый характер новелл. Ни для кого, конечно, не было секретом, что этот сборник «сиротливых огорчений» (гу фэнь) обездоленного ученого начетчика не имеет в виду проповедовать веру в лисиц, оборотней, бесов, фей, чудотворцев, магов и т. д., особенно принимая во внимание послесловия автора ко многим новеллам, отнюдь не содержащим славословий всем этим, казалось бы, фетишам фантаста.
Было ясно, даже без догадок, что некоторые новеллы Ляо Чжая содержат сатиру на современность, особенно на грубое бесчинство, алчность, продажность, интриганство, дикий произвол и бесчеловечность китайского чиновничества, сидящего как в канцеляриях, так и особенно на губернаторских постах. При таких условиях создавать официальное признание человеку, что называется, без роду, без племени, в официальном мире особых охотников отыскаться не могло.
Однако китайское чиновничество никогда не было столь хорошо организованною кастой, чтобы в ней не нашлось людей как понимающих и принимающих сатиру в качестве законного литературного жанра, так и нечувствительных к ней, как к бессильному орудию. Гораздо важнее было то обстоятельство, что в новеллах, с одной стороны, как будто совершенно не отразился потрясший весь Китай переход в 1644 году власти в руки маньчжуров, с другой же стороны, в некоторых из них можно было, даже за гиперболическими извращениями, увидеть ненависть к завоевателям и злую на них сатиру.
Поэтому-то, вероятно, сборник Ляо Чжая и не попал в знаменитую библиотеку императора Цяньлуна, собиравшуюся уже по напечатании сборника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112