Студент взобрался на вышку и увидел, что от самой улицы и до дома все парадно убрано со сверкающей пышностью; нерешительно поднял расписной занавес, глядь, – а в комнате уже сидит царевна, сияя красивейшим нарядом.
Бросился к ней, сделал глубокий поклон. Она взяла его за руки.
– Ах, милый, ты вот не поверил судьбе и довел до того, что постройка причинила тебе столько бед, а тут еще наступило это время, как говорится, «соломы и булыжника», вместо постели и подушки. И на три года задержались наши с тобой лютня с цитрой: вышло, значит, так, что ты заторопился и этим, наоборот, только замедлил дело. Всегда, всегда, как известно, это бывает у людей…
Студент достал деньги, собираясь устроить угощение, но царевна остановила его.
– Этого уже не требуется, – сказала она.
А служанка полезла в шкаф и достала оттуда отменно вкусных вещей, закусок, супов и прочего. Все было горячее, свежее, словно только что из котлов. Вино тоже было кристально чистое и вкусно пахло.
Стали пировать. Скоро солнце уже пошло на вечер. Служанки, бывшие под ногами царевны, одна за другой исчезли. Ее ленивые и нежные конечности устали; ноги то подвертывались, то снова выпрямлялись, словно ей не на чем было сидеть. Студент схватил ее в страстные и уже бесцеремонные объятия.
– Возьми, сударь, пока руки прочь, – сказала она. – Перед тобою теперь два пути. Прошу тебя, выбирай сам.
Студент приник к ее шее и спрашивал, что это значит.
– А вот что: если нам с тобою быть в дружбе за шахматами и вином, то мы можем с тобою быть вместе лет тридцать. А если ты выберешь радости брачного ложа, то нашему согласию предстоит, пожалуй, лет шесть. Что же ты выберешь, а?
– Ну, – сказал студент, – пусть сначала будут эти шесть лет… А там – посмотрим!
Царевна молчала, и они слюбились в радости.
– Я, видишь ли, – сказала царевна, – определенно знала, что тебе не сойти с путей грубого мира… Что ж!.. Опять, значит, судьба!
VII
Она велела Аню завести кухарок и прислуг, поселив их всех на южном дворе, где они стряпали и пряли на продажу для поддерживания хозяйства, а в это время на северном дворе не было никакого огня и дыма. Там стояли лишь на досках шахматы, вино, чарки – и больше ничего. Дверь, ведущая в этот двор, была постоянно закрыта. Когда открывал студент, она распахивалась сама собой. Остальным же нельзя было и войти.
Тем не менее царевна сейчас же узнавала, кто на южном дворе прилежен и кто ленив, и, когда нужно было, посылала студента пожурить и наказать, кого следовало. И всякий раз все покорно сносили это, как совершенно правильное взыскание.
Она никогда не говорила лишних слов, никогда не хохотала. Если с нею говорили, она наклоняла голову и слегка посмеивалась.
Она всегда сидела с мужем плечо к плечу и любила на него облокачиваться. Студент поднимал ее и сажал на колени; она была так легка, словно у него в руках был ребенок.
– Какая ты легонькая, милая, – говорил студент, – ты, пожалуй, станцуешь на ладони! Помнишь, как та самая?..
– Что ж тут трудного? – отвечала она. – Только я не особенно обращаю внимание на то, что делают служанки. Ведь Летающая Ласточка на самом деле не кто иная, как служанка моей девятой сестры; ее за взбалмошность частенько наказывали, а однажды рассердились и прогнали вниз, к людям. Там она к тому же еще не соблюла своей девственности, и вот теперь ее заточили в подземные узилища.
В покоях царевны все было закрыто, застлано парчой и коврами, так что зимою там никогда не бывало холодно, летом – жарко. Какая бы суровая зима ни была, царевна неизменно носила легкие шали. Ань заказал ей новое платье и настаивал, чтобы она его надела. Она надевала, но через некоторое время опять снимала.
– Ах, знаешь, эта мирская, грязная вещь, – говорила она, – все кости мне раздавит, и я наживу сухотку.
VIII
Однажды, когда муж держал ее на коленях, он вдруг почувствовал, что она стала вдвое тяжелее против прежнего. Почувствовал и выразил свое удивление. Она улыбнулась.
– Вот здесь, – сказала она, указывая на живот, – живет мирское семя.
Через несколько дней она нахмурила брови, перестала есть.
– Я захварываю, – сказала она, – меня тошнит. Очень хочется чего-нибудь жареного или копченого.
Студент велел приготовить ей самого вкусного и сладкого, что было, и с этих пор она стала есть и пить, уже не отличаясь от простых смертных.
– Вот что слушай, – сказала она однажды мужу, – у меня тело такое слабое, хрупкое, что, пожалуй, но выдержит родов. А вот служанка моя, Фань Ин, наоборот, страшно здоровая: нельзя ли будет ею меня заменить?
И с этими словами она сняла с себя исподницу, надела ее на Ин и заперла ее в спальне. Через несколько минут послышался крик ребенка. Открыли двери, – смотрят – мальчик!
– Этот мальчик, – сказала весело царевна, – носит все признаки счастья, это большой талант!
И назвала его Даци. Спеленала, вручила мужу, веля передать кормилице на южный двор. С тех пор как она освободилась, талия у нее опять стала тоненькая, как была раньше, и она опять перестала есть жареное и копченое.
Вдруг однажды она стала прощаться со студентом, говоря, что собирается на некоторое время уехать, чтобы проведать родителей. Студент спросил, когда же она вернется. Сказала – через три дня. И вот опять надули складной мех, как то уж было однажды, и она стала невидима.
К сроку она не вернулась. Прошел еще год – никаких известий.
Студент, потеряв всякую надежду, опять заперся у себя в доме. Спустил, что называется, полог – и в конце концов получил степень уездного кандидата.
Жениться он не пожелал, но каждую ночь проводил один на северном дворе, купаясь в аромате воспоминаний. И вот раз ночью, когда он в бессоннице ворочался на постели с боку на бок, вдруг он видит, как в окно стрельнуло пламя свечи. Двери сами собой распахнулись, и толпа служанок ввела царевну под руки в комнату. Студент пришел в восторг…
Стал спрашивать, как это она так провинилась перед ним, нарушив обещание.
– Да ведь, позволь, – сказала царевна, – я срока не пропускала. У нас на небесах прошло всего лишь два с половиной дня.
Теперь студент, довольный собою, стал хвастать и сообщил ей, как он осенью, так сказать, «победил». Он рассчитывал, что царевна, наверное, будет очень этому рада. Но она, напротив, исполнилась томной грусти.
– К чему эти эфемерные вещи? Им ведь не создать человеку ни блеска, ни срама. Ломают человеку жизнь, и только… Ах, три дня, всего три дня, как мы не видались с тобою, а ты еще на один слой ушел в земные перегородки!
После этого студент уже больше не стал искать карьеры.
Прошло еще несколько месяцев. Она опять выразила желание уехать к родным. Студент принялся горько сетовать и любовно просить.
– Ну, – сказала она, – на этот раз я уйду и обязательно вернусь пораньше, нечего тебе напрягаться ожиданием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112