– сказал Олег. – Не верите, не надо. Нечего устраивать допрос.
– Так вот… – Филипп Владимирович швырнул салфетку на стол. – Допроса не будет. Но учти, Олег: если там что-нибудь произошло, я тебя в дом не пущу. Ни за что. Я всю жизнь прожил честно, чего бы мне это ни стоило.
– Ты выслушай сначала его! – возмущенно перебила Лидия Константиновна, погладив сына по голове. – Ты видишь, как он расстроен!
– Я давно заметил, – сурово продолжал Филипп Владимирович, – давно заметил, что ты…
– Выпей кофе, – умоляюще предложила Лидия Константиновна.
– В горле застрянет! – раздраженно ответил муж. – Кофе… Еще не хватало, чтобы мой сын…
– Я не понимаю, Филипп! – Лидия Константиновна всхлипнула. – Что тебе нужно? Чего ты от него хочешь?
– Ничего! – отрезал Филипп Владимирович. – Самую малую малость – не лгать! Ни отцу, ни жене!
Олег всегда побаивался отца. Занятый работой в клинике, подготовкой докторской диссертации, чтением лекций в институте, Филипп Владимирович редко вмешивался в жизнь сына, целиком доверив ее жене. И вот сейчас, будто спохватившись, он решил воздействовать на сына. Олег знал, что с отцом шутки плохи, но рядом была мать, и он не обратил на слова Филиппа Владимировича особенного внимания.
Перед уходом отец сказал:
– Ты понял меня? Повторять, надеюсь, не придется?
В редакции Олег с радостью узнал, что Лариса на работу не пришла и сообщил Полуярову, что она заболела: грипп, по всей вероятности.
И покраснел.
– Бывает, – неопределенным тоном отозвался Полуяров, – вылечим. Только бы осложнения не было.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С утра у Валентина было плохое настроение. Началось с того, что он прочитал гранки своего очерка о свадьбе и почти в каждой строке обнаружил прикосновение руки Копытова. Потом подошла Маро, долго стояла у стола и проговорила словно между прочим:
– Ольга ушла. Одна живет. Она правильно сделала. Я бы убежала. Да.
А Николай ходил радостный, чего-то напевал за своим столом, пренебрежительно, с превосходством поглядывал в сторону Валентина.
Поздно вечером, когда Валентин уже собрался уходить из типографии, позвонил Полуяров и унылым голосом предложил:
– Зайди ко мне, обязательно, дело есть.
Зачем он понадобился Полуярову? Да еще в такое позднее время? Заглянув в кабинет ответственного секретаря, Валентин увидел Олега. Всем своим видом – усталым выражением лица, небрежной позой – он старался подчеркнуть, что оказался здесь против воли. Полуяров был в рубашке с засученными рукавами, без галстука, словно собирался драться.
– Вот папиросы, спички, форточка открыта, курите, сколько душе угодно, – тяжело произнес Полуяров, прошелся по кабинету, видимо, не решаясь начать разговор. – Олег, заранее извиняюсь. Чтобы избежать кривотолков, буду выражать свои мысли прямо.
Олег закурил.
– Я предлагаю вам, – неестественно громко продолжал Полуяров, – искренне, ничего не скрывая, по душам поговорить о том, какими качествами должен обладать журналист.
– Советский журналист, надо полагать? – насмешливо спросил Олег. – Увольте меня от теории. Я есть хочу.
– Теорию мы сейчас же применим на практике. И я хочу есть. И ты, Валентин, наверное не откажешься закусить?
Валентин кивнул, изумленно рассматривая Полуярова. Тот спросил:
– Что же значит – быть советским журналистом?
– Не искажать намеренно фактов, не гнаться за гонораром и прочее, всем известное, – скороговоркой выпалил Олег.
– Всё?
– В основном.
– А ты, Валентин, что на этот счет думаешь?
Валентин подсознательно почувствовал, что разговор идет очень серьезный. Да и Олег судя по всему догадывается об этом.
– Нужно быть убежденным, принципиальным, – негромко проговорил Валентин, не найдя более точных слов.
– Несколько обще, – недовольно отозвался Полуяров.
– Стиль Лесного, – насмешливо вставил Олег.
– Быть журналистом, – спокойно поправился Валентин, – значит писать только о том, о чем не можешь не писать.
– Здесь я бы поставил семь восклицательных знаков, – предложил Олег.
– Нет, предложение сугубо повествовательное, – сказал Валентин. – Писать не потому, что об этом надо писать, не потому, что за это платят деньги, а потому, что это тебя волнует, что ты высказываешь свои убеждения, отдаешь душу…
– Ты напрасно пошел в газету, Лесной, – с комической серьезностью произнес Олег, – шел бы ты лучше в мелодекламаторы.
– Я согласен с тобой, – и Полуяров жестом попросил Валентина молчать. – У меня только маленькое добавление. Честным может считаться тот журналист, который имеет моральное право, повторяю, моральное право писать о том, о чем пишет.
Олег встал, поклонился и сказал:
– Я предпочитаю работать, а не философствовать. А на болтовню, извините, у меня нет времени.
– Ты изменил Ларисе? – тихо спросил Полуяров.
– Что?! – вырвалось у Валентина.
– Это наглость, – сквозь зубы проговорил Олег, – это бестактно. Вы не имеете права… Вы имеете право уродовать мои статьи, но не смейте…
– Не кричи, – устало сказал Полуяров, сел, обхватил голову руками.
– Вы вообразили, что если являетесь моим начальником, то можете позволить себе что угодно? – бормотал Олег. – Вы хотите сделать вид, что заботитесь о людях! Наглость!
– Это правда, Павел Павлович? – спросил Валентин.
– Правда, – Полуяров дышал тяжело, будто после физической работы. – Может быть, это наглость, Олег. Может быть, я не имел права так разговаривать с тобой да еще при постороннем человеке. Может быть. Но надо. Всей редакции понравился твой фельетон «Сорняк». Ты удачно написал о мерзавце, бросившем жену с детьми… Жаль, что фельетонист ведет себя не лучше.
Олег справился с волнением, сел и нервно рассмеялся.
– Между прочим, это не первый случай, когда меня пробуют выжить из редакции, – сказал он. – Кому-то я встал поперек дороги. Не проще ли не тянуть, не подкапываться, а сразу? Так, мол, и так: не желаете ли уйти по собственному желанию? Уйду. С удовольствием уйду. Вы удовлетворены?
Полуяров молчал, тер глаза руками, словно хотел спать.
– Был я сегодня у нее, – тихо проговорил он, – жутко…
– У вас нет доказательств!
– Иди, Олег. Не мути душу. Жалко мне Филиппа Владимировича. Мы с ним у Ларисы встретились. Тебе, пожалуй, лучше пока не видеться с ним. У него рука крепкая.
Олег дошел до дверей нетвердым шагом, помедлил, видимо, ожидая, что его окликнут, и вялым движением толкнул дверь.
– Зачем вы меня позвали? – спросил Валентин.
– Не знаю, – ответил Полуяров, – решил почему-то позвать. Да и трудно было бы мне одному разговаривать. А тебе полезно знать о таких вещах. Погулять не хочешь?
С главной улицы они свернули в переулок. Там почти не встречалось прохожих, редкие фонари и тишина делали его таинственным и мрачноватым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Так вот… – Филипп Владимирович швырнул салфетку на стол. – Допроса не будет. Но учти, Олег: если там что-нибудь произошло, я тебя в дом не пущу. Ни за что. Я всю жизнь прожил честно, чего бы мне это ни стоило.
– Ты выслушай сначала его! – возмущенно перебила Лидия Константиновна, погладив сына по голове. – Ты видишь, как он расстроен!
– Я давно заметил, – сурово продолжал Филипп Владимирович, – давно заметил, что ты…
– Выпей кофе, – умоляюще предложила Лидия Константиновна.
– В горле застрянет! – раздраженно ответил муж. – Кофе… Еще не хватало, чтобы мой сын…
– Я не понимаю, Филипп! – Лидия Константиновна всхлипнула. – Что тебе нужно? Чего ты от него хочешь?
– Ничего! – отрезал Филипп Владимирович. – Самую малую малость – не лгать! Ни отцу, ни жене!
Олег всегда побаивался отца. Занятый работой в клинике, подготовкой докторской диссертации, чтением лекций в институте, Филипп Владимирович редко вмешивался в жизнь сына, целиком доверив ее жене. И вот сейчас, будто спохватившись, он решил воздействовать на сына. Олег знал, что с отцом шутки плохи, но рядом была мать, и он не обратил на слова Филиппа Владимировича особенного внимания.
Перед уходом отец сказал:
– Ты понял меня? Повторять, надеюсь, не придется?
В редакции Олег с радостью узнал, что Лариса на работу не пришла и сообщил Полуярову, что она заболела: грипп, по всей вероятности.
И покраснел.
– Бывает, – неопределенным тоном отозвался Полуяров, – вылечим. Только бы осложнения не было.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
С утра у Валентина было плохое настроение. Началось с того, что он прочитал гранки своего очерка о свадьбе и почти в каждой строке обнаружил прикосновение руки Копытова. Потом подошла Маро, долго стояла у стола и проговорила словно между прочим:
– Ольга ушла. Одна живет. Она правильно сделала. Я бы убежала. Да.
А Николай ходил радостный, чего-то напевал за своим столом, пренебрежительно, с превосходством поглядывал в сторону Валентина.
Поздно вечером, когда Валентин уже собрался уходить из типографии, позвонил Полуяров и унылым голосом предложил:
– Зайди ко мне, обязательно, дело есть.
Зачем он понадобился Полуярову? Да еще в такое позднее время? Заглянув в кабинет ответственного секретаря, Валентин увидел Олега. Всем своим видом – усталым выражением лица, небрежной позой – он старался подчеркнуть, что оказался здесь против воли. Полуяров был в рубашке с засученными рукавами, без галстука, словно собирался драться.
– Вот папиросы, спички, форточка открыта, курите, сколько душе угодно, – тяжело произнес Полуяров, прошелся по кабинету, видимо, не решаясь начать разговор. – Олег, заранее извиняюсь. Чтобы избежать кривотолков, буду выражать свои мысли прямо.
Олег закурил.
– Я предлагаю вам, – неестественно громко продолжал Полуяров, – искренне, ничего не скрывая, по душам поговорить о том, какими качествами должен обладать журналист.
– Советский журналист, надо полагать? – насмешливо спросил Олег. – Увольте меня от теории. Я есть хочу.
– Теорию мы сейчас же применим на практике. И я хочу есть. И ты, Валентин, наверное не откажешься закусить?
Валентин кивнул, изумленно рассматривая Полуярова. Тот спросил:
– Что же значит – быть советским журналистом?
– Не искажать намеренно фактов, не гнаться за гонораром и прочее, всем известное, – скороговоркой выпалил Олег.
– Всё?
– В основном.
– А ты, Валентин, что на этот счет думаешь?
Валентин подсознательно почувствовал, что разговор идет очень серьезный. Да и Олег судя по всему догадывается об этом.
– Нужно быть убежденным, принципиальным, – негромко проговорил Валентин, не найдя более точных слов.
– Несколько обще, – недовольно отозвался Полуяров.
– Стиль Лесного, – насмешливо вставил Олег.
– Быть журналистом, – спокойно поправился Валентин, – значит писать только о том, о чем не можешь не писать.
– Здесь я бы поставил семь восклицательных знаков, – предложил Олег.
– Нет, предложение сугубо повествовательное, – сказал Валентин. – Писать не потому, что об этом надо писать, не потому, что за это платят деньги, а потому, что это тебя волнует, что ты высказываешь свои убеждения, отдаешь душу…
– Ты напрасно пошел в газету, Лесной, – с комической серьезностью произнес Олег, – шел бы ты лучше в мелодекламаторы.
– Я согласен с тобой, – и Полуяров жестом попросил Валентина молчать. – У меня только маленькое добавление. Честным может считаться тот журналист, который имеет моральное право, повторяю, моральное право писать о том, о чем пишет.
Олег встал, поклонился и сказал:
– Я предпочитаю работать, а не философствовать. А на болтовню, извините, у меня нет времени.
– Ты изменил Ларисе? – тихо спросил Полуяров.
– Что?! – вырвалось у Валентина.
– Это наглость, – сквозь зубы проговорил Олег, – это бестактно. Вы не имеете права… Вы имеете право уродовать мои статьи, но не смейте…
– Не кричи, – устало сказал Полуяров, сел, обхватил голову руками.
– Вы вообразили, что если являетесь моим начальником, то можете позволить себе что угодно? – бормотал Олег. – Вы хотите сделать вид, что заботитесь о людях! Наглость!
– Это правда, Павел Павлович? – спросил Валентин.
– Правда, – Полуяров дышал тяжело, будто после физической работы. – Может быть, это наглость, Олег. Может быть, я не имел права так разговаривать с тобой да еще при постороннем человеке. Может быть. Но надо. Всей редакции понравился твой фельетон «Сорняк». Ты удачно написал о мерзавце, бросившем жену с детьми… Жаль, что фельетонист ведет себя не лучше.
Олег справился с волнением, сел и нервно рассмеялся.
– Между прочим, это не первый случай, когда меня пробуют выжить из редакции, – сказал он. – Кому-то я встал поперек дороги. Не проще ли не тянуть, не подкапываться, а сразу? Так, мол, и так: не желаете ли уйти по собственному желанию? Уйду. С удовольствием уйду. Вы удовлетворены?
Полуяров молчал, тер глаза руками, словно хотел спать.
– Был я сегодня у нее, – тихо проговорил он, – жутко…
– У вас нет доказательств!
– Иди, Олег. Не мути душу. Жалко мне Филиппа Владимировича. Мы с ним у Ларисы встретились. Тебе, пожалуй, лучше пока не видеться с ним. У него рука крепкая.
Олег дошел до дверей нетвердым шагом, помедлил, видимо, ожидая, что его окликнут, и вялым движением толкнул дверь.
– Зачем вы меня позвали? – спросил Валентин.
– Не знаю, – ответил Полуяров, – решил почему-то позвать. Да и трудно было бы мне одному разговаривать. А тебе полезно знать о таких вещах. Погулять не хочешь?
С главной улицы они свернули в переулок. Там почти не встречалось прохожих, редкие фонари и тишина делали его таинственным и мрачноватым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62