рвануть за плечи куртку вниз,
"спеленать" таким образом. Первым надо амбала. Это три-четыре секунды
выигрыша, за которые он успеет "вырубить" второго. А там видно будет.
Все эти рассуждения-прикидки Сидельников делал, покуда таскался за
ними по городу: с Белорусского на Центральный рынок, где они зашли в
контору, затем на ВДНХ, там они проторчали часа полтора в каком-то частном
теперь павильоне. И так - целый день. Наконец они "привели" его на
Дорогомиловскую, к дому с корявой табличкой у подъезда: Фирма "Улыбка".
Пробыли они там дотемна. Сидельников был голоден и потому зол, ругал себя,
что не захватил несколько бутербродов и термос с кофе.
В семь вечера "проводив" своих подопечных на Новослободскую к их
дому, Сидельников покараулил на всякий случай до десяти пятнадцати и потом
укатил домой...
Эта слежка-мотание продолжалась три дня. Сидельников менял машину: со
служебной "Волги" Перфильева пересел на свой синий "жигуленок-пятерку",
затем на "уазик" фирмы. К концу четвертого дня он уже хорошо знал их
распорядок: точно в восемь тридцать уезжали, день заканчивали в "Улыбке" и
после семи вечера возвращались. Знал он уже и номер их квартиры, за три
дня сделать это было несложно.
Утром пятого дня он сидел в их дворе в "уазике", видел, как они вышли
и укатили. Он уже почти точно знал распорядок жизни и жильцов этого
подъезда: к девяти дети отправлялись в школу, их папы и мамы на работу, а
домохозяйки по магазинам - за хлебом, молоком, овощами.
Минут через сорок он тихо поднялся к квартире номер двенадцать.
Постоял, послушал. За дверью ни звука. Затем убедившись, что сверху никто
не спускается, а снизу никто не поднимается, он достал связку отмычек.
Дверь запиралась, как он понял, на один накладной замок изнутри. Открыть
его - дело пустяшное. Осторожно вошел в коридор, послушал. Тишина. Только
где-то на кухне, видимо, в раковину из крана равномерно срывались капли
воды. "Поставить новую резинку, набить сальник. Хозяева!", - промелькнуло
в голове... В первой комнате к стене был приткнут сервант, за стеклом
пустые полки; посредине неубранный стол: два пол-литровых пакета от
молока, остатки хлебного батона, две грязных чашки, банка растворимого
кофе "BON", недопитая бутылка коньяка "Белый аист". Во второй комнате две
кровати с неубранными постелями. Возле них тумбочки. Открыв их, он не
обнаружил ничего. Вся обстановка, голый зашарканный паркет, в общем сама
квартира была похожа на временное пристанище. Главное - Сидельников знал
теперь планировку квартиры и то, что обитало здесь только двое.
Направляясь сюда, он захватил с собой миниатюрную гофрированную
пластмассовую масленку. Уходя, на всякий случай сбросил несколько капель
машинного масла в замок и притянул за собой дверь до мягкого, почти
неслышного щелчка.
В тот же день через знакомого майора из паспортного стола, с которым
познакомился когда-то в Сандунах, а потом несколько раз играл в теннис на
динамовских кортах, он узнал, что квартира эта принадлежит одинокой
женщине, она выписалась из нее, продала некоему Мамедову, а сама убыла
неизвестно куда. Тот же майор помог через ГАИ установить, что желтый
"мерседес", на котором ездил с напарником амбал, зарегистрирован тоже на
Мамедова, прописанного на Новослободской в этой квартире. Но в "рожах"
амбала и его дружка ничего "мамедовского" не было, они являли собой
обычный славянский тип. И Сидельников понял, что искать Мамедова - все
равно, что ловить пузырек воздуха в бутылке "боржоми"...
И снова безопасно устроившись в кафе в обеденный перерыв, Перфильев,
выслушав сообщение Сидельникова о фургоне и двоих с квартиры на
Новослободской, на вопрос Сидельникова "Что будем делать?" сказал:
- Поезжай в больницу к Василию Кирилловичу, посоветуйся.
Лебяхин был уже ходячий. Они устроились в холле в креслах.
Сидельникову было непривычно видеть дядьку укутанным в коричневый с синим
байковый халат, а не в отглаженном костюме, при галстуке под безупречно
чистым воротничком.
Обговорив сложившуюся ситуацию, Лебяхин, поразмыслив, пришел к одному
решению - жесткому, и изложив его Сидельникову, на прощание сказал:
- Если сможешь один, делай один. И не наследи.
- А не то побегут в милицию жаловаться! - засмеялся Сидельников.
- Я скоро выписываюсь... Павлу скажи, чтоб не нервничал... Ну, иди, -
и он с удовольствием оглядел почти двухметрового племянника, ладного,
словно скроенного природой по заказу.
Было около восьми утра, когда Сидельников въехал во двор на
Новослободской. Оставив куртку в машине, поднялся на нужный этаж,
беззвучно отпер отмычкой замок и оставив дверь приоткрытой, мягко пошел по
коридору. Он слышал их голоса. Оба сидели за столом, курили, когда он
появился. Увидев его, онемели, разглядывали какое-то мгновение как
привидение.
- Ты кто? Как вошел? - спросил амбал, вставая.
- Дверь запирать надо, - ответил, улыбнувшись, Сидельников и уловил,
как в глазах обоих постепенно исчезают непонимание и растерянность.
Оба были в незастегнутых куртках. И это он отметил. Они не спеша
стали обходить с двух сторон стол, чтоб зажать его. За спину он был
спокоен - сзади стена.
- Пошел вон отсюда! - рявкнул амбал.
- Всему свое время, - усмехнулся Сидельников, примериваясь, ожидая,
пока они не окажутся на расстоянии длины его могучих рук; он чувствовал,
как налилась железом каждая мышца натренированного тела, он был одного
роста с амбалом, но понимал, что у того остался только вес да былая
уверенность. И едва амбал приблизился, Сидельников бросил ему руки на
плечи, рывком сволок куртку до локтей, выворачивая рукава наизнанку. Амбал
был "спеленут". В тот же миг второй получил удар в пах, взвыл, согнулся,
выставив морду и тотчас "заглотал" справа апперкот - крутой, резкий,
казалось, голова его отскочила от шеи. "Минут пять полежит", - пронеслось
в голове Сидельникова. Длилось это две-три секунды. Амбал успел выпростать
правую руку, Сидельников ложно, вроде для удара, вскинул левую и амбал
попался: защищаясь, поднял правую, в тот же миг правая Сидельникова
нырнула ему под локоть, а левая навалилась сверху. В суставе что-то
хрустнуло, амбал охнул от боли. Сидельников осторожно дожимал, покуда
амбал, чтоб ослабить нажим, не стал клониться вправо. И когда оторвал
левую ногу от пола, Сидельников сделал подсечку. Стокилограммовая туша
рухнула. Сидельников быстро перевернул второго, задрал куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
"спеленать" таким образом. Первым надо амбала. Это три-четыре секунды
выигрыша, за которые он успеет "вырубить" второго. А там видно будет.
Все эти рассуждения-прикидки Сидельников делал, покуда таскался за
ними по городу: с Белорусского на Центральный рынок, где они зашли в
контору, затем на ВДНХ, там они проторчали часа полтора в каком-то частном
теперь павильоне. И так - целый день. Наконец они "привели" его на
Дорогомиловскую, к дому с корявой табличкой у подъезда: Фирма "Улыбка".
Пробыли они там дотемна. Сидельников был голоден и потому зол, ругал себя,
что не захватил несколько бутербродов и термос с кофе.
В семь вечера "проводив" своих подопечных на Новослободскую к их
дому, Сидельников покараулил на всякий случай до десяти пятнадцати и потом
укатил домой...
Эта слежка-мотание продолжалась три дня. Сидельников менял машину: со
служебной "Волги" Перфильева пересел на свой синий "жигуленок-пятерку",
затем на "уазик" фирмы. К концу четвертого дня он уже хорошо знал их
распорядок: точно в восемь тридцать уезжали, день заканчивали в "Улыбке" и
после семи вечера возвращались. Знал он уже и номер их квартиры, за три
дня сделать это было несложно.
Утром пятого дня он сидел в их дворе в "уазике", видел, как они вышли
и укатили. Он уже почти точно знал распорядок жизни и жильцов этого
подъезда: к девяти дети отправлялись в школу, их папы и мамы на работу, а
домохозяйки по магазинам - за хлебом, молоком, овощами.
Минут через сорок он тихо поднялся к квартире номер двенадцать.
Постоял, послушал. За дверью ни звука. Затем убедившись, что сверху никто
не спускается, а снизу никто не поднимается, он достал связку отмычек.
Дверь запиралась, как он понял, на один накладной замок изнутри. Открыть
его - дело пустяшное. Осторожно вошел в коридор, послушал. Тишина. Только
где-то на кухне, видимо, в раковину из крана равномерно срывались капли
воды. "Поставить новую резинку, набить сальник. Хозяева!", - промелькнуло
в голове... В первой комнате к стене был приткнут сервант, за стеклом
пустые полки; посредине неубранный стол: два пол-литровых пакета от
молока, остатки хлебного батона, две грязных чашки, банка растворимого
кофе "BON", недопитая бутылка коньяка "Белый аист". Во второй комнате две
кровати с неубранными постелями. Возле них тумбочки. Открыв их, он не
обнаружил ничего. Вся обстановка, голый зашарканный паркет, в общем сама
квартира была похожа на временное пристанище. Главное - Сидельников знал
теперь планировку квартиры и то, что обитало здесь только двое.
Направляясь сюда, он захватил с собой миниатюрную гофрированную
пластмассовую масленку. Уходя, на всякий случай сбросил несколько капель
машинного масла в замок и притянул за собой дверь до мягкого, почти
неслышного щелчка.
В тот же день через знакомого майора из паспортного стола, с которым
познакомился когда-то в Сандунах, а потом несколько раз играл в теннис на
динамовских кортах, он узнал, что квартира эта принадлежит одинокой
женщине, она выписалась из нее, продала некоему Мамедову, а сама убыла
неизвестно куда. Тот же майор помог через ГАИ установить, что желтый
"мерседес", на котором ездил с напарником амбал, зарегистрирован тоже на
Мамедова, прописанного на Новослободской в этой квартире. Но в "рожах"
амбала и его дружка ничего "мамедовского" не было, они являли собой
обычный славянский тип. И Сидельников понял, что искать Мамедова - все
равно, что ловить пузырек воздуха в бутылке "боржоми"...
И снова безопасно устроившись в кафе в обеденный перерыв, Перфильев,
выслушав сообщение Сидельникова о фургоне и двоих с квартиры на
Новослободской, на вопрос Сидельникова "Что будем делать?" сказал:
- Поезжай в больницу к Василию Кирилловичу, посоветуйся.
Лебяхин был уже ходячий. Они устроились в холле в креслах.
Сидельникову было непривычно видеть дядьку укутанным в коричневый с синим
байковый халат, а не в отглаженном костюме, при галстуке под безупречно
чистым воротничком.
Обговорив сложившуюся ситуацию, Лебяхин, поразмыслив, пришел к одному
решению - жесткому, и изложив его Сидельникову, на прощание сказал:
- Если сможешь один, делай один. И не наследи.
- А не то побегут в милицию жаловаться! - засмеялся Сидельников.
- Я скоро выписываюсь... Павлу скажи, чтоб не нервничал... Ну, иди, -
и он с удовольствием оглядел почти двухметрового племянника, ладного,
словно скроенного природой по заказу.
Было около восьми утра, когда Сидельников въехал во двор на
Новослободской. Оставив куртку в машине, поднялся на нужный этаж,
беззвучно отпер отмычкой замок и оставив дверь приоткрытой, мягко пошел по
коридору. Он слышал их голоса. Оба сидели за столом, курили, когда он
появился. Увидев его, онемели, разглядывали какое-то мгновение как
привидение.
- Ты кто? Как вошел? - спросил амбал, вставая.
- Дверь запирать надо, - ответил, улыбнувшись, Сидельников и уловил,
как в глазах обоих постепенно исчезают непонимание и растерянность.
Оба были в незастегнутых куртках. И это он отметил. Они не спеша
стали обходить с двух сторон стол, чтоб зажать его. За спину он был
спокоен - сзади стена.
- Пошел вон отсюда! - рявкнул амбал.
- Всему свое время, - усмехнулся Сидельников, примериваясь, ожидая,
пока они не окажутся на расстоянии длины его могучих рук; он чувствовал,
как налилась железом каждая мышца натренированного тела, он был одного
роста с амбалом, но понимал, что у того остался только вес да былая
уверенность. И едва амбал приблизился, Сидельников бросил ему руки на
плечи, рывком сволок куртку до локтей, выворачивая рукава наизнанку. Амбал
был "спеленут". В тот же миг второй получил удар в пах, взвыл, согнулся,
выставив морду и тотчас "заглотал" справа апперкот - крутой, резкий,
казалось, голова его отскочила от шеи. "Минут пять полежит", - пронеслось
в голове Сидельникова. Длилось это две-три секунды. Амбал успел выпростать
правую руку, Сидельников ложно, вроде для удара, вскинул левую и амбал
попался: защищаясь, поднял правую, в тот же миг правая Сидельникова
нырнула ему под локоть, а левая навалилась сверху. В суставе что-то
хрустнуло, амбал охнул от боли. Сидельников осторожно дожимал, покуда
амбал, чтоб ослабить нажим, не стал клониться вправо. И когда оторвал
левую ногу от пола, Сидельников сделал подсечку. Стокилограммовая туша
рухнула. Сидельников быстро перевернул второго, задрал куртку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67