Во всем этом, в страданиях Макса, в кошмарном деле, которым я сейчас занимался, – во всем был виноват Мерроу. Человек, который не мог жить без войны.
Клинт (возможность действовать повлияла на него, как тонизирующее средство, он становился все более и более проворным) передал мне специальную палочку, с ее помощью я закрутил жгут и остановил кровотечение. Палочку я оставил в петле.
Потом (видимо, потому, что позади Макса, под полом пилотской кабины, рядом с кислородными баллонами я увидел связку запасного телефонного провода, а нас так странно подбрасывало) у меня возникла мысль придать Максу более надежное положение; вместе с Клинтом мы оттащили Макса подальше от люка, надежно связали провод с его ремнями и тщательно прикрепили к одной из стоек верхней турели. Каждые несколько секунд нам приходилось прерывать работу, надевать перчатки и вдыхать два-три глотка кислорода. В конце концов нам удалось закончить наше безнадежное дело. Потом мы сделали Максу новый укол морфия, он, казалось, совсем успокоился, и я уже намеревался возвратиться на свое сиденье, когда он опять заговорил со мной – одними глазами, пронзительными и вопрошающими.
Я снова снял маску, склонился к нему и крикнул в тряпье, которым была закутана его голова:
– Да не волнуйся ты, мальчик Макси, мы доставим тебя обратно в Англию! Она уже видна.
Как я хотел, чтоб так оно и было!
В голубоватой полутьме похожего на пещеру фюзеляжа светились глаза Макса, все больше наполняясь любовью, любовью к друзьям, к Англии, к дому, к неопределенному прекрасному Всему. Я не мог смотреть ему в глаза – таким нестерпимо пронизывающим взглядом смотрели они из-под маски; потом все погасло, и зрачки закатились.
5
Опустошенный, окоченевший от холода, я полез наверх, на свое место, и кивнул Клинту, предлагая ему последовать за мной в кабину пилотов, где не так свирепствовал ветер и где он мог подсоединиться к постоянной кислородной системе. Клинт поднялся вслед за мной, но ушел в радиоотсек.
Мерроу управлял самолетом из рук вон плохо. Так дергать штурвал, так резко двигать педалями мог только новичок.
Я сел, пристегнув ремни, и взглянул на часы. Четыре тридцать девять. Эйпен, очевидно, уже остался позади. Предполагалось, что над Эйпеном нас встретят наши П-47.
Теперь не оставалось сомнений, что «Тело» отстало от соединения. Последние самолеты уже опередили нас примерно на три четверти мили и летели футов на шестьсот-семьсот выше в голубом, как море, небе; немецкие истребители атаковали эскадрильи «крепостей», но нас пока не трогали. Мы еще находились под охраной того, что Мерроу в начале нашей совместной службы в военной авиации назвал бы его везением. С нас было бы достаточно, если бы немцы послали против «Тела» «физлер» – маленький одномоторный рекогносцировочный самолетик, вроде нашего «пайпер-каб», вооружив его охотничьей двустволкой двенадцатого калибра или рогаткой.
П-47 я пока не видел и подумал об аварийном сигнале на случай, если они летят где-то поблизости, но вне поля моего зрения; кроме того, это позволило бы чем-то занять Малыша или Клинта, а поскольку в радиоотсеке имелся резервный селекторный переключатель, я включил внутренний телефон и сказал:
– Хеверстроу? Ты слышишь?
Он ответил громко и отчетливо. Очевидно, Лемб нашел и устранил неисправность. Клинт спросил, что мне нужно.
В верхней турели, объяснил я, есть контейнер с сигнальными ракетами; пусть он выпустит зеленую ракету. На приставной полочке рядом с контейнером должна лежать ракетница.
– Слушаюсь, – ответил он, и в его голосе послышались прежние насмешливые интонации; его, несомненно, радовало, что он может чем-то заняться.
– Подожди секунду. Ты помнишь, в какое время ожидалась встреча с истребителями прикрытия?
– В шестнадцать шестнадцать, одновременно с переменой курса на пятидесяти градусах тридцати восьми минутах северной долготы тире ноль шести градусах ноль трех минутах восточной долготы.
Его набитый цифрами ум уже функционировал по-прежнему, и я не сомневался, что, если бы спросил Клинта, он мог бы назвать мне номер телефона какой-нибудь Дженни в Минеаполисе или Пеггилу в Байлокси.
Во внутренню связь включился Прайен.
– Лейтенант, а что означает зеленая ракета?
– Она означает: «Еле волоку зад, пусть это учтут наши истребители».
Потом в связь включился Брегнани, храбрый и наглый Брегнани:
– Мы долетим, сэр?
В каждом из нас живет способность скрывать от людей свою подлинную натуру под какой-нибудь маской – я не составлял исключения и уже хотел было сказать: «Послушай, сынок, займись-ка ты лучше своим делом!» – но, чуть помедлив, подумал, что ведь ребята за моей спиной ничего, совершенно ничего не знают о случившемся, и потому сказал:
– У нас разворочен нос. Вышли из строя второй и третий двигатели. Мы теряем высоту со скоростью примерно в семьдесят пять футов в минуту, но наша приборная скорость пока держится на тридцати… Убит лейтенант Брандт.
Я решил, что они вправе знать все.
Потом, ясно и сильно, как в былое время, прозвучал голос Мерроу:
– Лемб! Ты не спишь? Доложи наше местоположение, парень.
– Слушаюсь, сэр.
Наступило длительное молчание, потом снова заговорил Мерроу:
– Давай, давай, давай же!
Лемб, должно быть, все еще пытался определиться с помощью радиокомпаса по двум пеленгам.
Мерроу разразился бранью. Его визгливый голос заставлял ежиться. В разгар этой сцены Фарр включился в связь и бросил какую-то неразборчивую фразу. Мерроу продолжал ругаться. Затем снова Фарр: «Ко всем чертям! Мне опостылела вся эта муть…» Он отключился, а Мерроу по-прежнему выкрикивал одно ругательство за другим. Лемб попытался доложить местонахождение самолета, но Мерроу оно уже не интересовало. Заигрывая со смертью и всячески ее понося, он вел самолет крайне небрежно. Быть может, не совсем сознавая, он играл не только своей, но и нашей жизнью.
Фарр вновь включился во внутреннюю связь и раздраженно зашипел:
– Черт бы вас побрал! Делайте же что-нибудь! Ну ошибетесь – так что из того!.. Я способен летать лет до шестидесяти. Я смогу участвовать по меньшей мере рейдах в пятистах… Меня не могут искалечить больше, чем… Я заявляю тебе, сукин ты сын, что я не новичок. Я переживу любого ублюдка, вроде тебя… Ты не собьешь меня с толку. Кое-кто пытался! Мерзавцы песочили меня, но они… Это же глупо! Я мог бы сказать этим просидевшим штаны генералам, будь они прокляты… Не смейте, мерзавцы, показывать на меня пальцем…
Я заметил, что Мерроу отстегивает привязной ремень.
– Фарр! – крикнул я по телефону как можно резче.
Он смолк, а я приказал:
– Брегнани! Отбери у него бренди.
Мерроу машинально нащупывал вытяжное кольцо парашюта (я с содроганием вспомнил, что свой не надел) и привстал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Клинт (возможность действовать повлияла на него, как тонизирующее средство, он становился все более и более проворным) передал мне специальную палочку, с ее помощью я закрутил жгут и остановил кровотечение. Палочку я оставил в петле.
Потом (видимо, потому, что позади Макса, под полом пилотской кабины, рядом с кислородными баллонами я увидел связку запасного телефонного провода, а нас так странно подбрасывало) у меня возникла мысль придать Максу более надежное положение; вместе с Клинтом мы оттащили Макса подальше от люка, надежно связали провод с его ремнями и тщательно прикрепили к одной из стоек верхней турели. Каждые несколько секунд нам приходилось прерывать работу, надевать перчатки и вдыхать два-три глотка кислорода. В конце концов нам удалось закончить наше безнадежное дело. Потом мы сделали Максу новый укол морфия, он, казалось, совсем успокоился, и я уже намеревался возвратиться на свое сиденье, когда он опять заговорил со мной – одними глазами, пронзительными и вопрошающими.
Я снова снял маску, склонился к нему и крикнул в тряпье, которым была закутана его голова:
– Да не волнуйся ты, мальчик Макси, мы доставим тебя обратно в Англию! Она уже видна.
Как я хотел, чтоб так оно и было!
В голубоватой полутьме похожего на пещеру фюзеляжа светились глаза Макса, все больше наполняясь любовью, любовью к друзьям, к Англии, к дому, к неопределенному прекрасному Всему. Я не мог смотреть ему в глаза – таким нестерпимо пронизывающим взглядом смотрели они из-под маски; потом все погасло, и зрачки закатились.
5
Опустошенный, окоченевший от холода, я полез наверх, на свое место, и кивнул Клинту, предлагая ему последовать за мной в кабину пилотов, где не так свирепствовал ветер и где он мог подсоединиться к постоянной кислородной системе. Клинт поднялся вслед за мной, но ушел в радиоотсек.
Мерроу управлял самолетом из рук вон плохо. Так дергать штурвал, так резко двигать педалями мог только новичок.
Я сел, пристегнув ремни, и взглянул на часы. Четыре тридцать девять. Эйпен, очевидно, уже остался позади. Предполагалось, что над Эйпеном нас встретят наши П-47.
Теперь не оставалось сомнений, что «Тело» отстало от соединения. Последние самолеты уже опередили нас примерно на три четверти мили и летели футов на шестьсот-семьсот выше в голубом, как море, небе; немецкие истребители атаковали эскадрильи «крепостей», но нас пока не трогали. Мы еще находились под охраной того, что Мерроу в начале нашей совместной службы в военной авиации назвал бы его везением. С нас было бы достаточно, если бы немцы послали против «Тела» «физлер» – маленький одномоторный рекогносцировочный самолетик, вроде нашего «пайпер-каб», вооружив его охотничьей двустволкой двенадцатого калибра или рогаткой.
П-47 я пока не видел и подумал об аварийном сигнале на случай, если они летят где-то поблизости, но вне поля моего зрения; кроме того, это позволило бы чем-то занять Малыша или Клинта, а поскольку в радиоотсеке имелся резервный селекторный переключатель, я включил внутренний телефон и сказал:
– Хеверстроу? Ты слышишь?
Он ответил громко и отчетливо. Очевидно, Лемб нашел и устранил неисправность. Клинт спросил, что мне нужно.
В верхней турели, объяснил я, есть контейнер с сигнальными ракетами; пусть он выпустит зеленую ракету. На приставной полочке рядом с контейнером должна лежать ракетница.
– Слушаюсь, – ответил он, и в его голосе послышались прежние насмешливые интонации; его, несомненно, радовало, что он может чем-то заняться.
– Подожди секунду. Ты помнишь, в какое время ожидалась встреча с истребителями прикрытия?
– В шестнадцать шестнадцать, одновременно с переменой курса на пятидесяти градусах тридцати восьми минутах северной долготы тире ноль шести градусах ноль трех минутах восточной долготы.
Его набитый цифрами ум уже функционировал по-прежнему, и я не сомневался, что, если бы спросил Клинта, он мог бы назвать мне номер телефона какой-нибудь Дженни в Минеаполисе или Пеггилу в Байлокси.
Во внутренню связь включился Прайен.
– Лейтенант, а что означает зеленая ракета?
– Она означает: «Еле волоку зад, пусть это учтут наши истребители».
Потом в связь включился Брегнани, храбрый и наглый Брегнани:
– Мы долетим, сэр?
В каждом из нас живет способность скрывать от людей свою подлинную натуру под какой-нибудь маской – я не составлял исключения и уже хотел было сказать: «Послушай, сынок, займись-ка ты лучше своим делом!» – но, чуть помедлив, подумал, что ведь ребята за моей спиной ничего, совершенно ничего не знают о случившемся, и потому сказал:
– У нас разворочен нос. Вышли из строя второй и третий двигатели. Мы теряем высоту со скоростью примерно в семьдесят пять футов в минуту, но наша приборная скорость пока держится на тридцати… Убит лейтенант Брандт.
Я решил, что они вправе знать все.
Потом, ясно и сильно, как в былое время, прозвучал голос Мерроу:
– Лемб! Ты не спишь? Доложи наше местоположение, парень.
– Слушаюсь, сэр.
Наступило длительное молчание, потом снова заговорил Мерроу:
– Давай, давай, давай же!
Лемб, должно быть, все еще пытался определиться с помощью радиокомпаса по двум пеленгам.
Мерроу разразился бранью. Его визгливый голос заставлял ежиться. В разгар этой сцены Фарр включился в связь и бросил какую-то неразборчивую фразу. Мерроу продолжал ругаться. Затем снова Фарр: «Ко всем чертям! Мне опостылела вся эта муть…» Он отключился, а Мерроу по-прежнему выкрикивал одно ругательство за другим. Лемб попытался доложить местонахождение самолета, но Мерроу оно уже не интересовало. Заигрывая со смертью и всячески ее понося, он вел самолет крайне небрежно. Быть может, не совсем сознавая, он играл не только своей, но и нашей жизнью.
Фарр вновь включился во внутреннюю связь и раздраженно зашипел:
– Черт бы вас побрал! Делайте же что-нибудь! Ну ошибетесь – так что из того!.. Я способен летать лет до шестидесяти. Я смогу участвовать по меньшей мере рейдах в пятистах… Меня не могут искалечить больше, чем… Я заявляю тебе, сукин ты сын, что я не новичок. Я переживу любого ублюдка, вроде тебя… Ты не собьешь меня с толку. Кое-кто пытался! Мерзавцы песочили меня, но они… Это же глупо! Я мог бы сказать этим просидевшим штаны генералам, будь они прокляты… Не смейте, мерзавцы, показывать на меня пальцем…
Я заметил, что Мерроу отстегивает привязной ремень.
– Фарр! – крикнул я по телефону как можно резче.
Он смолк, а я приказал:
– Брегнани! Отбери у него бренди.
Мерроу машинально нащупывал вытяжное кольцо парашюта (я с содроганием вспомнил, что свой не надел) и привстал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132