Ну, в этом нет ничего нового.
— Нет, разница есть, — возразил Джонс. — В прошлой войне, кроме ирландцев, вроде Кейзмента, агентура работала за деньги. Поэтому привлечь можно было только определённый сорт людей. В этой войне у людей разная идеология. — Стекла его очков поблёскивали на утреннем солнце от педагогического пыла. — Если вдуматься, Наполеон был побеждён маленькими людишками, материалистами: лавочниками и крестьянами. Теми, кто ничего не видел дальше своего прилавка или хлева.
— Вы не слишком-то горячий патриот, — сказал Дигби.
— Нет, наоборот, — серьёзно возразил Джонс. — Я маленький человек. Мой отец аптекарь и ненавидит немецкие снадобья, которыми был завален рынок. И я также… — Помолчав, он добавил: — И тем не менее у них есть своё мировоззрение. Ломка всех старых барьеров, величие замыслов… Все это заманчиво для тех, кто… не привязан к своей деревне, своему городу и не боится, что их снесут. Для людей с тяжёлым детством, прогрессивного толка, вегетарианцев, которые не любят, когда проливают кровь…
— Но Гитлер, по-моему, проливает её вовсю!
— Да, но у идеалистов другой взгляд на кровь, чем у нас с вами. Для них это закон больших чисел.
— А как на это смотрит доктор Форестер? Он, по-моему, из породы этих людей, — сказал Дигби.
— Наш доктор чист как стёклышко! — с энтузиазмом воскликнул Джонс. — Он даже написал памфлет для министерства информации — «Психоанализ фашизма». Одно время, правда, ходили сплетни… Во время войны не обойдёшься без охоты за ведьмами, а завистники тут-то и подняли вой. Вы же видите — доктор такой живой человек. Любознательный. Вот, например, спиритизм. Он очень увлекается спиритизмом. С научной точки зрения.
— Я только что читал о запросах в парламенте, — сказал Дигби. — Там полагают, что существует и другая Пятая колонна. Люди, которых вынуждают к измене при помощи шантажа.
— Да, немцы на редкость дотошный народ. Они прекрасно поставили это дело у себя в стране. Я ничуть не удивлюсь, если здесь они сделают то же самое. Они учредили, если можно так выразиться, нечто вроде Ведомства Страха и назначили толковых руководителей. Дело не только в том, что они берут в тиски каких-то отдельных людей. Важно, что они повсюду распространяют атмосферу страха, поэтому нет человека, на которого можно было бы положиться.
— Какой-то член парламента считает, что из министерства обороны были выкрадены важные планы. Их прислали из военного министерства для консультации и оставили на ночь. Он утверждает, будто утром была обнаружена пропажа.
— Наверно, это как-нибудь разъяснится, — сказал Джонс.
— Уже разъяснилось. Министр ответил, что достойный член парламента был введён в заблуждение. Планы не были нужны на утреннем совещании, а на дневном они уже фигурировали, были обсуждены и возвращены военному министерству.
— Эти члены парламента вечно выдумывают небылицы.
— Как вы считаете, не мог ли я быть детективом? Тогда хоть как-то была бы оправдана детская мечта стать исследователем. В этом сообщении концы с концами не сходятся.
— А по-моему, все очень логично.
— Член парламента, который сделал запрос, наверно, был информирован кем-то, знавшим об этих планах. Либо участником того заседания, либо тем, кто был причастен к посылке или получению планов. Никто другой не мог о них знать. А то, что они существуют, подтвердил и министр.
— Да, да, это верно.
— Вряд ли кто-нибудь, занимающий такой пост, станет распространять утку! И вы заметили, что, несмотря на гладкую, уклончивую, как у всякого политика, манеру выражаться, министр, в сущности, не отрицает, что планы пропадали? Он говорит, что в них не было нужды, а когда они понадобились, их представили.
— Вы думаете, что у тех было время сфотографировать эти планы? — взволнованно спросил Джонс. — Не возражаете, если я закурю? Дайте я уберу ваш поднос. — Он пролил немножко кофе на простыню. — Знаете, такое предположение уже высказывалось около трех месяцев назад. Сразу после вашего приезда. Я найду для вас эту заметку. Доктор Форестер сохраняет подшивку «Таймс». Какие-то бумаги пропадали несколько часов. Историю хотели замять, уверяя, будто произошла служебная оплошность и бумаги не выходили из министерства. Какой-то член парламента поднял скандал, заявив, что они были сфотографированы, — его чуть в порошок не стёрли. Он, видите ли, подрывает общественное спокойствие и вносит панику. Документы ни на минуту не покидали своего владельца, не помню уж, кто он такой. Один из тех, чьему слову надо верить, не то либо его, либо вас упекут в тюрьму, и можете не сомневаться, что в тюрьму попадёт не он. Газеты сразу же словно воды в рот набрали.
— Странно, если такая история повторилась снова! Джонс сказал с жаром:
— Никто из нас об этом не узнает. А те тоже будут молчать.
— Может, в первый раз произошла осечка. Может, фотографии плохо получились. Кто-то промахнулся. Они, конечно, не могли дважды использовать одного и того же человека. Им пришлось ждать, пока они не заполучат второго агента. — Дигби думал вслух. — Кажется, единственные люди, которых им не запугать и не вынудить на тёмные делишки, — это святые или отверженные, кому нечего терять.
— Вы были не детективом! — воскликнул Джонс. — Вы, наверно, были автором детективных романов!
— Знаете, я почему-то устал. Мозги начинают связно работать, и тут я вдруг чувствую такую усталость, что впору только уснуть. Наверно, я так и поступлю. — Он закрыл глаза, а потом открыл их снова: — Надо бы, конечно, изучить тот первый случай… когда они что-то прошляпили, и выяснить, в чем произошла заминка. — Сказав это, он и в самом деле заснул.
V
День был ясный, и после обеда Дигби отправился погулять в сад. Прошло уже несколько дней с тех пор, как его навещала Анна Хильфе, — он был мрачен и не находил себе места, как влюблённый мальчишка. Ему хотелось доказать ей, что он не болен и голова у него работает не хуже, чем у других. Кому же интересно красоваться перед Джонсом? Шагая между цветущими шпалерами кустарника, он предавался самым необузданным мечтам.
Сад был запущенный, такой хорошо иметь в детстве, а не людям, впавшим в детство. Старые яблони росли как дички; они неожиданно поднимались из розария, на теннисном корте, затеняли окно маленькой уборной, похожей на сарайчик, — ею пользовался старик садовник, которого всегда было слышно издалека по звуку косы или скрипу тачки. Высокая кирпичная ограда отделяла цветник от огорода и плодового сада, однако от цветов и фруктов нельзя было отгородиться. Цветы расцветали среди артишоков и высовывались из-за деревьев, словно языки пламени. За плодовым садом парк постепенно переходил в выгон, там был ручей и большой запущенный пруд с островком величиной с бильярдный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Нет, разница есть, — возразил Джонс. — В прошлой войне, кроме ирландцев, вроде Кейзмента, агентура работала за деньги. Поэтому привлечь можно было только определённый сорт людей. В этой войне у людей разная идеология. — Стекла его очков поблёскивали на утреннем солнце от педагогического пыла. — Если вдуматься, Наполеон был побеждён маленькими людишками, материалистами: лавочниками и крестьянами. Теми, кто ничего не видел дальше своего прилавка или хлева.
— Вы не слишком-то горячий патриот, — сказал Дигби.
— Нет, наоборот, — серьёзно возразил Джонс. — Я маленький человек. Мой отец аптекарь и ненавидит немецкие снадобья, которыми был завален рынок. И я также… — Помолчав, он добавил: — И тем не менее у них есть своё мировоззрение. Ломка всех старых барьеров, величие замыслов… Все это заманчиво для тех, кто… не привязан к своей деревне, своему городу и не боится, что их снесут. Для людей с тяжёлым детством, прогрессивного толка, вегетарианцев, которые не любят, когда проливают кровь…
— Но Гитлер, по-моему, проливает её вовсю!
— Да, но у идеалистов другой взгляд на кровь, чем у нас с вами. Для них это закон больших чисел.
— А как на это смотрит доктор Форестер? Он, по-моему, из породы этих людей, — сказал Дигби.
— Наш доктор чист как стёклышко! — с энтузиазмом воскликнул Джонс. — Он даже написал памфлет для министерства информации — «Психоанализ фашизма». Одно время, правда, ходили сплетни… Во время войны не обойдёшься без охоты за ведьмами, а завистники тут-то и подняли вой. Вы же видите — доктор такой живой человек. Любознательный. Вот, например, спиритизм. Он очень увлекается спиритизмом. С научной точки зрения.
— Я только что читал о запросах в парламенте, — сказал Дигби. — Там полагают, что существует и другая Пятая колонна. Люди, которых вынуждают к измене при помощи шантажа.
— Да, немцы на редкость дотошный народ. Они прекрасно поставили это дело у себя в стране. Я ничуть не удивлюсь, если здесь они сделают то же самое. Они учредили, если можно так выразиться, нечто вроде Ведомства Страха и назначили толковых руководителей. Дело не только в том, что они берут в тиски каких-то отдельных людей. Важно, что они повсюду распространяют атмосферу страха, поэтому нет человека, на которого можно было бы положиться.
— Какой-то член парламента считает, что из министерства обороны были выкрадены важные планы. Их прислали из военного министерства для консультации и оставили на ночь. Он утверждает, будто утром была обнаружена пропажа.
— Наверно, это как-нибудь разъяснится, — сказал Джонс.
— Уже разъяснилось. Министр ответил, что достойный член парламента был введён в заблуждение. Планы не были нужны на утреннем совещании, а на дневном они уже фигурировали, были обсуждены и возвращены военному министерству.
— Эти члены парламента вечно выдумывают небылицы.
— Как вы считаете, не мог ли я быть детективом? Тогда хоть как-то была бы оправдана детская мечта стать исследователем. В этом сообщении концы с концами не сходятся.
— А по-моему, все очень логично.
— Член парламента, который сделал запрос, наверно, был информирован кем-то, знавшим об этих планах. Либо участником того заседания, либо тем, кто был причастен к посылке или получению планов. Никто другой не мог о них знать. А то, что они существуют, подтвердил и министр.
— Да, да, это верно.
— Вряд ли кто-нибудь, занимающий такой пост, станет распространять утку! И вы заметили, что, несмотря на гладкую, уклончивую, как у всякого политика, манеру выражаться, министр, в сущности, не отрицает, что планы пропадали? Он говорит, что в них не было нужды, а когда они понадобились, их представили.
— Вы думаете, что у тех было время сфотографировать эти планы? — взволнованно спросил Джонс. — Не возражаете, если я закурю? Дайте я уберу ваш поднос. — Он пролил немножко кофе на простыню. — Знаете, такое предположение уже высказывалось около трех месяцев назад. Сразу после вашего приезда. Я найду для вас эту заметку. Доктор Форестер сохраняет подшивку «Таймс». Какие-то бумаги пропадали несколько часов. Историю хотели замять, уверяя, будто произошла служебная оплошность и бумаги не выходили из министерства. Какой-то член парламента поднял скандал, заявив, что они были сфотографированы, — его чуть в порошок не стёрли. Он, видите ли, подрывает общественное спокойствие и вносит панику. Документы ни на минуту не покидали своего владельца, не помню уж, кто он такой. Один из тех, чьему слову надо верить, не то либо его, либо вас упекут в тюрьму, и можете не сомневаться, что в тюрьму попадёт не он. Газеты сразу же словно воды в рот набрали.
— Странно, если такая история повторилась снова! Джонс сказал с жаром:
— Никто из нас об этом не узнает. А те тоже будут молчать.
— Может, в первый раз произошла осечка. Может, фотографии плохо получились. Кто-то промахнулся. Они, конечно, не могли дважды использовать одного и того же человека. Им пришлось ждать, пока они не заполучат второго агента. — Дигби думал вслух. — Кажется, единственные люди, которых им не запугать и не вынудить на тёмные делишки, — это святые или отверженные, кому нечего терять.
— Вы были не детективом! — воскликнул Джонс. — Вы, наверно, были автором детективных романов!
— Знаете, я почему-то устал. Мозги начинают связно работать, и тут я вдруг чувствую такую усталость, что впору только уснуть. Наверно, я так и поступлю. — Он закрыл глаза, а потом открыл их снова: — Надо бы, конечно, изучить тот первый случай… когда они что-то прошляпили, и выяснить, в чем произошла заминка. — Сказав это, он и в самом деле заснул.
V
День был ясный, и после обеда Дигби отправился погулять в сад. Прошло уже несколько дней с тех пор, как его навещала Анна Хильфе, — он был мрачен и не находил себе места, как влюблённый мальчишка. Ему хотелось доказать ей, что он не болен и голова у него работает не хуже, чем у других. Кому же интересно красоваться перед Джонсом? Шагая между цветущими шпалерами кустарника, он предавался самым необузданным мечтам.
Сад был запущенный, такой хорошо иметь в детстве, а не людям, впавшим в детство. Старые яблони росли как дички; они неожиданно поднимались из розария, на теннисном корте, затеняли окно маленькой уборной, похожей на сарайчик, — ею пользовался старик садовник, которого всегда было слышно издалека по звуку косы или скрипу тачки. Высокая кирпичная ограда отделяла цветник от огорода и плодового сада, однако от цветов и фруктов нельзя было отгородиться. Цветы расцветали среди артишоков и высовывались из-за деревьев, словно языки пламени. За плодовым садом парк постепенно переходил в выгон, там был ручей и большой запущенный пруд с островком величиной с бильярдный стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55