Прилетел в Киев около 13 часов. Там министр энергетики Украины Скляров сказал мне, что с часу на час подлетит Майорец с командой, надо ждать…»
Свидетельствует Виктор Григорьевич Смагин – начальник смены блока № 4:
«Я должен был менять Александра Акимова в восемь утра 26 апреля 1986 года. Спал ночью крепко, взрывов не слышал. Проснулся в семь утра и вышел на балкон покурить. С четырнадцатого этажа у меня хорошо видна атомная станция. Посмотрел в ту сторону и сразу понял, что центральный зал моего родного четвертого блока разрушен. Над блоком огонь и дым. Понял, что дело дрянь. Бросился к телефону, чтобы позвонить на БЩУ, но связь уже была отрублена КГБ, видимо, чтобы не утекала информация. Собрался уходить. Приказал жене плотно закрыть окна и двери. Детей из дому не выпускать. Самой тоже не выходить. Сидеть дома до моего возвращения…
Побежал на улицу к стоянке автобуса. Но автобус не подходил. Вскоре подали „Рафик“, сказали, что отвезут не на АБК-2, как обычно, ко второй проходной, а на АБК-1 к первому блоку.
Привезли к АБК-1. Там все уже было оцеплено милицией. Прапорщики не пропускали. Тогда я показал свой круглосуточный пропуск руководящего оперативного персонала, и меня неохотно, но пропустили.
Около АБК-1 встретил заместителей Брюханова В. И. Гундара и И. Н. Царенко, которые направлялись в бункер. Они сказали мне:
– Иди, Витя, на БЩУ-4, смени Бабичева. Он менял Акимова в шесть утра, наверное, уже схватил… Не забудь переодеться в „стекляшке“ (так мы называли конференц-зал)…
„Раз переодеваться здесь, – сообразил я, – значит, на АБК-2 радиация…“
Поднялся в „стекляшку“. Там навалом одежда: комбинезоны, бахилы, „лепестки“. Пока переодевался, сквозь стекло видел генерала МВД (это был замминистра внутренних дел Украинской ССР Г. В. Бердов), который проследовал в кабинет Брюханова.
Я быстро переоделся, не зная еще, что с блока вернусь уже в медсанчасть с сильным ядерным загаром и с дозой 280 рад. Но сейчас я торопился, надел костюм ХБ, бахилы, чепец, „лепесток-200“ и побежал по длинному коридору деаэраторной этажерки (общая для всех четырех блоков) в сторону БЩУ-4. В районе помещения вычислительной машины „Скала“ – провал, лилась вода, парило. Заглянул в помещение „Скалы“. С потолка на шкафы с аппаратурой льется вода. Тогда еще не знал, что вода сильно радиоактивная. В помещении никого. Юру Бадаева, видать, уже увезли. Пошел дальше. Заглянул в помещение щита дозиметрии. Там уже хозяйничал замначальника службы РБ (радиационной безопасности) Красножон. Горбаченки не было. Стало быть, тоже увезли или где-нибудь ходит по блоку. Был в помещении и начальник ночной смены дозиметристов Самойленко. Красножон и Самойленко устроили перепалку. Я прислушался и понял, что ругаются из-за того, что не могут определить радиационную обстановку. Самойленко давит на то, что радиация огромная, а Красножон, что можно работать пять часов из расчета 25 бэр.
– Сколько работать, мужики? – спросил я, прервав их перепалку.
– Фон – 1000 микрорентген в секунду, то есть 3,6 рентгена в час. Работать пять часов из расчета набора 25 бэр!
– Брехня все это, – резюмировал Самойленко. Красножон снова взбеленился.
– Что же у вас других радиометров нет? – спросил я.
– Есть в каптерке, но ее завалило взрывом, – сказал Красножон. – Начальство не предвидело такой аварии…
„А вы что – не начальники?“ – подумал я и пошел дальше.
Все стекла в коридоре деаэраторной этажерки были выбиты взрывом. Очень остро пахло озоном. Организм ощущал сильную радиацию. А говорят, нет органов чувств таких. Видать, все же что-то есть. В груди появилось неприятное ощущение: самопроизвольное паническое чувство, но я контролировал себя и держал в руках. Было уже светло, и в окно хорошо был виден завал. Весь асфальт вокруг усыпан чем-то черным. Присмотрелся – так это же реакторный графит! Ничего себе! Понял, что с реактором дело плохо. Но до сознания еще не доходила вся реальность случившегося.
Вошел в помещение блочного щита управления. Там были Бабичев Владимир Николаевич и заместитель главного инженера по науке Михаил Алексеевич Лютов. Он сидел за столом начальника смены блока.
Я сказал Бабичеву, что пришел его менять. Было 7 часов 40 минут утра. Бабичев сказал, что заступил на смену полтора часа назад и чувствует себя нормально. В таких случаях прибывшая смена поступает под команду работающей вахты.
– Акимов и Топтунов еще на блоке, – сказал Бабичев, – открывают задвижки на линии подачи питательной воды в реактор в 712-м помещении, на 27-й отметке. Им помогают старший инженер-механик с первой очереди Нехаев, старший инженер по эксплуатации реакторного цеха первой очереди Усков, замначальника реакторного цеха первой очереди Орлов. Иди, Виктор, смени их. Они плохи…
Зам. главного инженера по науке Лютов сидел и, обхватив голову руками, тупо повторял:
– Скажите мне, парни, температуру графита в реакторе… Скажите, и я вам все объясню…
– О каком графите вы спрашиваете, Михаил Алексеевич? – удивился я. – Почти весь графит на земле. Посмотрите. На дворе уже светло. Я только что видел…
– Да ты что?! – испуганно и недоверчиво спросил Лютов. – В голове не укладывается такое…
– Пойдемте посмотрим, – предложил я.
Мы вышли с ним в коридор деаэраторной этажерки и вошли в помещение резервного пульта управления, оно ближе к завалу. Там тоже взрывом выбило стекла. Они трещали и взвизгивали под ногами. Насыщенный долгоживущими радионуклидами воздух был густым и жалящим. От завала напрямую обстреливало гамма-лучами с интенсивностью до пятнадцати тысяч рентген в час. Но тогда я об этом не знал. Жгло веки, горло, перехватывало дыхание. От лица шел внутренний жар, кожу сушило, стягивало…
– Вот смотрите, – сказал я Лютову, – кругом черно от графита…
– Разве это графит? – не верил своим глазам Лютов.
– А что же это? – с возмущением воскликнул я, а сам в глубине души тоже не хочу верить в то, что вижу. Но я уже понял, что из-за лжи зря гибнут люди, пора сознаться себе во всем. Со злым упорством, разгоряченный радиацией, я продолжал доказывать Лютову.
– Смотрите! Графитовые блоки. Ясно ведь различимо. Вон блок с „папой“ (выступом), а вон с „мамой“ (с углублением). И дырки посредине для технологического канала. Неужто не видите?
– Да вижу… Но графит ли это?.. – продолжал сомневаться Лютов.
Эта слепота людей меня всегда доводила до бешенства. Видеть только то, что выгодно твоей шкуре! Да это ж погибель!
– А что же это?! – уже начал орать я на начальника.
– Сколько же его тут? – очухался наконец Лютов.
– Здесь не все… Если выбросило, то во все стороны. Но, видать, не все… Я дома в семь утра, с балкона, видел огонь и дым из пола центрального зала…
Мы вернулись в помещение БЩУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76