– Да, – заключил он, – нормально.
– Ты едешь на митинг?
Он с усилием повернул голову и посмотрел на меня, причем на лице его изобразился вопрос, как будто отвечать была моя очередь.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ну столько разных событий.
– Да, – сказал он. – Еду.
– Дафи и Сэди уже отбыли. Дафи хочет, чтобы ты приехал пораньше и пообщался с народом.
– Хорошо, – сказал он. Затем, упершись взглядом в воображаемую точку на полу, метрах в трех от своих носков, снова высунул язык и стал облизывать губы. – Пить хочется, – сказал он.
– Обезвоживание, – объяснил я, – результат чрезмерного принятия алкоголя. Но только так его и можно принимать. Только так он приносит человеку пользу.
Но он не слушал. Он встал и поплелся в ванную.
Я услышал плеск воды, шумные глотки и вздохи. Он, должно быть, пил из крана. Примерно через минуту звуки смолкли. Некоторое время было тихо. Потом раздался новый звук. Петом мучительный процесс окончился.
Он появился в дверях, цепляясь за косяк, с выражением печальной укоризны на лице, орошенном холодным потом.
– Зачем ты на меня так смотришь, – сказал я, – виски было хорошее.
– Меня вырвало, – сказал он с тоской.
– Ну, не тебя первого, не тебя последнего. Кроме того, теперь ты сможешь съесть горячий, жирный, питательный кусок жареной свинины.
Эта шутка, по-видимому, не показалась ему удачной. Как и мне. Но неудачной она ему тоже не показалась. Он просто держался за косяк и смотрел на меня, как глухонемой на незнакомца. Затем он еще раз удалился в ванную.
– Я закажу тебе кофе, – крикнул я, – он тебя взбодрит.
Но он не взбодрил. Вилли выпил его, но он даже не успел дойти до места.
Потом он прилег. Я положил ему на лоб мокрое полотенце, и он закрыл глаза. Руки его покоились на груди, и веснушки выглядели как крапинки ржавчины на отшлифованном алебастре.
В четверть двенадцатого позвонил портье и сказал, что м-ра Старка ожидают два джентльмена с машиной – отвезти его на митинг. Я прикрыл трубку рукой и обернулся к Вилли. Глаза его были открыты и смотрели в потолок.
– За каким чертом тебе ехать на митинг? – спросил я. – Я им скажу, чтоб убирались.
– Я поеду на митинг, – возвестил он загробным голосом, по-прежнему глядя в потолок.
Поэтому я спустился в холл, чтобы отделаться от двух местных полулидеров, которые готовы были ехать с кандидатом хоть на кладбище лишь бы попасть в газеты. Я их спровадил. Я сказал, что м-ру Старку нездоровится и мы с ним выедем примерно через час.
В двенадцать часов я повторил кофейную процедуру. Она не дала желаемого эффекта. Дала нежелательный. Позвонил Дафи, он хотел знать, какого черта мы не едем. Я посоветовал ему приступить к раздаче хлебов и рыб и молиться богу, чтобы Вилли приехал к двум.
– В чем дело? – спросил Дафи.
– Друг мой, – ответил я, – чем позже вы узнаете, тем легче будет у вас на душе, – и повесил трубку.
Ближе к часу, после того как Вилли сделал еще одну неудачную попытку выпить кофе, я сказал:
– Слушай, Вилли, зачем тебе ехать? Может, останешься? Передай им, что ты болен, и избавь себя от лишних огорчений. А попозже, если…
– Нет, – сказал он и, с трудом приподнявшись, сел на край кровати. Лицо у него было ясное и одухотворенное, как у мученика, восходящего на костер.
– Ладно, – отозвался я без энтузиазма, – если ты так уперся, остается последнее средство.
– Опять кофе? – спросил он.
– Нет, – ответил я и, расстегнув чемодан, достал вторую бутылку. Я налил в стакан и дал ему. – Если верить старикам, лучший способ – залить колотый лед двумя частями абсента и добавить одну часть ржаного виски. Но нам не до тонкостей. При сухом законе.
Он выпил. Была томительная пауза, затем я перевел дух. Через десять минут я повторил вливание. Потом я велел ему раздеться и наполнил ванну холодной водой. Пока он лежал в ванне, я позвонил портье и заказал машину. После этого я зашел в номер Вилли, чтобы принести ему другой костюм и свежее белье.
Он кое-как оделся, сел на край кровати, и на груди его появилась надпись: «Не кантовать! – Стекло – Верх». Я отвел его в машину.
Потом мне пришлось вернуться за текстом речи, который остался в верхнем ящике стола. Текст может ему пригодиться, объяснил он, когда я вернулся. Может, у него отшибло память, и тогда придется читать по бумажке.
– Про белого бычка и гуся-губернатора, – сказал я, но он пропустил это мимо ушей.
Драндулет поехал, подпрыгивая по щебенке, Вилли откинулся на спинку и закрыл глаза.
Вскоре я увидел рощу, и на ее опушке – ярмарочные сооружения, ряды фургонов, колясок, дешевых автомобилей, а в синем небе – поникший на древке американский флаг. Потом, перекрывая дребезжание нашего рыдвана, донеслись обрывки музыки. Дафи помогал пищеварению масс.
Вилли протянул руку к бутылке.
– Дай еще.
– Осторожнее, – сказал я. – Ты ведь не привык. Ты уже…
Но он уже поднес ее ко рту, и я решил не тратить слов понапрасну, тем более что их все равно бы заглушило бульканье в его горле.
Когда он вернул мне бутылку, ее уже не стоило класть в карман. Я наклонил ее, но того, что собралось в уголке, не хватило бы и школьнице.
– Ты уверен, что не хочешь ее прикончить? – вежливо осведомился я.
Рассеянно помотав головой, он сказал:
– Нет, спасибо. – И передернулся, словно его знобило.
Тогда я допил остатки и выкинул пустую поллитровку в окно.
– Постарайтесь подъехать ближе, – сказал я водителю.
Он подъехал довольно близко; я вылез, помог Вилли и расплатился с шофером. Затем мы продрейфовали по бурой, утоптанной траве к трибуне – и глаза Вилли обозревали далекие горизонты, а толпа вокруг была ничем, и оркестр отрывал «Кейси Джонса».
Я бросил его под палящим солнцем, на бурой лужайке возле трибуны, и он остался посреди чужой страны, одинокий, погруженный в грезы.
Я нашел Дафи и сказал:
– Груз доставлен, пожалуйте расписочку.
– Что с ним стряслось? – поинтересовался Дафи. – Он же не пьет. Он пьян?
– Он в рот не берет спиртного, – сказал я. – Просто он был на пути в Дамаск, увидел великий свет и окосел от него.
– Что с ним стряслось?
– Надо почаще заглядывать в Священное писание, – ответил я и подвел его к кандидату. Это была трогательная встреча. Я замешался в толпе.
Давка была порядочная, ибо запах пригорелого мяса может творить чудеса. Люди уже собирались перед помостом и занимали сидячие места. Сбоку на помосте стоял оркестр, который играл теперь «Ура, ура, вся шайка в сборе». Тут же на помосте находились два местных деятеля без политического будущего, заезжавшие утром в гостиницу, еще один человек – должно быть, проповедник, которому полагалось прочесть вступительную молитву, и Дафи. И с ними был Вилли, тихо исходивший потом. Они сидели рядком на стульях перед задником из флагов и позади накрытого флагом стола, где стоял большой кувшин с водой и несколько стаканов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
– Ты едешь на митинг?
Он с усилием повернул голову и посмотрел на меня, причем на лице его изобразился вопрос, как будто отвечать была моя очередь.
– Почему ты спрашиваешь?
– Ну столько разных событий.
– Да, – сказал он. – Еду.
– Дафи и Сэди уже отбыли. Дафи хочет, чтобы ты приехал пораньше и пообщался с народом.
– Хорошо, – сказал он. Затем, упершись взглядом в воображаемую точку на полу, метрах в трех от своих носков, снова высунул язык и стал облизывать губы. – Пить хочется, – сказал он.
– Обезвоживание, – объяснил я, – результат чрезмерного принятия алкоголя. Но только так его и можно принимать. Только так он приносит человеку пользу.
Но он не слушал. Он встал и поплелся в ванную.
Я услышал плеск воды, шумные глотки и вздохи. Он, должно быть, пил из крана. Примерно через минуту звуки смолкли. Некоторое время было тихо. Потом раздался новый звук. Петом мучительный процесс окончился.
Он появился в дверях, цепляясь за косяк, с выражением печальной укоризны на лице, орошенном холодным потом.
– Зачем ты на меня так смотришь, – сказал я, – виски было хорошее.
– Меня вырвало, – сказал он с тоской.
– Ну, не тебя первого, не тебя последнего. Кроме того, теперь ты сможешь съесть горячий, жирный, питательный кусок жареной свинины.
Эта шутка, по-видимому, не показалась ему удачной. Как и мне. Но неудачной она ему тоже не показалась. Он просто держался за косяк и смотрел на меня, как глухонемой на незнакомца. Затем он еще раз удалился в ванную.
– Я закажу тебе кофе, – крикнул я, – он тебя взбодрит.
Но он не взбодрил. Вилли выпил его, но он даже не успел дойти до места.
Потом он прилег. Я положил ему на лоб мокрое полотенце, и он закрыл глаза. Руки его покоились на груди, и веснушки выглядели как крапинки ржавчины на отшлифованном алебастре.
В четверть двенадцатого позвонил портье и сказал, что м-ра Старка ожидают два джентльмена с машиной – отвезти его на митинг. Я прикрыл трубку рукой и обернулся к Вилли. Глаза его были открыты и смотрели в потолок.
– За каким чертом тебе ехать на митинг? – спросил я. – Я им скажу, чтоб убирались.
– Я поеду на митинг, – возвестил он загробным голосом, по-прежнему глядя в потолок.
Поэтому я спустился в холл, чтобы отделаться от двух местных полулидеров, которые готовы были ехать с кандидатом хоть на кладбище лишь бы попасть в газеты. Я их спровадил. Я сказал, что м-ру Старку нездоровится и мы с ним выедем примерно через час.
В двенадцать часов я повторил кофейную процедуру. Она не дала желаемого эффекта. Дала нежелательный. Позвонил Дафи, он хотел знать, какого черта мы не едем. Я посоветовал ему приступить к раздаче хлебов и рыб и молиться богу, чтобы Вилли приехал к двум.
– В чем дело? – спросил Дафи.
– Друг мой, – ответил я, – чем позже вы узнаете, тем легче будет у вас на душе, – и повесил трубку.
Ближе к часу, после того как Вилли сделал еще одну неудачную попытку выпить кофе, я сказал:
– Слушай, Вилли, зачем тебе ехать? Может, останешься? Передай им, что ты болен, и избавь себя от лишних огорчений. А попозже, если…
– Нет, – сказал он и, с трудом приподнявшись, сел на край кровати. Лицо у него было ясное и одухотворенное, как у мученика, восходящего на костер.
– Ладно, – отозвался я без энтузиазма, – если ты так уперся, остается последнее средство.
– Опять кофе? – спросил он.
– Нет, – ответил я и, расстегнув чемодан, достал вторую бутылку. Я налил в стакан и дал ему. – Если верить старикам, лучший способ – залить колотый лед двумя частями абсента и добавить одну часть ржаного виски. Но нам не до тонкостей. При сухом законе.
Он выпил. Была томительная пауза, затем я перевел дух. Через десять минут я повторил вливание. Потом я велел ему раздеться и наполнил ванну холодной водой. Пока он лежал в ванне, я позвонил портье и заказал машину. После этого я зашел в номер Вилли, чтобы принести ему другой костюм и свежее белье.
Он кое-как оделся, сел на край кровати, и на груди его появилась надпись: «Не кантовать! – Стекло – Верх». Я отвел его в машину.
Потом мне пришлось вернуться за текстом речи, который остался в верхнем ящике стола. Текст может ему пригодиться, объяснил он, когда я вернулся. Может, у него отшибло память, и тогда придется читать по бумажке.
– Про белого бычка и гуся-губернатора, – сказал я, но он пропустил это мимо ушей.
Драндулет поехал, подпрыгивая по щебенке, Вилли откинулся на спинку и закрыл глаза.
Вскоре я увидел рощу, и на ее опушке – ярмарочные сооружения, ряды фургонов, колясок, дешевых автомобилей, а в синем небе – поникший на древке американский флаг. Потом, перекрывая дребезжание нашего рыдвана, донеслись обрывки музыки. Дафи помогал пищеварению масс.
Вилли протянул руку к бутылке.
– Дай еще.
– Осторожнее, – сказал я. – Ты ведь не привык. Ты уже…
Но он уже поднес ее ко рту, и я решил не тратить слов понапрасну, тем более что их все равно бы заглушило бульканье в его горле.
Когда он вернул мне бутылку, ее уже не стоило класть в карман. Я наклонил ее, но того, что собралось в уголке, не хватило бы и школьнице.
– Ты уверен, что не хочешь ее прикончить? – вежливо осведомился я.
Рассеянно помотав головой, он сказал:
– Нет, спасибо. – И передернулся, словно его знобило.
Тогда я допил остатки и выкинул пустую поллитровку в окно.
– Постарайтесь подъехать ближе, – сказал я водителю.
Он подъехал довольно близко; я вылез, помог Вилли и расплатился с шофером. Затем мы продрейфовали по бурой, утоптанной траве к трибуне – и глаза Вилли обозревали далекие горизонты, а толпа вокруг была ничем, и оркестр отрывал «Кейси Джонса».
Я бросил его под палящим солнцем, на бурой лужайке возле трибуны, и он остался посреди чужой страны, одинокий, погруженный в грезы.
Я нашел Дафи и сказал:
– Груз доставлен, пожалуйте расписочку.
– Что с ним стряслось? – поинтересовался Дафи. – Он же не пьет. Он пьян?
– Он в рот не берет спиртного, – сказал я. – Просто он был на пути в Дамаск, увидел великий свет и окосел от него.
– Что с ним стряслось?
– Надо почаще заглядывать в Священное писание, – ответил я и подвел его к кандидату. Это была трогательная встреча. Я замешался в толпе.
Давка была порядочная, ибо запах пригорелого мяса может творить чудеса. Люди уже собирались перед помостом и занимали сидячие места. Сбоку на помосте стоял оркестр, который играл теперь «Ура, ура, вся шайка в сборе». Тут же на помосте находились два местных деятеля без политического будущего, заезжавшие утром в гостиницу, еще один человек – должно быть, проповедник, которому полагалось прочесть вступительную молитву, и Дафи. И с ними был Вилли, тихо исходивший потом. Они сидели рядком на стульях перед задником из флагов и позади накрытого флагом стола, где стоял большой кувшин с водой и несколько стаканов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152