Все говорят, что родил его Дон Иванович. Жил Ермак на Дону немалое время. Ходили мы с ним на польского короля Стефана Батория и дрались мы, крови не жалея, в Дубровском посаде, под Могилевом. Ходил Ермак Тимофеевич еще Казань-город брать. А я в ту пору ходил Азов-крепость добывать. В Азове, вот за тем валом, турецкий паша, а с ним крымский хан показнили моего сынка старшего – Данилу. Осердившись на это, я с боем взял крепость и перебил в ней многое множество турок да татар. И прислал нам на Дон царь Иван Васильевич за наше храброе дело первую царскую грамоту. А Ермак брал Казань с царем Иваном Васильевичем. Есаулами были у Ермака Асташка, сын Лаврентьев; Гаврилка, сын Иванов; Гаврилка, сын Ильин. И когда велел царь Ермаку Казань-город брать, он такой ответ царю держал:
«Догорит свеча воску ярого в подкопе главном на высокой бочке с порохом, я на приступ Казани-города тотчас пойду вместе с моими славными донскими казаками!» А стоял Ермак Тимофеевич в правой руке с дружиной князя Владимира Андреевича за Казанкой-речкой. И когда взята была Казань, царь сказал Ермаку: «Никто не показал такой храбрости, как ты… За это ты достоин воздаяния». И хотел было царь пожаловать Ермака Тимофеевича городами, селами да большими поместьями, а Ермак ответ держал: «Нет, великий государь! Не жалуй ты меня городами, селами да поместьями, жалуй ты всех нас, донских казаков, батюшкой тихим Доном от вершины всей и до низу. Пожалуй ты нас всеми ближними его реками, протоками, лугами зелеными, лесами густыми, дремучими…» И пожаловал царь нас тихим Доном-рекой до тех мест, где и поныне живем… А как спросят у вас, по какой-де причине и по какому-де делу зоветесь вы казаками – вы молвите в ответ: «По дедушке Ермаку, по донскому казаку!»
Стеньке понравилось это, и он рассмеялся. А Черкашенин досказывал:
– Ходил еще Ермак Тимофеевич в Сибирь. Воевал он Сибирское царство и отдал то царство в подарок царю Ивану Васильевичу. А царь дарил ему со своего царского плеча богатую шубу да железный панцирь. Да не впрок пошел атаману донскому, Ермаку Тимофеевичу, тот подарок царский: ко дну потянул его панцирь, когда переплывал Ермак реку Иртыш… Погиб он, но слава его не сгинет во веки веков.
Стенька допытывался, – далек ли путь в Сибирское царство?
Старик молчал. Он слушал песню Дона.
– А далече ли плыть надобно до Персидского царства? – спрашивал Стенька.
Дед продолжал молчать.
Легкий ветерок срывался со степи. Пенились волны в Дону. С Азовского моря гнало ветром кипучие валы. Трава в степи припадала к земле. Гнулись да поскрипывали ветки деревьев.
Старому атаману Черкашенину казалось, что чей-то далекий, с берегов Иртыша, голос летел сюда, к стенам Азова-города, отвоеванного у турок, приветствуя тихий Дон, приветствуя славу казачью…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Валуйский воевода послал гонца узнать, кто прискакал. Гонец сообщил:
– Татаринов с станицей!
– Поставьте свечи в церкви, – сказал валуйский воевода, – покойник голову везет к царю!.. А ты, гонец, спеши в Оскол, предупреди-ка воеводу.
Гонец переменил коня и помчался в Оскол. В Осколе воевода, расспросив гонца валуйского, тоже сказал:
– Пропала буйная головушка!.. Скачи в Елец! Предупреди!..
Гонец переменил коня и помчался в Елец. Елецкий воевода разгладил бороденку, перекрестился и прошептал:
– Ну, царствие небесное ему, рабу божьему Михаилу!.. Скачи-ка, гонец, во град великий Тулу.
Переменив коня, гонец поспешил пыльной дорогой в Тулу. Там воевода был степенный и рассудительный. Он первым делом спросил:
– Кормили, поили ли атамана в Ельце? Где дали отдых?
– Нигде еды ему не давали! Питья – нигде! И отдыху нигде не бывало. Гонят и коней не меняют, – сказал гонец.
Тульский воевода накормил атамана Татаринова и казаков горячей пищей, дал вина по доброй чарке. Спать уложил. Велел и коней накормить, и просушить седла потные.
– С кем дружбы не вела беда лихая… – говорил сочувственно старик боярин, поглядывая на дорогу, ведущую к Москве.
В Коломне встречал Татаринова со станицей большой отряд стрельцов. Взяли в кольцо, приказали:
– Снимайте самопалы! Сабли – долой! Поедете в Москву под стражей.
Татаринов строго сказал:
– Всем сабли снять. Ружья отдать стрелецким головам. Саблю свою оставлю при себе.
Заспорили с ним стрельцы. Но атамана переспорить не пришлось.
– Ежели вам, стрельцы, – говорил Татаринов, – сабля моя нужна, то берите, а я вернусь назад. А ежели вам и царю нужна голова моя, то моя сабля от моей головы неотделима. Поеду я к царю при сабле.
Въехали казаки на Красную площадь, окруженные стрельцами. Коней завели в Разбойный ряд. Казаков посадили в оковы. А атамана Татаринова под сильной стражей водворили в Посольский двор.
Царь приказал немедля позвать Татаринова в Золотую палату для допроса с очей на очи.
Когда атаман явился, пристав Савва Языков сказал Татаринову:
– Порядки для всех в Москве одни: сними-ка саблю!
Но гордый атаман не снял саблю, а заявил приставу:
– Не ты надевал, не тебе и снимать мою саблю. Ежели сам царь прикажет снять ее, тогда другое дело. В Москву я приехал не за разбоем, приехал голову отдать царю, коль будет надобно… Пойди, скажи!
Пристав ушел, но вскоре вернулся.
– Иди при сабле! Но руки держи от нее подальше!
Татаринов вошел в Золотую палату взволнованный. Увидел царя в золоченой одежде, сидевшего в высоком богатом кресле. Лицо государя было бледное. Глаза усталые.
Татаринов быстрыми шагами приблизился к царю, стал на колени, как подобало, и низко поклонился. В палате было тихо. Тишина тянулась долго. Наконец государь произнес надтреснутым, хриплым голосом:
– Ну, встань! Гордыня Дона! К добру ли встретились?
Татаринов поднялся не спеша. В глаза царь заглянул недобрым, тяжелым взглядом.
– Ну, говори! – сказал не скоро царь. – Кроме тебя, здесь нет никого. Стены немы в палате… Привез ли грамоты Фомы, которые вы отобрали на Дону у турецкого посла?
Татаринов ответил:
– Великий государь, ежели те грамоты посла не взял Степан Чириков, то сам Фома Кантакузин куда-нибудь запрятал их. Мы грамот не сыскали на Дону.
– Так! Вы грамот не сыскали! Ну! Дальше лжу говори!
Татаринов серьгой тряхнул:
– О чем же говорить тебе, коль ты, великий государь, во лже подозреваешь?
– О том скажи, как вы, разбойники, посла турецкого убили! Чьих рук то дело было – Старого? Твоих? Ивана Каторжного или кого?
– Всем войском, в полном всех согласии, приговорили и убили до смерти! – ответил, не колеблясь, Татаринов.
Царь, помолчав, спросил:
– А водится ли то меж государями?
– Меж государями, – отвечал Татаринов, глядя в глаза царю, – не водится.
– Не водится? – спросил царь, приподнимая голову. – А на Дону?
– Господь помог, убили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
«Догорит свеча воску ярого в подкопе главном на высокой бочке с порохом, я на приступ Казани-города тотчас пойду вместе с моими славными донскими казаками!» А стоял Ермак Тимофеевич в правой руке с дружиной князя Владимира Андреевича за Казанкой-речкой. И когда взята была Казань, царь сказал Ермаку: «Никто не показал такой храбрости, как ты… За это ты достоин воздаяния». И хотел было царь пожаловать Ермака Тимофеевича городами, селами да большими поместьями, а Ермак ответ держал: «Нет, великий государь! Не жалуй ты меня городами, селами да поместьями, жалуй ты всех нас, донских казаков, батюшкой тихим Доном от вершины всей и до низу. Пожалуй ты нас всеми ближними его реками, протоками, лугами зелеными, лесами густыми, дремучими…» И пожаловал царь нас тихим Доном-рекой до тех мест, где и поныне живем… А как спросят у вас, по какой-де причине и по какому-де делу зоветесь вы казаками – вы молвите в ответ: «По дедушке Ермаку, по донскому казаку!»
Стеньке понравилось это, и он рассмеялся. А Черкашенин досказывал:
– Ходил еще Ермак Тимофеевич в Сибирь. Воевал он Сибирское царство и отдал то царство в подарок царю Ивану Васильевичу. А царь дарил ему со своего царского плеча богатую шубу да железный панцирь. Да не впрок пошел атаману донскому, Ермаку Тимофеевичу, тот подарок царский: ко дну потянул его панцирь, когда переплывал Ермак реку Иртыш… Погиб он, но слава его не сгинет во веки веков.
Стенька допытывался, – далек ли путь в Сибирское царство?
Старик молчал. Он слушал песню Дона.
– А далече ли плыть надобно до Персидского царства? – спрашивал Стенька.
Дед продолжал молчать.
Легкий ветерок срывался со степи. Пенились волны в Дону. С Азовского моря гнало ветром кипучие валы. Трава в степи припадала к земле. Гнулись да поскрипывали ветки деревьев.
Старому атаману Черкашенину казалось, что чей-то далекий, с берегов Иртыша, голос летел сюда, к стенам Азова-города, отвоеванного у турок, приветствуя тихий Дон, приветствуя славу казачью…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Валуйский воевода послал гонца узнать, кто прискакал. Гонец сообщил:
– Татаринов с станицей!
– Поставьте свечи в церкви, – сказал валуйский воевода, – покойник голову везет к царю!.. А ты, гонец, спеши в Оскол, предупреди-ка воеводу.
Гонец переменил коня и помчался в Оскол. В Осколе воевода, расспросив гонца валуйского, тоже сказал:
– Пропала буйная головушка!.. Скачи в Елец! Предупреди!..
Гонец переменил коня и помчался в Елец. Елецкий воевода разгладил бороденку, перекрестился и прошептал:
– Ну, царствие небесное ему, рабу божьему Михаилу!.. Скачи-ка, гонец, во град великий Тулу.
Переменив коня, гонец поспешил пыльной дорогой в Тулу. Там воевода был степенный и рассудительный. Он первым делом спросил:
– Кормили, поили ли атамана в Ельце? Где дали отдых?
– Нигде еды ему не давали! Питья – нигде! И отдыху нигде не бывало. Гонят и коней не меняют, – сказал гонец.
Тульский воевода накормил атамана Татаринова и казаков горячей пищей, дал вина по доброй чарке. Спать уложил. Велел и коней накормить, и просушить седла потные.
– С кем дружбы не вела беда лихая… – говорил сочувственно старик боярин, поглядывая на дорогу, ведущую к Москве.
В Коломне встречал Татаринова со станицей большой отряд стрельцов. Взяли в кольцо, приказали:
– Снимайте самопалы! Сабли – долой! Поедете в Москву под стражей.
Татаринов строго сказал:
– Всем сабли снять. Ружья отдать стрелецким головам. Саблю свою оставлю при себе.
Заспорили с ним стрельцы. Но атамана переспорить не пришлось.
– Ежели вам, стрельцы, – говорил Татаринов, – сабля моя нужна, то берите, а я вернусь назад. А ежели вам и царю нужна голова моя, то моя сабля от моей головы неотделима. Поеду я к царю при сабле.
Въехали казаки на Красную площадь, окруженные стрельцами. Коней завели в Разбойный ряд. Казаков посадили в оковы. А атамана Татаринова под сильной стражей водворили в Посольский двор.
Царь приказал немедля позвать Татаринова в Золотую палату для допроса с очей на очи.
Когда атаман явился, пристав Савва Языков сказал Татаринову:
– Порядки для всех в Москве одни: сними-ка саблю!
Но гордый атаман не снял саблю, а заявил приставу:
– Не ты надевал, не тебе и снимать мою саблю. Ежели сам царь прикажет снять ее, тогда другое дело. В Москву я приехал не за разбоем, приехал голову отдать царю, коль будет надобно… Пойди, скажи!
Пристав ушел, но вскоре вернулся.
– Иди при сабле! Но руки держи от нее подальше!
Татаринов вошел в Золотую палату взволнованный. Увидел царя в золоченой одежде, сидевшего в высоком богатом кресле. Лицо государя было бледное. Глаза усталые.
Татаринов быстрыми шагами приблизился к царю, стал на колени, как подобало, и низко поклонился. В палате было тихо. Тишина тянулась долго. Наконец государь произнес надтреснутым, хриплым голосом:
– Ну, встань! Гордыня Дона! К добру ли встретились?
Татаринов поднялся не спеша. В глаза царь заглянул недобрым, тяжелым взглядом.
– Ну, говори! – сказал не скоро царь. – Кроме тебя, здесь нет никого. Стены немы в палате… Привез ли грамоты Фомы, которые вы отобрали на Дону у турецкого посла?
Татаринов ответил:
– Великий государь, ежели те грамоты посла не взял Степан Чириков, то сам Фома Кантакузин куда-нибудь запрятал их. Мы грамот не сыскали на Дону.
– Так! Вы грамот не сыскали! Ну! Дальше лжу говори!
Татаринов серьгой тряхнул:
– О чем же говорить тебе, коль ты, великий государь, во лже подозреваешь?
– О том скажи, как вы, разбойники, посла турецкого убили! Чьих рук то дело было – Старого? Твоих? Ивана Каторжного или кого?
– Всем войском, в полном всех согласии, приговорили и убили до смерти! – ответил, не колеблясь, Татаринов.
Царь, помолчав, спросил:
– А водится ли то меж государями?
– Меж государями, – отвечал Татаринов, глядя в глаза царю, – не водится.
– Не водится? – спросил царь, приподнимая голову. – А на Дону?
– Господь помог, убили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133